Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда

– Лучшего ученика нельзя и желать. Кто бы ни были его родители, они им могут гордиться.

У края помоста Артур наклонился и пожаловал юноше золотой браслет, выражая этим жестом не только то, что награждает его за победу, но и возводит в ранг воинов, достойных принимать подарки своего господина. Даже Линетта тепло поздравила юношу, удивленная встречей после стольких месяцев разлуки.

– Спасибо, ваше величество, – спокойно и просто ответил Боменс, надевая браслет на запястье. – Но, поскольку сейчас нет войны, нужно иначе проявлять свою доблесть. Дайте мне какое-нибудь задание, чтобы я мог всем показать, на что гожусь.

Слова юноши привели Артура в недоумение, но, вспомнив о просьбе Линетты, я предложила отправить юношу охранять ее кузину. Услышав, в чем дело, ученик Ланса расплылся в улыбке:

– Обещаю не только избавить даму от притязаний докучливого поклонника, но отправить его самого в Камелот, чтобы он здесь поклялся вам в верности.

– В самом деле? – Артур задумчиво теребил усы и разглядывал парня.

Я повернулась к Линетте, ожидая, что девушка обрадуется его предложению, но вместо этого она ужасно рассердилась.

– Моей кузине нужен защитник, а не молокосос, – заявила она. – Герой, доказавший в битве, что способен посеять страх в сердце мерзавца.

– Это еще что такое? Боменс для тебя недостаточно хорош? – Артур не ожидал подобной реакции и был удивлен, что девица может оказаться такой разборчивой.

– Я уверена, когда-нибудь из него выйдет отважный воин, – уклонилась она от прямого ответа и оценивающим взглядом окинула юношу. – Но сейчас он лишь мальчик, с которым я работала на кухне. Храбрый парень, ловкий, но внешне не очень впечатляющий. Вы должны это признать, милорд… Совсем не такой представительный, как, например, Гавейн или Ланселот.

В глазах мужа вспыхнуло изумление:

– Ну, Гавейна здесь нет, а Ланселота ты вольна просить стать твоим защитником.

– Не моим, а моей кузины, – ответила Линетта и потупила голову, поняв, что поправляет самого верховного короля.

– Дорогая, – вступил в разговор Ланселот, – ты не найдешь никого лучше и достойнее, чтобы справиться с твоим делом.

Боменс вспыхнул от похвалы, но пристально посмотрел на Линетту:

– А кто потушил огонь, когда угли выпали из очага в Мартинмасс?

– Я знаю, ты. Я же сказала, что ты ловкий.

– А кто связал взбесившуюся собаку, у которой в огороде пошла из пасти пена?

– Ты храбрый и бесстрашный… Я никогда этого не отрицала, Боменс. Просто сказала, что ты не такой представительный.

Новообращенный воин презрительно хмыкнул:

– Поедем со мной, тогда увидишь, каким я могу быть в деле. Спорим, ты подожмешь хвост при одном виде этого разбойника.

– А вот и нет! – Линетта накинулась на него и в сердцах топнула ногой.

– Решено, – твердо объявил Артур, пока юнцы не дошли до драки. – Боменс займется проблемами твоей кузины, а ты поедешь с ним: покажешь дорогу и… посмотришь, как он себя проявит.

Молодой воин отвесил нам глубокий поклон, и люди вокруг радостно зааплодировали, лишь в глазах Линетты застыл настоящий страх.

– Неужели все так и будет?

– Похоже на то, – ответила я и похлопала ее по руке. – Уверена, ты найдешь его более впечатляющим, чем он сейчас тебе кажется.

Но девушка, явно неубежденная, продолжала смотреть Боменсу вслед.

Кэй занял место Ланселота подле Артура, когда бретонец выехал на середину поля и вызвал на поединок всех приезжих лишь с тем, чтобы убедиться, что никто не решится сразиться с ним.

– Каждый знает, что он непобедим, – пробормотал сенешаль, и я сурово посмотрела на него. За годы он доказал, что ему нет равных, и его преданность Артуру была вне сомнений, но едкий язык и частые капризы иногда утомляли. – Какой смысл идти против человека, которого нельзя превзойти, – пожаловался он.

На вызов Ланса так никто и не откликнулся, и он вынужден был вернуться обратно, и тогда Кэй вдруг спустился с помоста и потребовал внимания у толпы. С середины поля он вызвал на поединок короля Девона.

Зрители возбужденно загомонили: Герайнт слыл искусным воином, гениальным стратегом, и его умение владеть клинком превосходило мастерство Кэя. Но вместо того, чтобы принять вызов, король с юга тактично уклонился.

