– Во время взятия Хилата султан сохранил жизнь вашим сыновьям, – напомнил Насави.

– Я благодарен ему за это, как отец, – ответил Малик Музаффар. – Но как наместник я сказал то, что сказал. И еще скажу, – количество моих войск по сравнению с войском султана подобно заливу по сравнению с морем. Что касается правителей Амида и Мардина, то они не станут слушать меня. Для нас не тайна, что они вели переписку с султаном, поэтому пусть султан обратится к ним напрямую и испытает их искренность. Он тогда узнает, что их обещания – лицемерие и пустая бессмыслица.

Когда Насави прощался с Маликом Музаффаром, ему принесли донесение. Прочитав его, правитель сказал:

– Татары уже переправились к окрестностям Хилата и разыскивают султана. Встреча их неизбежна. Не остаться ли тебе у меня? И мы увидим то, что произойдет.

Насави ответил словами из Корана: «Не равняются просто верующие с усердствующими на пути Аллаха». Я не дороже, чем султан, и не из числа тех, кто выбрал жизнь без него. Вам только следует понимать, что, как бы ни сложилось дело, – в пользу султана или против него, – для вас уже не будет иметь никакого значения. В любом случае для вас это обернется раскаяньем и порицанием».

– Что ты имеешь в виду? – спросил правитель.

– Если победа будет за султаном, то вы, отказавшись помочь ему в трудную минуту, можете расходовать все сокровища мира, чтобы вернуть его расположение, но это будет бесполезно. А если судьба отвернется от него, то вы вспомните о нем, когда татары окажутся вашими соседями, но уже будет поздно.

– Я не сомневаюсь в правоте твоих слов, – ответил Малик Музаффар. – Однако сам я подвластен.

Расставшись с ним, Насави поскакал в сторону Хани [155], так как имел сведения о появлении султанских знамен на границах Джабахджура. На закате дня он остановился в селении Магара, чтобы передохнуть и напоить лошадей, так как собирался ехать всю ночь. Здесь он задремал и увидел сон, как будто голова его лежит у него на коленях, а волосы и борода на голове исчезли, словно сгорели. Затем во сне же он истолковал свой сон, сказав себе, что голова – это султан. Он погибнет, борода – это жены султана, они станут невольницами, а волосы – это имущество, которое будет уничтожено. Это толкование привело его в ужас, и он в испуге проснулся. Печаль овладела его сердцем. Он продолжил свой путь и к утру прибыл в Хани. Там в долине он застал войсковой обоз и жен воинов. Султан находился в засаде в Джабахджуре. Насави направился к нему и встретил его на дороге, когда он возвращался к обозам. Насави приветствовал султана и присоединился к его свите. Джалал ад-Дин подозвал его к себе и стал расспрашивать о результатах поездки. Насави повторил все, что он услышал от правителя Маййафарикина, в том числе и о записке, полученной им, в которой говорилось о переправе татар к Беркри. Султан спокойно выслушал вести, лишающие его надежды на помощь, затем сказал:

– На нашу сторону перешел один из татарских эмиров, темник Кокэ Беджкем. Он совершил какой-то проступок, за который у них, монголов, лишают жизни. Он сообщил, что татары подковали лошадей, чтобы преследовать меня везде, где бы я ни был. Я говорил с ним, он посоветовал мне оставить на пути их следования добычу, а когда они займутся ею, и потеряют бдительность, напасть на них из засады. Я счел совет здравым и отправил Утур-хана с четырьмя тысячами воинов к татарам в качестве авангарда, чтобы он увлек их за собой и заманил в засаду. Но Утур-хан возвратился и сообщил, что татары отошли от границ Маназджирда. Что ты думаешь по этому поводу?

– То, что татары возвратились после того, как выступили с намереньем сразиться с вами, очень странно, – ответил Насави. – Здесь что-то не так.

– Ничего странного я не вижу, – возразил султан. – Татары хотели вступить с нами в бой, думая, что мы в Хилате. А когда узнали, что мы находимся в Сирии, то подумали, что правители этой страны заключили союз с нами и поэтому отсупили.

– Можно ли проверить, сколько проехал Утур-хан, чтобы встретиться с татарами? И как скоро он вернулся после того, как выступил?

Султан нахмурился.

– Утур-хан женат на моей тете, неужели ты считаешь, что он способен на предательство?

– Простите меня, я лишь высказал свое мнение, но, видимо, я сказал лишнее. Можете наказать меня. Тем не менее, я бы взял человека из окружения Утур-хана и допросил его.

Султан промолчал и движением руки отпустил Насави.


