– В таком случае спросите меня о чем-нибудь, касающемся Туграи.

– Разумно, – сказал Сункурджа и задал несколько вопросов. Али ответил на большую часть из них…

– Все в порядке, – сказал Сункурджа, – я беру тебя под свое покровительство. Подайте ему вина.

– Нет, – взмолился Али, – только не вина.

– А что такое, ты не пьешь вина?

– Со вчерашнего дня я о нем думать не могу. Я пил арак в доме, где меня принимали.

– Арак пьют только неверные, – сказал Сункурджа. – Арак пить нельзя, он лишает человека разума. Порядочные люди должны пить вино, ибо оно дает легкость мыслям и душе.

– Теперь я тоже так считаю, но пить сейчас не могу, моя голова раскалывается от боли.

– А хочешь ли ты избавиться сейчас от головной боли?

– Вряд ли это возможно.

– Надо тебе сейчас выпить арак, подобное лечат подобным, и твоя боль пройдет.

– Нет, – наотрез отказался Али, – я лучше буду мучаться.

– Хорошо, поешь тогда, если не хочешь вина.

– Если ты позволишь, я бы лег где-нибудь, где можно укрыться от дождя, – попросил Али, – а утром я отвечу на все твои вопросы.

– Хорошо, – согласился Сункурджа, – отведите ему место, пусть выспится. Завтра поговорим, у меня будет к тебе предложение.


Али отвели в другую палатку, где на тюфяках и разбросанной соломе уже спали несколько человек. Али расстелил тюфяк, который ему дали. Прежде чем лечь, он снял свою промокшую насквозь одежду, развесил ее на веревках, поддерживающих шатер, достал из хурджина сухое белье, переоделся и лег.

Али был уверен, что заболеет, простудившись, но утром поднялся, чихнул несколько раз и понял, что здоров. Амир, который пришел за ним, приветливо улыбался, почтительно приветствовал его, осведомился о самочувствии.

– Хуже некуда, – ответил Али, – всю ночь ворочался, не мог заснуть из-за храпа соседей, голова болит по-прежнему, но зато не заболел, хотя я простуду подхватываю моментально.

– Ничего, – успокоил его амир, – в седле выспитесь, мы сейчас выступаем. Наш господин решил оставить вас при себе. А не заболели вы оттого, что арак пили вчера, разило от вас на расстоянии. Нет худа без добра, как говорится. От этой заразы голова болит, но зато тело согревается. У нас запас имеется, в таких случаях употребляем.

Али отправился к Сункурдже.

– Я вчера не стал тебя расспрашивать, куда ты путь держишь? – сказал мамлюк.

– Я еду в Хилат, – ответил Али.

– Зачем?

– Ищу султана Джалал ад-Дина.

– Я не ослышался, ты ищешь султана? – нахмурился мамлюк. – Зачем ты ищешь его?

– Хочу подать ему прошение о Шамс ад-Дине, рассказать ему о том, что он оклеветан.

Мамлюк рассмеялся.

– Овца тоже волка о милости пришла просить, но он ее съел. По всему видно, что ты умный человек, грамотный, а говоришь такие наивные вещи. Лучше останься со мной. Я объявил войну Джалал ад-Дину. В крепости Котур находится в заключении внук Узбека Нусрат ад-Дин. Он законный наследник атабека. Мы освободим его и провозгласим владетелем Азербайджана. Сейчас мы двигаемся к Табризу, там соединимся с Бекликом, он тоже мамлюк покойного Узбека.

– Я человек не военный, – осторожно сказал Али. – Будет ли польза вам от меня.

– Ты молодой, сильный мужчина. Что значит, будет ли от тебя польза? Ты не военный, но ты азербайджанец. Кто будет защищать страну, если не ты? Когда мы разобьем его, тебе не придется ни о чем просить.

Возразить Али было нечего.

– Почему же вы двигаетесь к Табризу, а не к Хилату? – спросил Али. – Объявив войну, вы двигаетесь в противоположном от противника направлении?

– Говоришь, что ты не военный, а соображаешь быстро. Ты прав, но это на первый взгляд, тактически, но военная хитрость, стратегия заключается в том, чтобы суметь с малыми силами победить превосходящие силы врага. Зачем нам идти к Хилату, где сосредоточена большая часть его войск? Тем более, что он сидит там из-за своего ослиного упрямства. Нет никакого резона брать этот город. Он ничего не даст Джалал ад-Дину. Грабить там тоже нечего, я слышал, что люди в осажденном городе, скоро друг друга есть начнут от голода. Мы будем угрожать Табризу, столице Азербайджана, городу, где находится его резиденция. Он вынужден будет послать часть войск на защиту города. Мы их разобьем, а затем двинемся к Хилату. Пусть он сидит там. Он увяз в этой осаде, армия, которая так долго осаждает крепость, значительно растеряла свой боевой дух.