– Я приехал развлекаться, а не обнажать свой меч, добрый сенешаль, – беззлобно заявил он.

От этого ответа Кэй нахмурился и, внезапно обернувшись, потребовал, чтобы место девонского короля занял Боменс.

– Не хочу, чтобы парень с кухни вышел на бой с тем воином с севера и оказался профаном, – объяснил он.

Я озабоченно посмотрела на Артура. Как раз Кэй и назвал Боменса Прекрасные Руки, когда мальчик отказался раскрыть свое имя. Много мужчин – молодых и старых – порывали связи с прошлым из-за невзгод, и мы поставили себе за правило уважать их желание. Артур был из тех, кто судил о людях по их поведению в настоящем, а не по обстоятельствам прошлого. Кэй продолжал презрительно смотреть на юношу, и я стала опасаться, что он собирается выместить на нем свой гнев на Герайнта.

Но я ошиблась в сенешале. Он сражался доблестно и благородно и, несмотря на это, получил изрядную трепку. Рядом с ловким юношей было видно, что годы, проведенные гурманом при дворе, сделали его талию шире, а руку не такой проворной. Но он достойно принял поражение и даже похвалил Боменса за проявленную доблесть.

Таким образом, первый день турнира стал, без сомнения, днем Боменса.

На второй день награду получил Пеллинор. Военачальник из Рекина налетел на противников как ураган: длинные волосы развевались на ветру, дикие крики разносились далеко вокруг. Несмотря на то, что его многочисленные взрослые дети уже многократно сделали его дедушкой, он сумел спешить всех, кто выступил против него, включая самого Борса. Когда неистовый белокурый бретонец приветствовал его как победителя, зрители рукоплескали им обоим.

Пеллинор был мне на свадьбе посаженым отцом и считался ближайшим родственником, и поэтому мне было особенно приятно вручить ему большую золотую с эмалью брошь из нашей сокровищницы.

Он улыбнулся мне, когда я вкладывала брошь в его руку.

– Буду носить ее до смертного дня, – заверил меня великан.

– И я тоже, – пропищал Персиваль, вырвавшись из крепких рук своего веснушчатого оруженосца и подбежав к отцу.

– Мы благодарим вас оба, – объявил Пеллинор, а мальчик, внезапно застеснявшись, обхватил руками ногу отца и почти полностью скрылся за ней. Отвесив мне церемонный поклон, военачальник из Рекина повернулся и направился к своей палатке, нарочно укорачивая шаг, чтобы сын мог за ним поспевать. Я улыбнулась, глядя, как мальчишка подпрыгивает рядом с отцом, вложив свою ручонку в огромную ладонь Пеллинора. Славно будет иметь среди рыцарей Круглого Стола сыновей Пелли.

Артур уже собирался закрыть второй день турнира, когда на поле вылетел необъявленный всадник на прекрасной белой лошади. На нем была куртка, покрытая чем-то вроде чешуи дракона, на голове – длинный белый капюшон, ниспадающий на спину и прикрывающий обе стороны лица. Красивый черный плащ стелился за ним вслед – подол и плечи богато расшиты золотом. В руке он держал черный щит. Но удивительнее всего выглядел его слуга: в тюрбане, голый по пояс, он бежал рядом со стременем, как, говорят, принято у саксонских воинов. Парень вспотел: ведь Бог знает сколько миль ему пришлось вот так пробежать, и дневное солнце жгло его кожу, которая казалась… иссиня-черной!

– Что за черт… – воскликнул Артур, а Ланс потянулся к рукоятке меча.

Наездник натянул поводья так резко, что красивое животное остановилось как вкопанное, взбрыкивая задними ногами и подметая землю хвостом.

– Артур Пендрагон, верховный король Британии! – обратился к мужу незнакомец. – Я принес тебе приветствие Восточного императора и подарок короля франков.

Всадник спрыгнул с лошади и бросил поводья слуге, потом направился к нам, и публика, завороженная этим зрелищем, затаила дыхание.

– Это ты, Паломид? – Артур вскочил на ноги.

– Да, милорд. Только что из Византии.

Паломид, арабский рыцарь с сияющими глазами, был молчаливым придворным. Раб по рождению, его мальчиком привезли из Серидиземноморья в Британию и освободили после смерти его хозяина. Артур заинтересовался его искусством верховой езды. Необычная внешность и застенчивость – почти замкнутость – привлекали к нему внимание многих девушек, но сам он отдал сердце Изольде, прекрасной королеве Корнуолла. О неразделенной любви пришлось забыть, когда в поисках семьи Паломид вернулся в Аравию.