Дальнейшие события показали, что султан не внял совету канцлера. Не стал подвергать сомнению действия Утур-хана. Так бывает, когда человек страшится разочарования в близком человеке, больше, нежели возможной беды, как последствия его предательства.

На ближайшем военном совете, Джалал ад-Дин попросил Насави повторить слова правителя Маййафарикина. Было принято решение оставить обозы в Дийар-Бакре и, взяв женщин и детей, отправиться налегке в Исфахан, чтобы там уже вновь собирать силы против татар. Но на следующий день от правителя Амида прибыл посол. В послании Малика Масуда были изъявления службы и подчинения. Далее он предложил султану совершить поход на ар-Рум и захватить эту страну. Сам он готов был прибыть с четырьмя тысячами всадников на службу. «Захватив эту страну, – передавал он, – Можно будет, опираясь на дружественных кипчаков, противостоять татарам.

Султан благосклонно отнесся к этому предложению, отступив от принятого ранее решения идти к Исфахану. Он направился в сторону Амида и остановился у моста, близ города. Его можно было сравнить с утопающим, который, не умея плавать, хватался за соломинку. Он много пил в ту ночь.

Предместье Табриза.

Когда Али открыл глаза, он увидел несколько голубых полосок. Через некоторое время он путем мыслительных усилий постиг, что это небо в соломенной кровле в том месте, где она сходится со стеной. Где-то рядом, раздавался гомон птиц и чьи-то голоса. Как Али ни пытался, он никак не мог вспомнить, что это за место и как он здесь оказался. Он пошевелил рукой, затем другой, хотел встать, это ему удалось ценой больших усилий, чем он предполагал. Али сел на своей лежанке, тяжело дыша, на лбу выступила испарина. Он огляделся. Это был сарай, всюду лежали предметы сельского быта: плуг, мотыга, седло, грабли, колеса от телеги, глиняные кувшины. Али застонал, каждое движение причиняло ему боль. Все его тело было перемотано какими-то грязными окровавленными повязками. Заскрипела дверь, и в сарай вошел человек в одежде простолюдина.

– Хвала Аллаху, – произнес он. – Господин, ты пришел в себя.

– Кто ты и где я? – спросил Али. – И что со мной?

– Я нашел тебя на поле боя, – сказал человек. – Нас погнали собирать трупы и хоронить их. Мы грузили их на телегу и отвозили в вырытую яму, чтобы похоронить. Так приказали хорезмийцы.

– Хорезмийцы? Значит, мы проиграли битву.

– Да, господин, они вас разбили.

– А как я оказался здесь?

– Когда мы бросили тебя на телегу, ты застонал, и я понял, что ты жив. К тому же я узнал тебя, ты катиб судьи. В прошлом году благодаря тебе я выиграл процесс. Я увез тебя к себе домой.

– Как тебя зовут?

Меня зовут Муртуз, – ответил человек.

– А что со мной?

– Ничего страшного, руки-ноги целы, порезы небольшие.

– А почему я был без памяти?

Один удар пришелся по голове. На лбу шрам останется. Но можно сказать, что тебе повезло. Беклика и Сункурджу распяли на главной площади Тебриза.

Али потрогал свой лоб.

– Ты хорошо осведомлен, – сказал он.

– Табриз рядом, все только об этом и говорят.

– А ты ничего не слышал о Шамс ад-Дине Туграи?

– Нет, господин, ничего. Ты прости, что я тебя здесь положил, пришлось спрятать от хорезмийцев. Они часто сюда наезжают.

– Давно я здесь?

– Второй месяц пошел.

– Спасибо тебе, – сказал Али.

– Господин, я хотел выразить восхищение твоей доблестью. Так редко встретишь ученого человека, который совмещал бы еще столько качеств, добродетель, смелость, справедливость. Я рад, что сумел хоть как-то отблагодарить тебя. Тогда ты не взял с меня денег.


Али пролежал в сарае Муртуза еще месяц, пока не почувствовал себя в состоянии отправиться в путь. Он решил на этот раз не отклоняться от намеченной цели. «Какое мне дело до того, кто правит Азербайджаном – Узбек или Джалал ад-Дин», – думал Али. Никакой особой доблести за собой он не чувствовал, напротив, сильнейшую досаду за то, что впал под влияние мамлюка и позволил себя вовлечь в сражение между кровопийцами, терзающими Азербайджан. Это было чистейшее безумие, наваждение, морок. Потерянное время и здоровье. Счастье, что он остался жив в этой рубке. Он шел по ночам, днем прятался. Путешествие на этот раз оказалось успешным, и Али добрался в пределы Дийар-Бакра без приключений. Али следовал за войсками султана и встретил их у стен Амида. Лагерь был разбит у реки, пониже моста. Когда Али увидел султанский шатер, начинало темнеть, он направился прямо к нему, не взирая на поздний час, но был остановлен охраной.