– Но, если бы вы ударили в тыл Джалал ад-Дина, а защитники крепости вышли бы и ударили с фронта, шансы на победу были бы велики.

– Нет, определенно у тебя задатки военачальника, – улыбнулся Сункурджа. – Я даже начинаю сомневаться в том, что ты факих. А может, амир был прав и на самом деле ты шпион? Кстати, он советовал мне казнить тебя на всякий случай.

– Он мне тоже понравился, – сказал Али.

Мамлюк расхохотался.


Отряд Сункурджа насчитывал пять тысяч всадников. Али двигался вместе с ним к Табризу, оставив прежнее намеренье, найти Джалал ад-Дина, и подать ему прошение. Али все время находился при мамлюке, который отличил его и приблизил к себе. Каждый вечер Сункурджа приглашал Али в свой шатер на ужин и подолгу беседовал с ним. У мамлюка оказался природный, пытливый ум и свой взгляд на историческую действительность. Ему нельзя было отказать в благородстве, так после смерти Узбека он не стал искать покровительства хорезмшаха, как сделали многие правители областей, чтобы сохранить свое положение. Это было просто сделать – изъявить покорность и поминать в хутбе имя султана. Он выступил в защиту внука Узбека, желая сохранить целостность страны, в то время как Хамуш, родной сын Узбека, явился с повинной ко двору Джалал ад-Дина и сейчас влачил при нем жалкое существование. Сункурджа утверждал, что все благополучие царей зиждется на доблести рабов, которые добывали им власть. Поэтому главным для мамлюков является сам институт власти, а не люди, которые стоят на ее вершине. Он ответил так, когда Али заговорил о том, что его верность и благодарность достойны восхищения.

– Независимость Азербайджана добыл великий Ил-Дэниз, – сказал он, – бывший кипчакский раб. Беда в том, что эта династия выродилась. Узбек – худший из братьев, но выбирать не из кого. Его сын, глухонемой Хамуш ожидает милостыню при дворе Джалал ад-Дина. Хамушу, правда, к этому не привыкать. До этого он изъявил покорность монголам при осаде Нахичевана во время их первого рейда в Азербайджан. [137] Монголы тогда выдали ему тамгу и деревянную пайцзу. Джалал ад-Дин недавно женился на жене Хамуша, видимо, он решил камня на камне не оставить от чести Узбека. Поэтому мы посадим на трон его внука.

– А почему вы не сядете на трон сами? – спросил как-то Али.

– Это хороший вопрос, – сказал Сункурджа. – Действительно, почему бы мне самому не стать правителем Азербайджана. У меня такие же права на престол, как у сыновей Джахан-Пахлавана. Ходят разговоры о том, что мамлюки узурпировали власть, ущемляют права законных наследников. Те люди, которые распускают эти слухи, забывают при этом, что в начале династии стоит либо раб, как в случае с Ил-Денизом, или Ануш-Тегином, предком Джалал ад-Дина, или обыкновенный человек, который в силу своих личных качеств стал царем. Но почему его потомки должны наследовать страну? Джахан-Пахлаван был воином, а Узбек пьяницей.

– Почему же ты этого не делаешь?

Мамлюк развел руками.

– Потому что я, Беклик, Садиди, Ак-Куш, мы, мамлюки, помним добро, оказанное нам Джахан-Пахлаваном. И нас устраивало положение вещей. Откровенно говоря, власть атабеков последние двадцать лет просто видимость. Но то, что я могу объяснить тебе, умному человеку, я не могу объяснить народу. Они, как стадо идут за козлом, но не идут за бараном. Будь он лучший среди них, нет, им подавай козла.

В словах мамлюка, которые Али поначалу воспринимал с иронией и недоверием, была определенная логика. Это было что-то похожее на демос – устройство общества, существовавшего в Древней Греции, о котором ему со слов грека-философа рассказывал Егорка. Но существенной разницей было то, что в Греции выбирали достойного, а в Азербайджане власть захватывал сильнейший. В этом был какой-то смысл. Люди, выбиравшие себе тирана, стратега или как он там еще назывался, вполне могли ошибаться, как они могли ошибаться, приговорив философа Сократа к смертной казни. Но человек, которому под силу было взять власть, безусловно, обладал качествами лидера.

Войско Сункурджа стало лагерем в окрестностях Табриза. Здесь к ним присоединились другие мамлюки Узбека – Беклик и Ак-Куш. Узнав об этом, Джалал ад-Дин направил к ним войско во главе со своим мамлюком Куш-Темиром.

Хилат.

