– Делай как тебе угодно, но имей в виду, если хоть кто-то из-за этого пронюхает о деньгах, я тебе башку разобью.

Но жена не обратила внимания на его слова. Пошла к невестке, жене Касыма, и попросила у той меру. Жена Касыма пошла за мерой, и ее одолело любопытство. С чего бы вдруг той вздумалось зерно мерить? При ее бедности, да еще на ночь глядя. Она размазала по дну меры немного воска, чтобы зерно прилипло и отдала его.

Жена Касыма перемерила зерно и оказалось его десять мер.

Али-Баба вырыл яму, ссыпал туда золото и заровнял землей.

Что же касается жены Касыма, то когда она получила обратно меру, обнаружила на дне его прилипший золотой динар…

Али замолчал и взялся за чашу, что бы промочить вином пересохшее горло. Ему тут же поспешили ее наполнить. Али сделал несколько глотков, запрокинув голову, непроизвольно скосив глаза в скальный проем, и увидел в пелене дождя Егорку. Он подал ему какой-то знак и исчез. Али забыл сделать глоток и облился вином, намочив немного ворот рубахи. Он вытер рот рукавом.

– Ну, что замолчал? – заторопили разбойники, – говори, что было дальше.

Али бросил взгляд на выход там шел дождь, он решил, что ему почудилось. Он спросил у аудитории:

– На чем я остановился?

– Динар прилип к весам, – ответили ему.

– А-а, ну, да, короче говоря…

– Не надо короче, – сказал Хасан, – рассказывай подробно, я чувствую, что неспроста ты это рассказываешь.

– Да, я, собственно, тоже не тороплюсь, ибо ждет меня дорога в вечность.

– Хорошо сказал, – похвалил Хасан. – Давай, сочиняй дальше.


…Когда из лавки вернулся Касым, он увидел свою жену в чрезвычайном расстройстве. А Касым любил свою жену.

– Что с тобой, услада моего глаза? – спросил он. – Какова причина твоего плача?

– Дура я, что за тебя замуж пошла, – ответила жена, – надо было мне за твоего брата идти. Он хоть и бедным прикидывается, а золото мерой меряет. А ты кичишься своим богатством, а динары по одному считаешь.

Касым отправился к Али-Бабе, устроил там нешуточный скандал и сколько тот не отпирался, вынудил у него признание. Затем он пообещал брату разделить все золото поровну. Но Касым на такой дележ не согласился и потребовал, что бы Али-Баба провел его к кладу и показал, как войти туда. А в случае отказа пригрозил пойти к правителю и все рассказать ему.

Услыхав такие слова, Али-баба воскликнул:

– Чего ты грозишь мне правителем? Я тебе ни в чем не отказываю, а колеблюсь только из-за твоей безопасности. Что бы разбойники тебя не обидели.

Он показал брату дорогу и сказал ему заветное слово. Касым на следующий день снарядил десять мулов, взвалил на каждого по два пустых сундука и отправился за кладом. Он нашел дверь, произнес “Сим-Сим, откройся”. Дверь открылась, и он вошел в сокровищницу, а, увидев все, что там находилось, чуть не обезумел от радости. Долго ходил, вороча и разглядывая золото. И когда, наконец, взвалив на плечи мешок с золотом, подошел к двери, намереваясь выйти, то обнаружил к своему ужасу, что заклинание вылетело у него из головы. Он сел и начал вспоминать, но они не приходили ему на ум. Он сказал:

– Ячмень, открой дверь, – дверь не открылась.

– Пшеница, открой дверь, – дверь не открылась.

– Просо, открой дверь, – дверь не открылась.

Касым называл один злак за другим, пока не перечислил все известные ему названия, но слова “сим-сим” исчезли напрочь из его головы. Так и сидел он в пещере, раскаиваясь о совершенном, горевал и мучился, дрожа от страха за свою жизнь.

Когда разбойники вернулись к пещере, то увидели перед дверью мулов. Касым, услышав топот копыт и голоса, притаился, а когда дверь открылась, бросился вперед, надеясь спастись, но натолкнулся на предводителя и повалил его. Вскочил, увернулся от одного, второго, но разбойников было, как я говорил, сорок человек. Один из них ударил его копьем, да так, что острие вышло из спины. Потом разбойники вошли в пещеру и увидели, что многого не достает. В ярости они разрубили его тело на четыре части и повесили за дверью. Полагая, что это именно Касым вор. После этого они уехали.


Али, действительно увидел Егорку.