Амид.

Султан Джалал ад-Дин Манкбурны пил вино. Он пил в одиночестве, так как никого из надимов не осталось рядом с ним. Его мир рушился, и он не мог удержать его в своих руках. В палатку вошел начальник стражи Раджаб, поклонился и сказал:

– Повелитель, задержали подозрительного человека, он крутился возле лагеря, а когда его схватили, стал уверять, что у него дело к султану. Якобы он тебе что-то должен. Говорит, что принес утку.

– Какую утку? – мрачно спросил султан.

– Не знаю, господин, говорит, что он вам должен. Наверное, сумасшедший. Я прогоню его. Надо было мне с самого начала так поступить.

Раджаб повернулся, чтобы выйти. Но султан остановил его.

– Приведи его, – сказал он.

Раджаб вышел и через некоторое время привел человека, лицо которого показалось султану знакомым.

– Посвети, – приказал он Раджабу. Тот поднес свечу к лицу Али.

– А, охотничек, – сказал султан, – все-таки решил отдать мне мою добычу? Что- то ты припозднился.

– Лучше поздно, чем никогда, – от волнения едва ворочая языком, ответил Али. То, что его принял хорезмшах, было чудом. Глава телохранителей хватался за саблю каждый раз, когда Али говорил про утку. – Шахиншах, у вас прекрасная память. Неужели вы запомнили нас.

– Да нет, память у меня неважная, – улыбнулся Джалал ад-Дин. – Я, например, не помню, сколько у меня жен и как некоторые из них выглядят. Но с подобной дерзостью я сталкиваюсь редко, потому и запомнил. С чего это ты вдруг решил вернуть добычу? Ведь твой дружок утверждал, что утка принадлежит ему. Кстати, где он сам, почему не пришел.

– Я прошу простить его. – Сказал Али. – Он был неправ, долг гостеприимства превыше охотничьих обычаев. Я поздно это осознал. С тех пор я ищу вас, чтобы вернуть утку.

– Вот как, – усмехнулся султан. – Похвально. Ну что же, я должен принять утку. Где она, я что-то ее не вижу. Улетела?

– Утки у меня нет, – признался Али. – Я так долго искал вас. Она бы все равно не сохранилась.

– Продолжай, – сказал султан, – начало разговора мне нравится.

– Шахиншах…

– Не надо так длинно, – перебил его Джалал ад-Дин, – обращайся ко мне просто – султан. Тем более, что никакой я не царь царей.

– … Султан! Как говорил мой друг, – продолжал Али, – мышление равно бытию. То, что я пришел, желая вернуть долг – это все равно, что я вернул его.

– Это как понимать? – спросил султан.

– То есть мысль о предмете равна предмету. Раз я здесь с желанием и мыслью вернуть вам утку, то не имеет значения то, что утки уже нет.

– Это, который друг, тот, рыжий?

– Да.

– Похоже на него, подобная наглость сродни той, что он проявил, отказавшись вернуть мне мою добычу.

– Это сказал греческий философ Парменид.

– Врет, это он сам все придумал, – Султан сделал глоток вина. – Но я думаю, что у тебя есть еще что-то ко мне. Кроме этой злополучной утки. Не так ли?

– Есть, – сказал Али.

– Говори, – приказал султан.

– Вчера, когда я шел сюда, я видел на вашей вчерашней стоянке войска. Я не рискнул подойти ближе, но мне показалось, что это были татары.

– Почему ты так решил?

– У них другая одежда, большинство коней серой масти, и в знамена вплетены конские хвосты.

– Возможно, – беспечно сказал Джалал ад-Дин. – Они следуют за мной по пятам. Не беспокойся, как только соберу свои войска, я разгромлю их. Но может быть это войско местного правителя. Им не нравится мое пребывание здесь, напасть на меня они боятся, но из виду не упускают. Если это все, то можешь идти.

Али поклонился, но с места не сдвинулся. Раджаб положил ему руку на плечо.

– У меня к вам есть еще одно дело, – сказал Али, язык у него во рту вновь пересох. – Просьба.

Султан был ненамного старше Али, но в нем чувствовалось достоинство и порода нескольких поколений людей, обладавших абсолютной властью. Или как говорят арабы «аш-Шарф ан-Насаб» – благородство заложено в крови. Али чувствовал невольную робость перед ним, какую ребенок испытывает перед родителем. Султан сделал знак Раджабу, и тот отпустил плечо посетителя.