Араб переводил взгляд с Ланса на меня и грустно улыбался.

– Ах, – вздохнул он, без сомнения вспоминая те месяцы, которые мы все вместе провели здесь, в Джойс Гарде. – Вы и не представляете, как вы счастливы! Ведь столько любовных грез остаются лишь сном…

Я поняла, что его замечание потому прозвучало так горько, что он до сих пор любил память об Изольде. Она стала для него идолом. И неизвестно, как бы он вел себя с живой женщиной, если бы они снова встретились.

Вьюги, предсказанные миссис Баджер, держали нас взаперти большую часть января и февраля. Но с полными закромами и в хорошей компании такое испытание не показалось тяжелым. А ночью, когда за окном завывал северный ветер, мы ложились в постель, и от нашей страсти воспламенялся мир.

Это было одно из чудес нашей любви… не важно, как часто мы отдавались друг другу, каждый раз все было по-разному: пронзительно-нежно и нарочито-затянуто; дико и по-дьявольски напористо; игриво и кокетливо; молча и покорно. Я и не представляла, что в наших отношениях может быть столько настроений. И каждый миг нашей любви я берегла в памяти, чтобы сохранить в будущем…

В апреле погода исправилась. Однажды утром, когда мы с Мелиасом пошли в рыбацкую деревню, чтобы посмотреть на дневной улов, я заметила у тропинки примулы и нежные фиалки, а по берегам реки – болотные ноготки. На реке выдра ныряла под воду, видимо, от мест нереста преследуя рыбий молодняк. Так что, несмотря на прохладу утра, признаки весны были уже повсюду.

Возвратясь в Джойс Гард, я нашла в загоне незнакомых лошадей, а за воротами посреди амбара стоял изящный паланкин. Наших лошадей я оставила на попечение Мелиаса и велела ему отнести рыбу на кухню, а сама бросилась через двор в дом – дыхание паром вырывалось изо рта и облаком стелилось следом за мной.

– Еще одна королева, – сообщила миссис Баджер, принимая у меня перчатки и плащ. – Из Корнуолла. Я и раньше слышала о ее красоте. Она и впрямь очаровательна и вежлива, как вы. Она хотела отдохнуть, и я провела ее наверх в переднюю спальню, а приехавший с ней монах с господином у очага. Священник сказал, что вы его знаете, но его имени я не запомнила, – она как-будто извинялась за свою забывчивость.

– Не Гилдас? – переспросила я, чувствуя, как ухудшается настроение.

– Именно он, миледи, – радостно расцвела миссис Баджер. – Как приятно, что вас навещают старые друзья.

«Тоже мне, друзья!» – думала я, выходя из кухни. Сначала я намеревалась встретиться с Изольдой и выяснить, что означает этот визит. Но, проходя мимо дверей, услышала из-за портьер голос Гилдаса. Он что-то выговаривал Ланселоту резким и одновременно снисходительным тоном.

– Но, сын мой, это преступная связь. Она вовлекла тебя в самый страшный плотский грех и не может не вызвать гнева Господнего. Послушайся, порви с ней, пока кара не пала на твою голову и головы твоих сторонников.

– Вы злоупотребляете моим гостеприимством, святой отец, – отвечал Ланс. – Я привел сюда леди Гвиневеру отчасти потому, что ее жизни угрожала опасность, и не намерен сейчас бросать ее среди врагов.

– Она должна возвращаться к мужу, которому принадлежит, – изрек Гилдас, и его голос задрожал от чувства собственной непогрешимости.

– Чтобы меня снова бросили в костер? – спросила я, откидывая портьеры и вступая в комнату. – Ты этого хочешь, Гилдас? Чтобы я вертелась, поджариваемая на помосте, а церковники притворно молились над моими обугленными останками?

– Конечно, нет, миледи. – При моем появлении монах не выказал ни малейшего удивления, и его губы сжались в змееподобной улыбке. – Все, чего я хочу, так это чтобы вы приняли Бога и склонили непокорную голову перед Христом, Его единственным сыном. Нужно лишь отбросить языческие привычки и в надежде на спасение предать себя Его милости.

– У меня нет ни малейшего желания, чтобы меня спасал ваш Бог-Отец, – вспыхнула я. – И я не потерплю, чтобы вы вот так вмешивались в мою жизнь. Достаточно уже того, что вы столько лет укрывали в своем святом доме Маэлгона. Нечего теперь мутить воду в Джойс Гарде.

– Я приехал вовсе не мутить воду, а уберечь от крушения, – теперь он говорил, высокомерно обращаясь только к Лансу. – Если вы не вернете ее мужу, король Артур двинет против вас армию.

Не веря собственным ушам, я уставилась на монаха, а Ланселот побледнел лицом.