Хаджиб Али стал врагом Джалал ад-Дина еще до того, как увез его жену Малику-Хатун. При первой осаде Хилата султаном, его защитой руководил именно хаджиб Али. Хорезмийцам тогда удалось ворваться в предместья Хилата и продвинуться до рынка Сук ад-Дакик, но вскоре они были отброшены за пределы города. Джалал ад-Дин осадил город, но тут пришла весть о нападении туркмен племени Йива на Азербайджан, и ему пришлось снять осаду. Когда войско хорезмшаха приблизилось к Хилату, в ставку султана прибыл посол, тюрок преклонного возраста. Он заявил, что Айбек, наместник города, по приказу Малика Ашрафа арестовал хаджиба Али, только потому, что тот был непочтителен к султану и в своей дерзости перешел границы дозволенного. Посол был преувеличенно любезен и заискивал перед султаном, чтобы отговорить его от осады города. Но Джалал ад-Дин был уклончив, сказал лишь: «Если ты хочешь, чтобы я был удовлетворен, отправь ко мне хаджиба Али». Уловив надежду в словах султана, посол вернулся в Хилат.

В ответ на требование, хаджиба Али не выдали султану, его убили. Узнав об этом, султан направился к Хилату и установил против города двенадцать катапульт. Однако взять приступом Хилат не удалось. Город находился в осаде уже несколько месяцев, но, несмотря на то, что среди жителей начался голод, защитники крепости держались стойко и капитулировать не собирались.

После этого к султану прибыло посольство халифа с дарами, среди которых были драгоценные одежды, индийский и караджулийский мечи украшенные золотом. Два арабских скакуна со сбруями, седлами и бунчуками, золотой щит, инкрустированный драгоценными камнями, яхонтами, бадахшанами и бирюзой. Тридцать арабских скакунов, тридцать мамлюков на своих конях, десять гепардов с атласными накидками и золотыми ожерельями, десять соколов, увенчанных колпачками с маленькими жемчужинами. Послы передали ходатайство халифа о жителях осажденного города. Он просил снять осаду. Султан ответил послам следующее: «Вы говорили, что эмир верующих желает возвышения твоего дела, усиления моего могущества. Отчего же он советует мне снять осаду, в то время как победа уже близка. В этом есть противоречие». И на этом прервал аудиенцию.


Морозным утром султан развлекался тем, что стрелял из лука по уткам, которых было в избытке на озере Ван, близ которого находилась его ставка. Джалал ад-Дин увидел Насави, который, ежась от холода, почтительно стоял в отдалении, ожидая, когда султан обратит на него внимание. Джалал ад-Дин поманил его. Канцлер, подойдя, поклонился, произнес формулы благожелания и сказал:

– Великий султан, послы халифа приносят свои извинения. Они говорят, что султан прав и дело обстоит именно так, как он изложил. Эмир верующих хочет предостеречь о том, что, если взятие Хилата окажется делом невозможным и султан снимет осаду, это будет неудачей. В то время как, если он сделает это по ходатайству и при посредничестве халифа, это не будет признаком слабости, напротив, будет похоже на победу.

Джалал ад-Дин ответил не сразу;

– Передай им, – наконец сказал султан, – что я принимаю их извинения. Что еще?

– Из города, запросив пощады, вышла толпа людей, голодных и измученных. Их около двадцати тысяч. Вазир распорядился забивать каждый день по несколько коров и кормить их. Но они так обессилели, что мрут каждый день, десятками и сотнями.

– Это то, к чему привело упорство их правителей, – ответил султан.

Над озером снижалась стая уток. Султан натянул тетиву, вскинул лук, и пущенная им стрела пронзила селезня, который камнем упал в воду.

– Ауюбидский принц Муджир ад-Дин вызывает вас на переговоры, – сказал канцлер, добавив, – прекрасный выстрел.

– Спасибо. Чего он хочет?

– Я задал ему этот вопрос, но он не ответил.

Один из гулямов сел в лодку и, гребя один веслом переменно, поплыл к подстреленной утке.

– Ну что же, вызывает, поедем, – сказал султан. – Возможно, речь пойдет о сдаче Хилата.

Султан отдал лук гуляму и отправился в свой шатер. Через некоторое время он вышел, сел на коня и в сопровождении Раджаба и нескольких личных мамлюков поскакал к городским стенам. Увидев знамя султана, сторожевые посты тут же разнесли эту весть, и на стенах собрались жители. На этот раз они хранили молчание, воздерживаясь от брани и оскорблений, ожидая развития событий. Городские стены открылись. Из них выехало несколько человек во главе с принцем Муджиром ад-Дином. Подъехав, они остановились. Стороны обменялись привествиями, и Муджир ад-Дин обратился к Джалал ад-Дину: