Табриз.

Вопреки ожиданиям Изз-ад-Дин Казвини не был назначен судьей Табриза. Все это произошло потому, что султан Джалал ад-Дин оставил в должности вазира Шамс ад-Дина, так же, как и его племянника раиса Низам ад-Дина и вообще не тронул никого из защитников города, несмотря на то, что у хорезмийцев были погибшие во время семидневной осады. К дому вазира ежедневно стекалось множество народа. В тревожные дни они приходили, чтобы защитить его, а в обычное время, просить помощи, искать покровительства. Отстраненный принцессой судья Кавам Джидари приказом Шамс ад-Дина был вновь назначен на свою должность. Сама принцесса отбыла в Хой, город, который она получила от султана в качестве свадебного подарка. В конечном итоге должности лишился один Али, единственный, кому она была жизненно необходима. Судья, надо отдать ему должное, вскоре послал за ним, желая, чтобы он вернулся обратно. Но Туграи не отпустил Али, сказав, что видно так было угодно Аллаху. Вазир назначил его своим помощником.


В один из дней Шамс ад-Дин послал Али к себе домой за документом. Вазир жил недалеко от здания городской администрации в трехэтажном особняке с башенками, шпилями и высокими стрельчатыми окнами. У дверей стоял чауш и ковырял в носу. Увидев Али, он прекратил это увлекательное занятие, взялся за кинжал и грозно спросил:

– Что надо?

– Вазир забыл дома бумаги, послал меня за ними.

– А ты кто?

– Катиб вазира.

– Что-то я тебя не помню? – подозрительно спросил чауш.

– Я тебя тоже, – ответил Али.

Чауш смерил его взглядом, сказав: «Жди», вошел в дом. Через несколько минут он вышел с устаздаром [42], который, увидев Али, кивнул и сказал: «Пропусти».

– Вазиру нужны данные по сбору хараджа за этот год, – заявил Али.

Устаздар жестом велел Али следовать за ним.

– Зачем ему вдруг понадобились данные по налогу? – спросил он.

– Вазир хорезмшаха прислал таук [43] о введении тагара [44], сумма очень высока. Шамс ад-Дин хочет доказать, что налог будет для горожан непосильным.

По мраморной лестнице поднялись на второй этаж.

– Жди здесь, – сказал устаздар и вошел в одну из комнат. Али огляделся. Дверь, за которой скрылся хаджиб, находилась по левую сторону от лестницы, направо уходил коридор, в котором виднелись двери еще каких-то помещений. Полы на этаже были мраморные и довольно скользкие. Али, встав на пятку, покрутился на месте, сделав один оборот. На этом достижении он решил не останавливаться. Сделал два оборота. Получилось. Устаздара все еще не было, и Али замахнулся на большее. Когда он совершал второй виток, из коридора донесся топот, и на третьем витке на него налетела девушка. Точка опоры у Али была крайне мала, его бы сбил с ног в этот момент даже и ребенок, а девушка, несмотря на свой юный возраст, была все же, покрупней ребенка, Али рухнул как подрубленный, девица оказалась на нем. Нос к носу, глаза в глаза. Али услышал ее запах и почувствовал ее дыхание. Он девушки пахло яблоками. В следующее мгновение она, как дикая серна вскочила на ноги.

– Ты что здесь развалился, идиот? – сердито произнесла девушка, глядя на него сверху.

– Я не идиот, а секретарь, – возмущенно ответил Али, – Ты же сама с ног меня сбила.

– А ты не путайся под ногами.

Вид у нее был все еще сердитый, но глаза уже смеялись.

– Я не путался, я просто стоял здесь, – возразил Али.

– Да, но, кажется, при этом ты еще и пританцовывал, – заметила девушка. На вид ей было лет пятнадцать.

– Я просто кружился, – сознался Али.

– Ну вот, а говоришь не идиот, разве секретари кружатся? Ты так и будешь лежать? Я тебя не ушибла?

Али поднялся, поправил чалму и с достоинством произнес:

– Я катиб вазира Шамс ад-Дина.

– Неужели, эка важность – хмыкнула девушка. – А я представь себе, его дочь и, несмотря на это, не задаюсь, так как ты.

Али открыл рот от изумления.

– Теперь ты обязан на мне жениться, – лукаво сказала девушка.

– С какой стати я должен на тебе жениться?

– Как это с какой! Лежал со мной рядом, кто же теперь на мне женится?

– Но это ты меня повалила.

– Ну, значит, я должна на тебе жениться, – вздохнула девушка. – Тебя как зовут?

– Али, а тебя?

Ответить девушка не успела. Послышались голоса, и она, прижав палец к губам, убежала так же стремительно, как и появилась. Али, глупо улыбаясь, смотрел ей вслед. Девушка была красива и совершенно не похожа на мусульманок, которых ему доводилось видеть на улицах Табриза в чадрах и хиджабах. В ней чувствовалась независимость и свобода – свойства, не присущие мусульманской женщине.

Из комнаты вышел устаздар, держа в руках объемную папку бумаг.

– Это что за шум был здесь? – спросил он.

– Да это я упал, – соврал Али.

– Что значит упал? Просто так взял и упал? – подозрительно глядя на Али, спросил устаздар.

– Пол здесь скользкий, – пояснил Али.

