Персия Вулли - Гвиневера: Королева Летних Звезд

– Нам надо уходить, – прошептал Ланселот, – моя лошадь в березовой роще, где я ее спрятал, когда свита Маэлгона мчалась по мосту. На берегу стоит лодка, мы можем столкнуть ее в воду. Надень мой плащ и успокойся. Я уговорю всех, кто попытается остановить нас.

– Но у дверей стоит часовой.

Первый рыцарь Артура тяжело вздохнул и отвернулся.

– Иногда без смертей не обойдешься, – ответил Ланс. – Только мне хотелось, чтобы это был сам Маэлгон.

Ярость в его голосе подсказала, что больше говорить об этом не нужно, и я, стиснув зубы, с трудом встала на ноги. Мое тело болело, но, похоже, ни одна из костей не была сломана, кроме, может быть, ребер – боль в груди была постоянной.

С помощью бретонца я медленно прошла к двери.

На стене неровно горел факел, отбрасывая тени в главной комнате охотничьего домика, где стены были увешаны рогами, а дверь – медвежьими шкурами. Я увидела ноги часового, когда мы проходили мимо места, куда Ланс затащил тело, и мысленно сделала охраняющий знак.

Ночь была безлунной. Мы тихо столкнули челнок в воду и поплыли к зарослям камыша, незамеченные часовыми на мосту.

Шум воды обострил мои чувства, хотя соображала я по-прежнему вяло, как будто находясь в каком-то полусне. Непонятный зловещий дух преследовал нас и на воде, и я старалась не думать о нем. Все внимание надо отдать нашему побегу.

Удача не покидала нас, и лошадь Ланса не заржала, когда мы крались между деревьями. Подняв меня на лошадь, Ланс вскочил в седло и обнял меня. Через несколько минут мы были довольно далеко от охотничьего домика и ехали к Римской дороге.

– Как ты узнал, где я? – спросила я, когда лес остался позади, перед нами открылось поле, и лошадь постепенно перешла на рысь.

– Я ехал на юг к Артуру и встретил Увейна, когда он мчался обратно в Пенрит с известием о нападении на тебя. Увейн привел меня к тому месту, где устроили засаду, оттуда оставленные тобой цветы указали мне дорогу.

Я кивала, плохо понимая, о чем он говорит, и мне казалось, что на нас падает дождь из цветков боярышника. В голове у меня все закрутилось, когда я попыталась понять, что же это значит, и мои зубы снова стали выбивать дрожь.

– Успокойся, расслабься, – бормотал Ланс, бережно укладывая меня себе на грудь.

Он начал напевать простенькие мелодии, которые поют испуганным детям, и я прижалась к Лансу, ощущая безопасность и чувствуя сильную усталость и огромную радость от того, что кто-то другой будет решать за меня, что нужно делать. Я даже не поняла, что плачу. Слезы текли ручейками из переполненного скорбью родника в моем сердце. Уткнувшись головой в плечо бретонца, я чувствовала, как мучительная боль оставляет меня.

Я оплакивала своего отца, Кети, не родившегося в Стерлинге ребенка и Игрейну, – я оплакивала тех, кого знала и любила, и тех, кого могла бояться и ненавидеть, как часового в охотничьем домике. Я оплакивала свою мать, давно умершую, и ирландского мальчика, который когда-то вез меня через звездную ночь – много-много лет назад.

Все они умерли и исчезли, и только я оплакивала их сейчас, находясь под защитой Ланселота. Лица умерших мелькали передо мной, плавая в звездном свете. Они появлялись и исчезали под мерное кружение голоса Ланса, который не позволял страху завладеть мной. Иногда он пел, но чаще говорил, как когда-то это делал Кевин, говоря о своей любви и обещая увезти меня в Тару и сделать своей королевой. Даже сейчас, находясь в таком состоянии, я понимала, что такие слова звучат странно из уст бретонца, и немного отодвинулась, чтобы посмотреть на него.

И вот тогда, рассматривая лицо Ланселота при свете звезд, я поняла, что ко мне вернулась моя юношеская любовь, чтобы выполнить то, что было обещано.

Ко мне пришла любовь, надежда, удивление и невообразимая радость, вернув ощущение счастья, которое так долго не приходило. В объятиях Ланса я снова чувствовала себя девочкой, я снова была свободной и скакала под чистым свежим ветром северных гор.

Ланселот смотрел на меня с такой глубокой нежностью, что не нужно было слов, чтобы утонуть в ней… а потом его улыбка заполнила ночь, и я поняла, что он тоже заботливо берег любовь, о которой вслух никогда не говорил. Мир словно перевернулся.

Свободной рукой Ланс снова прижал мою голову к своему плечу, целуя мои волосы и что-то тихо напевая. Он делал это так нежно и заботливо, что я была безумно счастлива и позабыла обо всем на свете.

Следующие две недели меня мучили то вселяющие ужас кошмары, то прекрасные сны.

В этом сумеречном мире собрались вес, кого я знала: мать, Кевин, Бригит, Нонни и хозяйка прядильной Вида. Там были и люди двора. В моих видениях Артур то появлялся, то исчезал, но когда бы я ни пришла в себя, у моей кровати оказывался Ланс. Однажды я наблюдала за бретонцем из-под полуприкрытых век, а он не знал, что я пришла в себя. Ланселот читал свиток, сосредоточенно склонив голову со спадающими на лоб темными волосами. Усы он сбрил, и снова стали видны его полные, чувственные губы. Вскоре Ланс поднял голову и устремил в пространство взгляд, задумчивый, таинственный, обращенный к какой-то сущности, недоступной другим.

В моем затуманенном сознании мелькали разрозненные воспоминания о ночной поездке, мимолетные, как любой сон, без начала и конца, но я не понимала, было ли это игрой воображения или реальным событием.

И все же нечто удивительное иногда трогало меня до глубины души. Я снова погружалась в свой лихорадочный мир с улыбкой на губах.

Как-то я спросила Ланса об Артуре. Рыцарь нахмурился и сказал что-то об ужасном сражении. Я старалась не потерять сознание, узнать, где и с кем было сражение, но мир вокруг меня растворился, и я снова погрузилась в забытье.

После этого кошмары стали еще сильнее мучить меня. Бессильная перед ними, я металась от одной картины к другой, и вдруг мне представилась широкая, плоская равнина, на которой стоят готовые к сражению два больших войска. Между ними борются два призрачных рыцаря, один с мечом, другой с копьем. Хотя оба сражаются не на жизнь, а на смерть, ни один из них не издает и звука.

Ужас овладел мной, когда я наблюдала эту картину, не в состоянии повлиять на исход поединка и не в силах отвернуться. Наконец, я вижу одного из них с копьем в груди, чувствую ноющую боль, слышу предсмертные хрипы, вижу кровь, раненое тело – жизнь покидает его. Надежда и мечты, раньше светившиеся в его глазах, теперь исчезли, он пытается что-то сказать мне. Корчась в агонии, рыцарь выгибает спину и медленно превращается в огонь.

– Артур! Артур! – Я поняла, что кричу, сидя на кровати, вся в холодном, липком поту.

– Тс… Тс… все в порядке… это просто страшный сон. – Ланс тут же оказался рядом, и я обняла его, неудержимо рыдая.

– С Артуром все в порядке, Гвен. Он невредим. Ты меня слышишь? Ему больше не угрожает опасность.

– Тогда где же он? – рыдала я, хватая Ланса за руку. – Почему его нет здесь?

– Потому что он сражается с саксами на юге. – Слова Ланса звучали убедительно. – Битва при горе Бадон была решающей, и он не хочет уезжать, не доведя дело до конца.

Это звучало довольно разумно, и я немного успокоилась и стала с опаской всматриваться в мир, открывающийся за – пределами надежных объятий бретонца.

Комнатка была небольшой, почти пустой, очень похожей на келью Игрейны в монастыре. Солнечный свет струился из окна и заливал побеленные стены. На камышовой крыше чирикали воробьи, со двора доносилось воркование голубей. По сравнению с призрачными странами, в которые я попадала, здесь все было светлым и живым.

Присутствие бретонца тоже вселяло уверенность. Его бы здесь не было, если бы Артуру угрожала опасность. Чтобы убедиться, действительно ли он здесь, я провела пальцами по его руке, ощутив крепость мускулов и мягкость волос. Вздохнув, я склонила голову к нему на грудь и вдруг застонала, почувствовав внезапную острую боль в спине.

– Бригит говорит, что тебе нужно лежать спокойно, – увещевал Ланс, опуская меня на подушки, – опасность заражения еще не миновала.

– Бригит? Так где мы?

– В монастыре. Я привез тебя сюда, потому что она искусный лекарь. Скоро приедут Лавиния и Нимю.

Он помолчал, а я слабо улыбнулась, довольная, что соберутся дорогие мне друзья. Мне не приходило в голову спросить, почему я должна лечиться.

– Я обещал сказать Бригит, когда ты придешь в себя, – продолжал Ланс. – Она будет бесконечно счастлива.