Это вышло случайно. Когда он обнаружил пещеру и едва не вошел в нее. После того, как вышло оговоренное время, он решил поехать к горе на поиски Али. Но женщины наотрез отказались оставаться в лощине, и ему пришлось взять их с собой. Они подъехали к горе со стороны, противоположной склону с пресловутой пещерой. Здесь уже Егорка стоял насмерть, и женщинам пришлось подчиниться.

– Если я не вернусь до темноты, – приказал он, – уезжайте отсюда.

Выражения их лиц сказали, что они пропустили приказ мимо ушей, но Егорка, тем не менее, ушел с чистой совестью. Крадучись, как на охоте, он пробирался в указанном Йасмин направлении, пока не заметил двух вооруженных людей, которые судя по тому, как они все время залезали на большие камни и оглядывали окрестности, были сторожами. Егорка затаился и лежал, наблюдая за ними больше часа, до тех пор, пока не начался дождь. Сторожа засуетились, пытаясь укрыться под камнями, но все они были округлые и не спасали от небесной влаги. Затем сторожа переместились в сторону и исчезли из виду. Егорка подобрался ближе, затем еще ближе. Он был осторожен и практически полз змеей между камней. Дождь усиливался, когда Егорка увидел зев пещеры, из которой вырывались всполохи света, и давешних сторожей. Они о чем-то переговаривались с кем-то внутри пещеры, а после вошли в нее. Тогда Егорка приблизился, увидел людей, сидевших вокруг костра и Али, который им что-то рассказывал. День близился к вечеру, хотя до ночи еще было далеко, но из-за дождя и затянутого тучами неба, было довольно темно. Егорка рискнул подойти ближе и увидел, что Али смотрит в его сторону. Он показал ему знаком, мол, я здесь. И тут же отошел, боясь быть замеченным. Сосчитать разбойников ему не удалось, но было их больше десятка. Единственное, что приходило ему в голову, это вернуться за женщинами, привести их сюда, расставить с луками, а когда разбойники выйдут, перестрелять их. Но у этого плана имелись несколько изъянов. Стрелять из лука он их научил во время совместной охоты, но выстрелить в человека труднее гораздо, чем в зверя. Во-вторых ситуация за то время, что он будет ходить за ними может измениться, да и вряд ли они выйдут из пещеры сразу всем скопом. Другого плана действий у него не было. То есть он вообще не знал, что делать.


Пока Егорка лихорадочно соображал, как быть дальше, Лада и Йасмин мучились от бездействия и неизвестности. Склон горы, у подножия которой они укрылись, был лесист и здесь, в тени деревьев, было совсем темно. Стреноженные лошади безропотно стояли, переминаясь с ноги на ногу, дождь поливал их блестящие спины.

– Надо было седла снять, – заметила Лада.

– Зачем? – безучастно спросила Йасмин, погруженная в невеселые думы.

Они стояли, прислонившись, друг к другу спиной, прячась от дождя под большим китайским зонтом, который Лада купила на рынке перед поездкой, чуть ли на последние деньги. Зонт был из чистого шелка, темно-синий, с вышитыми на нем золотыми драконами и стоял очень дорого.

– Промокнут насквозь, сидеть на них потом неприятно, да и воспаление можно подхватить.

– Я больше не могу ждать, – сказала Йасмин.

– И что ты предлагаешь? – спросила Лада.

– Пойдем, посмотрим, что с ними?

– А как мы найдем эту чертову пещеру?

– Я вспомню дорогу, я найду.

– Если Али до сих пор не вернулся, значит, его схватили. Сообщники тех троих, а может те самые обогнали нас. Ну, допустим, найдешь, и что, попадем в лапы разбойников. Мужикам-то что, их сразу убьют и все, а нас еще и изнасилуют. А может быть, их уже убили.

– Что ты говоришь? – в ужасе воскликнула Йасмин, – не каркай.

– А что ты так удивляешься? Ты, в какое время живешь? Надо ждать, как сказал Егорка, и если они, не вернуться, уезжать.

– Ты можешь ехать куда хочешь, а я без своего мужа никуда отсюда не двинусь.

– И уеду, – огрызнулась Лада, – подумаешь мужа. Стоит ли из-за мужа такие лишения терпеть. У меня, вон, два мужа была, а толку-то?

– Извини, – сказала Йасмин и потерлась о Ладу спиной, – я не хотела тебя обидеть.

– Ничего.

– Правда, я так тебе благодарна за все, только не знаю, что мне для тебя сделать.

– Мужа мне найди хорошего.

– Этого я обещать не могу, – честно призналась Йасмин.

– Тогда, не уходи, а то мне страшно, – попросила Лада.

– Нет, не могу, сердце разрывается от беспокойства. Я должна узнать, что с ним случилось. Говорила я ему, не надо ехать сюда. Не принесут эти сокровища нам счастья. Не послушал.

