Персия Вулли - Гвиневера: Королева Летних Звезд

К счастью, этот сакс не издавал предсмертных криков, но в кровавых рассветных сумерках слышались другие стоны и крики боли.

Потом внезапно наступила тишина. Прозрачная, как чистая вода, тишина обняла всю землю, пока солнце поднималось над пропитанной кровью поляной нашего лагеря.

Очень долго никто не мог двинуться с места, хотя некоторые рыдали от горя. Ослепленная слезами, я оглядывала поляну, пытаясь увидеть наших людей. Кэй мрачно чистил травой свое копье. Гавейн что-то яростно рубил в траве и начал прыгать в диком пьяном танце радости и ужаса, распевая, крича и размахивая головой врага, которую он держал за волосы. Ланс стоял на коленях перед поверженным врагом, и его руки нежно двигались по лицу человека и медленно закрыли ему веки. Этот жест мог быть проявлением нежности возлюбленного, и я подумала, что может чувствовать бретонец в минуты этого ужасного триумфа.

Я не видела лишь Артура и выбежала из своего укрытия, боясь, что его убили.

– Гвен! – я услышала резкий голос Артура, и, когда я повернулась к мужу, он подбежал ко мне и обнял меня.

Сила его стремительного броска кинула нас на середину поляны.

– Благодарение небесам! – дрожащим голосом проговорил Артур. Я не мог тебя найти… я думал…

Я обхватила его руками и прижалась головой к плечу Артура, слыша, как рыдания сотрясают его тело. Любовь к жизни, торжествующей перед лицом смерти, переполняла нас, пока он нес меня в шатер и опускал полог.

Именно тогда в порыве страсти Артур сказал мне о своей любви в первый и едва ли не, единственный раз.

– Это были проводники. Их послали встретить небольшую группу, которая должна была высадиться на берег. – Кэй устало махнул рукой в сторону пяти трупов. – Остальные сдались без звука. Гавейн держит их под стражей в главном лагере. – Названный брат Артура выглядел усталым и бледным в свете раннего утра и поддерживал одну руку.

– Ты ранен? – спросила я, вспомнив, как он один сражался с двумя врагами.

– Это вывих, а не удар мечом, – коротко ответил он.

– Ты достоин похвалы. – Я посмотрела в его холодные, строгие глаза. – Я бы не увидела сегодня восхода солнца, если бы не твоя храбрость, и я хочу, чтобы ты знал, как я это ценю. Женщина, которую ты назовешь своей женой, может гордиться твоим мужеством.

Кэй посмотрел на меня, не отвечая, а потом отвернулся. Я поняла, что это не та похвала, которая обрадовала бы его, хотя я имела в виду самое хорошее.

Артур стал укладывать вещи, а сенешаль уехал в главный лагерь, даже не попрощавшись со мной.

Мы приближались к Йорку, и дорогу заполнили люди, везущие на ярмарку то, что они вырастили к летнему солнцестоянию. Мы ехали вместе с ними, держа пленных саксов под охраной. Больше всего здесь было женщин и детей, и многие из них молча скорбели об убитых.

Мне казалось, что мы встретились с семейством иммигрантов, а не с военным отрядом, и я надеялась, что к ним не отнесутся как к грабителям.

– Не доверяй их внешнему виду, – предупредил меня тем же вечером Уриен, когда мы сидели за столом. Саксы жили в Йорке или поблизости от него уже много лет, и Уриен хорошо знал их привычки и нравы. – Варварам не нужны воины, конечно, у них есть рыцари – люди, называемые бесеркерами, которые обучены военным приемам и перед сражением доводят себя до исступления, возбуждая в себе жажду крови, но в основном их отряды состоят из землепашцев. Каждый свободный крестьянин знает военное искусство, и в любой момент он может отложить свой плуг и взять в руки оружие. Неплохо придумано. Каждый кормит себя и свою семью и защищает свои земли и своего короля, когда им угрожает опасность. Это разумнее, чем это, – добавил он, указывая на британских воинов, которые лениво бездельничали за столами в его зале. – Я дам твоим пленникам землю и позволю им жить с другими саксами, если они поклянутся в верности, – предложил старик, допивая свой кубок. – Они доставляют мне мало хлопот, кроме тех, кто живет на побережье – там столько поселений, что защитить их всех невозможно. Но местные саксы трудолюбивы и общительны, и свои налоги платят медом и зерном. Вот смотри; – добавил он, отламывая кусок хлеба, лежащего перед ним, и кладя его на мою тарелку. – Он сделан из зерна, которое саксы привезли с собой. Оно растет на самой бедной земле, и они называют его рожью.