Я смотрела, как уходит бретонец, испытывая пьянящее чувство свободы, которое приходит после долгой болезни, когда ты знаешь, что будешь жить, но на тебя еще не навалились ежедневные заботы. И все же мое жизнерадостное настроение было отравлено чем-то… чем-то ужасным и вызывающим отвращение, что таилось за пределами моего понимания и угрожало мне. Отвернувшись к стене, я молилась, чтобы скорее пришла Бригит, потому что мне не хотелось одной встречаться с этой опасностью.

Наверное, сон снова пришел ко мне, потому что, когда я открыла глаза, Бригит сидела рядом и молча возносила свои вечерние молитвы. Я тихо наблюдала за ней, восхищаясь самообладанием и ласковой умиротворенностью, исходившей от нее. Мне всегда хотелось, чтобы она вышла замуж за Бедивера, стала матерью, но я не могла отрицать, что, находясь в монастыре, Бригит выглядела счастливой.

– Значит, ты сделала правильный выбор? – спросила я, когда девушка посмотрела на меня.

– Да, – она ласково улыбнулась мне, поправила выбившуюся прядь волос и села около кровати. – Принять как неизбежное свою судьбу – это значит наполовину выиграть сражение… Как ты себя чувствуешь?

Мы снова оказались в нашей старой жизни, когда добродушно подтрунивали друг над другом и делились секретами, как будто никогда не расставались. Бригит откинула одеяла и, когда я повернулась на бок, стала осматривать мою спину и спрашивать, где болит.

– Больно, но не очень. Что случилось, Бригит? Почему я здесь? Я не могу вспомнить, что произошло.

– Ты была очень тяжело больна… мы боялись, что потеряем тебя. Такое случается после изнасилования.

Слово повисло в воздухе, дрожа, как стрела, только что попавшая в цель. Я замерла, когда полузабытые страхи превратились в реальность.

– Маэлгон… этот мерзавец Маэлгон, – простонала я, чувствуя отвращение при воспоминании о нем. – О боже, а что случилось с Грифлетом? Он жив? А мои фрейлины?

Бригит торопливо положила руку мне на плечо.

– Ланс говорит, что Грифлет жив и никто не пострадал. Разбойникам была нужна ты.

– Грифлет предупреждал меня… боги свидетели, ему не хотелось, чтобы мы уезжали из дома. – Мной овладел ужас, когда у меня в голове стали проноситься картины похищения и изнасилования.

Мой голос был глухим, а произносимые слова не имели никакого смысла, они казались далеким, бесстрастным изложением того, что ко мне не имело никакого отношения. – Мне не нужно было пытаться перехитрить Маэлгона. Если бы я была… поразумней, не вела бы себя так вызывающе. Мне нужно было следить за своими словами…

Я вспомнила эту ужасную встречу с моим кузеном, хотя мне хотелось забыть ее навсегда. Я подробно рассказывала, что случилось, а Бригит молча слушала, понимая, вероятно, что, для того, чтобы я смогла спокойно жить снова, мне нужно освободиться от воспоминаний.

Ночью звонили колокола к службе, но Бригит оставалась со мной, слушая, рассказывая, иногда просто держа мою руку, когда я начинала вспоминать то, что случилось. К рассвету я лежала измученная, истерзанная воспоминаниями, и мне хотелось спать. Мне предстояло долго лечиться, но начало выздоровлению уже было положено.

На следующее утро торжественно прибыла Винни, которую привезли в паланкине Игрейны. Маленькая римлянка ворвалась ко мне и сразу же потребовала, чтобы ей дали комнату рядом с моей. Ланс, который занимал ее прежде, уступил ее, и моя старая наставница начала хлопотать, как будто я была ребенком, за которого она несла ответственность.

Винни не упускала ничего. Монастырская послушница была послана на ближайшую ферму, чтобы договориться о ежедневной порции куриного супа, который должен был стать добавкой к скромной монастырской пище. Усердно молясь, Винни заменила пучок трав, привязанный кем-то к ножке кровати, на чашу со святой водой, которой она окропляла меня трижды в день. Винни суетилась вокруг меня, как малиновка, пытающаяся выкормить кукушонка. Приезд Нимю был столь же тихим, сколь шумным был приезд Винни. Она просто вошла в мою келью однажды утром, когда все монахини были на мессе. Ланс оставил нас вдвоем.

– Как в старые дни, – заметила я, осторожно садясь, чтобы обнять ее. – Помнишь дни в Саруме перед свадьбой? – Чародейка улыбнулась, но сказала, что долго оставаться со мной не сможет.

– Артур послал меня удостовериться, что ты полностью выздоровела, прежде чем просить тебя приехать. Я и сама хотела посмотреть, что с тобой. По словам Бригит, о тебе прекрасно заботились, и ты быстро поправляешься.