– Ну, давай еще подождем, прошу тебя.

– Ну, хорошо, – скрепя сердце согласилась Йасмин.

– Слушай, а правда, что мусульманка сама может посвататься к мужчине, – спросила Лада, – и в этом нет зазорного?

– Правда. Жена пророка Хадиджа сама преподнесла ему себя в жены.

– Надо же, а я не знала этого, сидела как дура, ждала, пока этот мошенник ко мне не посватался. Самой надо было действовать.


Тем временем, Али рассказывал.


…У убитого Касыма была служанка, черная абиссинская невольница по имени Марджана, очень красивая с изящным станом, черноглазая, что естественно, и что большая редкость, умная и находчивая. Когда Али вошел во двор Касыма, он подозвал Марджану и сказал ей: “Пришло твое время, пойдем со мной к твоей госпоже”. Али рассказал жене Касыма, как было дело, как он обнаружил убитого Касыма, а когда она стала голосить и плакать, молвил: “Не возвышай голос, берегись, что бы люди прослышали о нашем деле. Смирись перед приговором Аллаха, это лучше, чем скорбеть и роптать. Я женюсь на тебе. Моей первой жене это будет не в тягость, ибо она женщина умная, чистая душой и целомудренная, благочестивая и набожная. И мы заживем одной семьей. Слава Аллаху, денег теперь у нас много”. Когда жена Касыма услыхала это предложение, ее скорбь прошла, слезы высохли, и она молвила: “Я повинуюсь тебе во всем, что ты считаешь за благо, но что нам делать с этим убитым?”

– Вот, стерва, – обронил кто-то из разбойников, – мужа еще не похоронили, а уж другому повинуется.


…Что касается убитого, поручи это дело своей служанке. Лучше ее никто с этим делом не справится…


Али так часто поглядывал наружу, что это не укрылось от Хасана, и он спросил:

– Ты, приятель, что все время косишь на выход? Забудь об этом. Ты не Али-Баба, от нас не ускользнешь.

– Дождь я очень люблю, – повторил Али, – поэтому и смотрю все время на него.

– Ты лучше рассказывай и меньше отвлекайся.


…Для начала Марджана пошла к москательщику, купила у него специального лекарственного теста, которое используют при тяжелых болезнях.

– А кому понадобилось такое тесто? – спросил москательщик.

– Моему господину, Касыму, – ответила Марджана, – с ним приключилась тяжелая болезнь, свалила его, и он теперь в горячке и состоянии небытия.


– А ты рецепт не знаешь? – вдруг спросил Хасан.

– Какой рецепт? – удивился Али.

– Ну, этого теста.

– А тебе зачем?

– Да, плечо у меня болит, особенно при такой погоде, уже несколько лет, – пожаловался предводитель.

– Не знаю, – отрезал Али.


На другой день Марджана отправилась к башмачнику по имени Мустафа. Она вежливо приветствовала его и вложила ему в руку динар. Когда башмачник разглядел, какого цвета монета, он сказал:

– Вот благословенный почин.

Он догадался, что предстоит необыкновенное дело, и сказал:

– Изъяви свои желания, госпожа невольниц. Я исполню их для тебя.

– О, шейх, – молвила Марджана, – возьми иголку и ниток, вымой руки, надень твои сандалии и позволь мне завязать тебе глаза, потом ты пойдешь за мной, чтобы исполнить одно тонкое дело, и ты получишь за него награду, и тебе не будет от этого вреда.

– Если я тебе нужен для дела, угодного Аллаху и пророку, – ответил башмачник, – я сделаю это охотно и не стану грешить, если это грех, то ищи другого.

– Нет, клянусь Аллахом, шейх, это вещь дозволенная, – молвила Марджана и вложила в руку башмачника еще один динар.

После этого башмачник вскочил на ноги и сказал:

– К твоим услугам, позволь мне только запереть лавку.

Башмачник взял иголку, нитки и прочие принадлежности для шитья, запер лавку. Марджана завязала ему глаза и отвела, нарочно путая, к дому.

Когда Мустафа оказался в помещении, где лежал четвертованный Касым, он испугался так, что у него затряслись поджилки. Марджана успокоила его, говоря:

– Не бойся, Мустафа, от тебя требуется только собрать его члены и сшить, что бы мы могли похоронить его, – и дала ему еще один динар.

Мустафа взял динар и приступил к работе, рассуждая следующим образом: “Я не знаю, где я нахожусь и каковы намеренья этих людей. Если я буду им прекословить, они обязательно причинят мне вред, во всяком случае, кровь этого человека лежит не на мне, и в сшивании тела человека нет ничего запретного.