Я посмотрела на плотную серую массу, и когда отломила кусочек, то уловила необычный острый запах еще до того, как положить его в рот. Он отличался по вкусу от пшеничного хлеба, но я съела его с кусочком сыра, и мне он понравился. Кроме мыла, своих законов и этого нового кислого хлеба, варвары привезли в Британию много других интересных вещей.

В своей беседе мы затронули новости с запада, где, по словам Уриена, тоже ждали, что год будет удачным.

– Ирландцы приезжают целыми семьями, – объявил Уриен, поворачиваясь ко мне. – Твой отец говорит, что в основном они едут к Фергюсу в Стрэклайд, хотя многие семьи поселились и в Регеде. А та, которая поселилась у залива Моркам, разводит таких собак, как у тебя. – Он кивнул в сторону Цезаря и Кабаль, и я усмехнулась про себя.

Это, вероятно, родня Бригит торговала щенками своих волкодавов.

– По крайней мере, ирландцы прекратили набеги! – Уриен швырнул кость своим терьерам, лежащим у очага. – Маэлгон охраняет северный Уэльс, и там новых людей немного, это только монахи, поселившиеся ближе к югу. Самая печальная новость из Уэльса о нашем добром старом Пелламе. Его рана никак не заживает, и королевство от этого слабеет.

Ужасно, когда правитель изрублен своим собственным мечом.

Король Нортумбрии сделал охраняющий знак, и; мы последовали его примеру. История о короле-рыболове вызывала ужас в сердце каждого британского короля-вассала, потому что король-калека приносит чуму и мор на свою землю. А когда причиной его болезни оказывается его собственное оружие, очень маловероятно, что он поправится. Уже много лет Пеллам цеплялся за жизнь, но не мог выздороветь и не приносил себя в жертву; Вся эта страшная история казалась карой богов, и мне было интересно, почему ему не помогала Владычица Озера.

– Пеллам – христианин, – заметил Уриен, – и ничего общего не имеет со старой верой. Удивительно, что он еще жив.

Скоро беседа перешла к воспоминаниям, и бард Уриена стал рассказывать о прежних делах Артура на этой земле, когда он помог Уриену прогнать варваров к побережью. В том походе прославился Кадор Корнуэльский, и я обернулась посмотреть на него и его сына Константина. Молодой воин был высоким, немного постарше Артура и таким же рыжим и костлявым, как его отец. Но сам Кадор поседел и постарел, и мне казалось, что он очень похож на своего отца Горлойса, который, наверное, был именно таким, когда Игрейна вышла за него замуж.

Слушая песнь барда и разглядывая Кадора, я думала о мужественных героях прошлых поколений и о нашем времени.

В город на ярмарку приехало очень много людей, и Уриен решил устроить встречу королей саксов с пленными, захваченными нами… Они уверяли Артура в преданности вновь прибывших.

Церемония состоялась на центральной базарной площади, и все смогли убедиться в великодушии верховного, короля. Артур отпустил на свободу всех пленных, дав каждому мешок ячменя, чтобы они не были в тягость своим поручителям, и все казались довольными такой сделкой.

Вечером я пошла побродить по городу, основанному римскими легионерами, рассматривая бывшую северную столицу Британии. Домишки и лавки, которые в беспорядке ютились внутри крепости, так же многоцветны и интересны, как лавки в Честере. Множество переулков и проходов пролегало между ними. Тайные ходы за прилавками и сводчатыми галереями выводили в тихие дворы, где под защитой стен буйно цвели цветы, и пекари охлаждали на подоконниках свежие лепешки и высокие мясные пироги.

Я задержалась у лотка в конце одного закоулка. Мое внимание привлекла пара крошечных меховых башмачков. Мягкий кротовый мех мог согреть ножки малыша, и я взяла в руки один башмачок, изумляясь его размерам.

– Подойдут и королевскому малышу, – сказала женщина, аккуратно пропуская полотняную нитку через кусок пчелиного воска. Я удивленно подняла глаза, а она усмехнулась. – Вся страна знает госпожа, что ты и его светлость здесь… и мы рады принять вас. – Она вставила нитку в тончайшую костяную иглу и начала старательно сшивать кусочки меха, щебеча при этом, – И ваш приезд, и ярмарка – это приятно нам. Каждый рыцарь из вашей свиты может зайти на ярмарку и купить что-то. Я, – беззаботно добавила она, – буду счастлива подарить вам в благодарность эту пару башмачков.

Это предложение было добрым и не содержало никаких намеков или желания обидеть. По ее тону можно было догадаться, что, родив нескольких ребятишек, один из которых спал рядом в колыбельке, она, без сомнения, считала это самым обычным. Злая зависть поднялась во мне, и я торопливо отвела глаза.

Справедливо или нет, но я негодовала из-за того, что мое чрево оставалось непорочным, а этой женщине так посчастливилось, и я боролась с желанием выплеснуть на нее свой гнев и боль.

Младенец заворочался, и женщина принялась качать колыбель, ногой, не отрываясь от работы.

– Когда вы с верховным королем остепенитесь, вы народите себе детишек. Нам будет приятно, если вы примете эти башмачки в знак нашего уважения.

Она говорила со здравым убеждением крестьянки, как будто ей и в голову не приходило, что я не могу стать матерью. И мои душевные страдания вдруг показались мне глупыми… Я посмотрела на нее и с благодарностью улыбнулась за поддержку. Когда женщина вручила мне башмачки, я была уверена, что это добрый знак.

В последний день нашего пребывания в Йорке Уриен принимал нас за праздничным столом на Террасе своего королевского замка. Жару смягчал приятный ветерок, и я, отдохнувшая и спокойная, откинулась на спинку стула и смотрела на стаю птиц, кружившихся над кухней. Когда я спросила о них, мне со смехом ответил Увейн, сын Уриена:

– Это голуби с голубятни. Мы кормим их целый год, а если приезжают нежданные гости, кухарка ловит их и бросает в горшок.

Мне показалось это хорошо придуманным, и я решила запомнить это на будущее, а Увейн отошел поговорить с другими гостями. Я смотрела на него и думала, что скоро он станет воином. Когда он присоединился к рыцарям, которые смеялись и шутили, я улыбнулась, увидев, как Гавейн обнял своего юного кузена.

Когда заканчивался ужин, к Артуру подошел Тристан и попросил разрешения оставить нас и съездить в святилище Морганы.

– Мне нужно кое о чем поговорить с ней, – сказал долговязый корнуэлец, – а Увейн сказал, что проводит меня, потому что он собирался сегодня навестить свою мать.

Артур разрешил ему ехать, и только потом я стала догадываться, почему рыцарь-христианин хочет обратиться за помощью к верховной жрице Я спросила у Артура, что он думает об этом, но такие пустяки его не волновали.

Итак, когда мы покинули Йорк и направились к Стене, арфиста с нами не было. Но чем больше я думала, об этом, тем более странным казалось мне все случившееся, а когда мы доехали до Корбриджа, я уже чувствовала беспокойство: я подозревала, что Владычица Озера не сможет помочь Трису.

В Корбриджс мы остановились на постоялом дворе у женщины, которая когда-то делала мне пуховое одеяло. Она робела, принимая отряд верховного короля, а я старалась сделать так, чтобы она не стеснялась, и после обеда принялась хвалить се одеяло. Женщина от удовольствия часто кивала головой, а потом с надеждой спросила, не приехал ли с нами Паломид.

– Он должен был остаться в Силчестсрс с новобранцами, – объяснила я и только тут вспомнила, что она нянчила Паломида в детстве.

– Он был таким странным малышом… – Она помолчала, сметая крошки со стола. – Его хозяин утверждал, что он был арабом, рожденным в рабстве. Я понимала, что мальчик слишком мал и может не выжить после смерти хозяина. Поэтому я очень обрадовалась, когда моя сестра согласилась взять его. Детей у нее не было, а это большое счастье, когда бесплодная женщина находит ребенка, нуждающегося в материнской ласке. Разве это не так?

– И с тех пор ты его не видела? – спросила я, уходя от разговора о бесплодии. – Он стал одним из лучших верховных воинов в Британии. Ведь это Паломид научил нас пользоваться стременами.

– Надо же! – Добрая женщина была рада, что ее воспитанник добился известности, хотя сама она понятия не имела, что такое стремена. Она никогда не видела холщовые и кожаные петли, которые все мы пришили к своим седлам.

– Я часто думала, что же будет с мальчиком, – продолжала наша хозяйка. – Он был не похож на других, и не только цветом кожи. Я всегда чувствовала, что ему уготовано что-то иное – стать путешественником или, может быть, монахом.

Я никогда не задумывалась о будущем араба, только думала, что ему нужно жениться. Паломид был очень обходителен с женщинами и совсем не похож на отшельника. Но часто он становился тихим и задумчивым, когда другие хвастливо хохотали, и это, вероятно, означало более глубокие чувства, несвойственные остальным. Чем-то он напомнил мне Ланселота.