Сейчас его темное лицо озаряла лучезарная улыбка, когда Артур по полю пошел ему навстречу. Долгим пристальным взглядом араб посмотрел на короля. Я помнила этот взгляд. Он выражал клятву воина быть верным своему господину. В нем в равной мере ощущалась надежда, любовь, преданность и радость. Артур ответил стоящему на одном колене Паломиду таким же добрым взглядом, ибо связь между королем и воинами должна быть настолько крепкой, чтобы преодолеть страх смерти.

– Добро пожаловать домой, мой друг, – произнес король, поднимая воина с колена и сердечно похлопывая его по спине, говоря при этом, как рады мы все видеть его снова в Британии. – А теперь довольно приветствий. Отправляйся мыться, а когда смоешь с себя дорожную пыль, приходи на праздник, чтобы все смогли услышать рассказ о твоем путешествии.

Весть о прибытии Паломида расшевелила рыцарей Круглого Стола, как улей новая лужайка цветов. Турнир завершился, но все уже позабыли о нем и спешили переодеться к обеду, чтобы не опоздать в зал, когда араб начнет рассказывать о своих приключениях.

Казалось невероятным, что один из нас попал в такие места, о которых мы знали только из песен и легенд… и теперь возвратился, чтобы поведать нам о них.

Когда мы с Артуром вошли в зал, Паломид был уже там и, окруженный королями и воинами, горделиво показывал небольшого сокола, устроившегося на его запястье.

– На Востоке знатные люди часто охотятся с этими птицами. Замечательная забава, а это прекрасный экземпляр, – объяснял он.

Хищник смотрел пронзительным неукрощенным взглядом, и даже когда ему на голову надели колпачок и перенесли на деревянную жердочку, он по-прежнему казался диким. Мне было жалко видеть такое свободолюбивое существо в неволе.

Рыцари расселись, каждый отыскал свое место за столом, и Паломид обвел темным взором зал, наслаждаясь светом и цветом, примечая лица участников Круглого Стола.

– Ах, миледи, – вздохнул он. – Вот это все и осталось в моей памяти. Хотя ламп я не помню.

Я заверила его, что они были новыми. Прошлой зимой Кэй приспособил к гнутым столикам металлические шесты, с которых свешивались масляные лампы. Кузнец выковал эмблему каждого рыцаря, так что плошка Борса покоилась в сетке, которую держал в клюве пеликан, а лампу Гавейна сжимал в когтях золоченый орел. Долго спорили, следует ли делать светильник Артура в виде дракона верховного короля или выполнить его в форме медведя, его личного символа. В конце концов остановились на медведе, потому что Артур заявил, что дракон представляет всех бриттов, а сам он имеет среди рыцарей Круглого Стола всего один голос.

Лампы давали устойчивый свет и сами по себе были красивы. Их смастерили из серебряных и глиняных чаш, старых римских кубков и даже красивых раковин. Пойманные в сети, как маленькие луны, они висели над каждым гостем, и плавающие фитили отбрасывали отсвет на темные драгоценности, белоснежные скатерти и ворсистый мех, на покрытые шрамами лица умудренных воинов и полные надежд физиономии таких юнцов, как Боменс. Наискосок от меня сидели Нимю и Пеллеас, озаренные нимбами, источником которых была скорее их любовь, чем масляные лампы.

Рядом со мной вырезанная каким-то королевским художником из полупрозрачного камня лампа проливала свет на вышивку на моем рукаве и освещала Ланселота. В тех случаях, когда особый гость занимал место первого помощника подле Артура, бретонец в качестве моего защитника садился рядом со мной.

Он смотрел на Паломида, как ребенок, восхищенный возвращением старого друга.

– Хорошо, что наш философ снова с нами, – заметил он. Я улыбнулась про себя. В арабе Ланс больше всего ценил духовность, а Артур назвал его «леопардом» за смертоносное боевое мастерство. Что из этого больше всего подходило самому Паломиду?

Кэй славно потрудился над составлением праздничного меню, и теперь нескончаемый поток слуг сновал меж столов, разнося мясо, рыбу, блюда с фруктами, кувшины с римским вином. Сенешаль знал свое дело. Здесь были утки и куропатки, зайцы и оленина, особое кушанье из угрей под соусом с перцем и травами – в общем, все необычное и замечательное, что Кэй любил подавать в подобных случаях.

Когда с трапезой было покончено, дети разнесли гостям чаши для омовения рук, а слуги убрали со столов. Мы откинулись на подушки и мягкие шкуры, и у моих ног разлегся довольный Клавдий, но вдруг вскинул голову и насторожил уши, когда неожиданно появился придворный шут.