– Не может быть. Он сам просил ее спасти. И теперь не может пойти против нас.

– Он пойдет. Слово было сказано пред всеми членами Круглого Стола: Артур выступит на Джойс Гард в мае. Конечно, если миледи прислушается к голосу церкви и вернется к мужу, бойни можно избежать, – губы, произносившие слова, не улыбались, но взгляд был торжествующим. – Сами видите, миледи, жизни и смерти многих людей зависят от того, насколько вы привержены своей упрямой гордости.

– Я не верю! – голос мой взлетел от возмущения. – Артур никогда так не поступит! Ты говоришь это только для того, чтобы разлучить нас. Ты – презренная, испорченная маленькая жаба!

Лицо Гилдаса скривилось в злобной ухмылке, а пораженный Ланс переводил взгляд с него на меня, впервые видя меня такой разъяренной. Я хотела прильнуть к любимому, рассказать, как давно монах питает ко мне ненависть и как несправедливо все, что он говорит. Но присутствие злорадного церковника удержало меня. Я повернулась и в гневе побежала вверх по лестнице к Изольде, чувствуя, что от страха душа уходит в пятки.

В комнату я ворвалась, думая только о себе, но при виде Изольды моментально застыла: худая и бледная, она сидела у окна, завернувшись в одеяло. Скулы выступали из-под молочно-белой кожи, фиалковые глаза окаймляли темные круги.

– Боже мой, Изольда, что случилось? – Я пересекла комнату прежде, чем она успела подняться.

– Так ты не слышала? У меня это уже давно – сильный кашель и кровохарканье. Я думала, все уже знают, что королева Корнуолла умирает.

– Нимю, – вырвалось у меня. – Нимю может помочь. Или моя молочная сестра Бригита. Она почти такой же хороший целитель, как фея Моргана. – Я опустилась рядом с Изольдой на колени, взяла в свои ладони ее хрупкие холодные руки, стараясь влить в нее жизненную силу.

Но Изольда только покачала головой.

– Я сама умею врачевать. И вижу симптомы. Да, честно говоря, и не жалею, что покидаю этот мир… Хотелось бы еще раз увидеть Тристана, завершить несколько незаконченных дел. А в общем-то, пора уходить.

– Вздор, – заключила я, не желая мириться с тем, что она так легко сдалась. – Нужно лучше о себе заботиться: не простужаться, сидеть дома. Что погнало тебя зимой в горы?

– Артур, – просто ответила она, прижимая к губам платок и стараясь сдержать приступ кашля.

– Артур? – я вспомнила угрозу Гилдаса и схватила подругу за руку. – Скажи, что монах лгал, что Артур не хочет войны…

– Очень хотелось бы. Но именно это и привело меня на север. Они выступят, как только трава достаточно подрастет, чтобы служить пищей их лошадям. – Изольда вздохнула, и я, онемев от изумления, глядела на нее. – Потеря тебя и многих соратников вывела верховного короля из себя. Он днями и ночами носится по всему югу с одним лишь уэльсцем Гвином и так же плох, как во время твоего похищения Маэлгоном. Но тогда он жил среди воинственных саксов, а теперь хочет воевать с призраками. Бедивер изо всех сил старается управлять страной, а Кэй и Гавейн в мрачнейшем настроении, но именно они просили меня повидать Артура.

– Так ты ездила в Камелот? – Такая преданность со стороны королевы-затворницы привела меня в смущение.

Изольда в ответ кивнула.

– Но это было не только одолжение другу, но и одно из незаконченных дел, о которых я упоминала. Мне всегда казалось, что мы с Тристаном так и не поблагодарили как следует Артура, когда после нашего бегства из Корнуолла он предоставил нам убежище. Мы проговорили весь вечер – в первый раз за всю жизнь. Он неплохой человек, Гвен. Хотя немногословный и в плену собственной мойры.

Я грустно улыбнулась и подумала, что все стараются защитить в моих глазах Артура Пендрагона, хотя я ни за что его не осуждала и буду любить вечно.

– Поэтому я и приехала сюда… Он хочет, чтобы ты вернулась. И умолял передать тебе: если ты возвратишься, он отменит поход на Нортумбрию и пошлет эскорт, который будет сопровождать тебя домой.

– А Ланселот? Он тоже сможет вернуться? – спросила я, заранее зная, что это невозможно.

– Нет. Ланселота и его сторонников вышлют на континент. Хотя Артур и не считает его ответственным за смерть людей в Карлайле, Гавейн именно так и думает. Поэтому Лансу неразумно – и небезопасно – возвращаться в Камелот.

– Бретань далеко, – прошептала я, и мои глаза наполнились слезами.

– Я знаю, – мягко ответила любовница Тристана. – Лучше, чем кто-либо другой. А теперь лучше, чем кто-либо другой, ты поймешь, каково мне было оставлять Триса в Джойс Гарде и возвращаться к Марку в Корнуолл.

От совпадения у меня перехватило дыхание. Именно в этой комнате я сообщила Изольде, что Марк угрожает войной Артуру, если она не вернется в Корнуолл. А теперь она принесла мне такую же весть, и я покачала головой, заметив, как переплетены наши судьбы.

– Какой путь ни выберешь, он все равно разобьет тебе сердце, – проговорила королева Корнуолла. – А за тебя никто не решит. Но я видела Нимю, когда была в Камелоте, и она просила напомнить тебе о Граале – о Богине и о Граале.

Я рассеянно кивнула, слишком поглощенная необходимостью принятия жизненно важного решения, чтобы беспокоиться о духовных материях.

– И как быстро Артур хочет обо всем узнать?

– Сразу же после моего возвращения к нему. Хотя он понимает, что тебе потребуется несколько дней, чтобы все продумать.

– Если бы это было так просто, – пробормотала я.

Изольда снова закашлялась, и я оставила ее отдыхать, а сама сначала хотела удалиться в спальню, но четыре стены давили и раздражали меня, и вскоре я сбежала в амбар, намереваясь надолго ускакать куда-нибудь без дорог.

После утренней поездки в рыбацкую деревню у Флайэвей от удара камнем образовалась шишка, поэтому я оседлала Инвиктуса и вывела боевого коня из ворот. Ветер дул с моря, и я направила жеребца на запад, вверх по холмам, вдоль отрогов, где проносились лишь стремительные облака и цвела трава. Мы скакали по пустым просторам, перепрыгивали через овраги, сбегали с круч, объезжали стороной места, где перед нами неожиданно возникала обнаженная порода.

Мало-помалу рвущийся в уши ветер и заходящее солнце избавили меня от паники, и я замедлила бег коня, переведя его на рысь. К тому времени, как мы оказались в лесу неподалеку от Джойс Гарда, небо заволокли тучи, и Инвиктус был рад, что тропинку укрывали деревья. На краю леса, там, где от дома нас отделял только сад, я остановила коня, чтобы собраться с мыслями перед тем, как вернуться под кров.

На юге, раздираемый противоречиями, остался Артур, на севере – Увейн. Он обещал прийти мне на помощь, если потребуется. А между ними стоял Джойс Гард – поселение, открытое врагу.

Я не была уверена, что Увейн сдержит обещание. Но если так, то бойня неминуема. Если же нет – а завладев Регедом, Увейн мог вполне отказаться от собственного слова, – то Ланса с его людьми можно считать уже покойниками. Похолодев внутри, я поняла, что, если разгорится сражение, может погибнуть и Артур.

Перед самым заходом солнце все-таки вырвалось из туч и окрасило округу в мрачные пылающие тона. Ветер усилился. Только я подумала, что стоит позаботиться на случай бури, как к моим ногам упал комочек перьев и пуха, как будто посланный богами.

Инвиктус всхрапнул и шарахнулся, я подняла глаза и увидела, что все небо наполнено птицами – тысячи их, насколько хватало глаз, летели над водой. Кажется, это были горихвостки-лысушки, которых нес перед собой ураган: злополучная стая летела весной домой и еще в море была захвачена бурей. Снизу птиц подсвечивало солнце, окрашивая животы и распростертые крылья в красное, как если бы они были забрызганы кровью.

Маленькие и невесомые пред ликом бури, они старались сесть на землю перед тем, как окончательно выбьются из сил. За какую-нибудь минуту они все приземлились вокруг меня, цепляясь за траву и ветви или вжимаясь в землю. Многие жалобно пищали, а некоторых, слишком ослабевших и не способных зацепиться, тащило дальше, кувыркало, и они вскоре умирали на земле. Птицы слишком испугались и устали и не улетали от нас, хотя Инвиктус всхрапывал и становился на дыбы. Я крепко сжимала коленями и бедрами его круп и с ужасом смотрела на царившее вокруг опустошение.

Налетела стая чаек и набросилась на пришельцев, стала разрывать на части еще живых птиц. Из-под деревьев вынырнула лисица и нагло прошествовала у меня на виду с набитой перьями пастью. Возмущение и ярость поднялись во мне, и я погрозила ей кулаком, хотя понимала, что это бессмысленно.

Волна за волной, прилетевшие птицы кувыркались с неба, пока все деревья не оказались усеянными ужасными плодами. У некоторых на клюве, как драгоценность, сверкала капелька крови. Может быть, половина из них и выживет. Но когда пернатые тельца укроют землю, как тростник пол в зале, снова вернется лиса и приведет своих лисят. А крики чаек будут привлекать к беззащитным горихвосткам все новых хищников.