– Странный ты парень, пойдем, я дам тебе провожатого, раз ты подвержен падениям. Неровен час, на улице упадешь, потеряешь бумаги.

Он проводил Али до выхода и дал ему в сопровождение чауша.

Фахр ад-Дин Дженди.

Шараф ал-Мулк начинал свою карьеру наибом [45] мустауфи в диване Дженда. Вазиром в нем был некто Наджиб Шахразури, служивший хорезмшаху Мухаммаду, еще в те дни, когда тот был силах-саларом Хорасана. Дослужившись до должности мустауфи, решил устранить своего начальника и самому занять пост вазира. Он подал жалобу султану о присвоении вазиром двух тысяч динаров казенных денег и с нетерпением стал ожидать реакции султана. Однажды во время общей аудиенции он увидел вазира, который стоял с потерянным видом и догадался, что стрела попала в цель. Но в этот момент султан, обратившись к вазиру, сказал: «Что с тобой, Наджиб, мне не случалось видеть тебя таким опечаленным? Может быть, ты думаешь, что тот, кто подал на тебя жалобу, очернил тебя в моих глазах и умалил твое достоинство? Так вот клянусь Аллахом и могилой моего отца, что я не потребую с тебя этой небольшой суммы. Более того, я дарю ее твоему сыну». Вазир пал ниц и поцеловал землю перед государем. Наиб возвратился домой, едва волоча ноги от охватившего его ужаса. Тем не менее, вскоре последовал указ султана об отстранении вазира и назначении Фахр ад-Дина Дженди на эту должность. Когда через четыре года султан на пути в Бухару проезжал через Дженд, к нему поспешили жители с жалобами на вазира. Они подняли такой крик, что султан не знал, кого слушать. Оказалось, что у одного вазир отнял имущество и забрал детей, у другого захватил наследственные владения. Разгневанный султан позволил жителям сжечь вазира, но тот исчез, и разъяренные жители сожгли его заместителя. Фахр ад-Дин скрывался до тех пор, пока не появились татары. Во время пребывания Джалал ад-Дина в Газне он явился ко двору султана и сумел поступить на службу хаджибом. Бойкостью и красноречием он привлек к себе внимание. Как говорилось выше, он исполнял должность хаджиба до сражения у реки Синд. Тогда погибло много достойных людей, в том числе и вазир султана ал-Мулк. Тогда Фахр ад-Дин за неимением лучшей кандидатуры, был назначен исполняющим обязанности главы вазирата временно, пока не найдется человек, по роду и уму соответствующий этой должности. После того, как он избежал расправы в Дженде, судьба была к нему благосклонна. Он оставался номинальным главой вазирата все это время, решая все вопросы государства наихудшим образом. Кто бы ни обращался к нему уходил разочарованным. Фахр ад-Дин преследовал лишь одну цель – личного обогащения. Жалобы на него все время поступали к султану. Но из-за тягот военного времени у Джалал ад-Дина не было времени заниматься этим. Число недовольных вазиром росло, но он продолжал оставаться у власти. Даже получил лакаб Шараф ал-Мулк. А султан, испытывавший к нему неприязнь, продолжал терпеть его, позволяя ему решать вопросы целых областей и провинций. После взятия Табриза люди вазира рыскали по городу в поисках наживы, но всюду натыкались на противодействие градоначальника. Смириться с этим Шараф ал-Мулк не мог. Город по праву принадлежал ему. Вазир явился к вазиру и потребовал выплат налогов – копчура, [46] тамга [47], нал-баха [48], шараб-баха [49], а также хараджа. С некоторыми видами налогов Шамс ад-Дин согласился. Но выплатить харадж отказался наотрез, заявив, что поземельный налог в этом году с населения собран. Шараф ал-Мулк потребовал предъявить налоговые реестры, и вазир послал за ними своего секретаря.

Когда Али вернулся, в помещении дивана, где происходили переговоры, кроме Шамс ад-Дина и Шараф ал-Мулка, находились еще несколько человек из числа секретарей и телохранителей. Али передал книги и спросил:

– Мне уйти?

– Остаться, – приказал вазир.

Шараф ал-Мулк бегло просмотрел реестры.

– Ну что же, я вижу, что харадж действительно собран, – наконец сказал он. – И это даже хорошо, не придется тратить время. Внеси эти деньги в казну хорезмшаха и все.

Шараф ал-Мулк даже улыбнулся, радуясь собственной находчивости.

– То есть, как это внеси деньги? – рассердился обычно невозмутимый Шамс ад-Дин. – Может быть, ты вазир полагаешь, что казна государства и мой карман это одно и то же? В таком случае ты ошибаешься. Хотя я слышал, что такое случается с другими вазирами.

Восхищенный бесстрашием Шамс ад-Дина, Али бросил взгляд на Шараф ал-Мулка, ожидая его реакции, но тот был спокоен, лишь улыбка сползла с его лица.

– Деньги находятся у атабека Узбека, – продолжал Шамс ад-Дин, – нашего государя, а где он находится в данный момент мне неизвестно.

– Твои грязные намеки тебе дорого обойдутся, – заявил Шараф ал-Мулк, тыча пальцем в Шамс ад-Дина. – Если деньги у Узбека, то они в надежном месте, так как он не сможет ими воспользоваться, они ему уже ни к чему. А я жду остальных налоговых поступлений, и не пытайся затягивать время пустой болтовней. Если султан, который в силу своего благородства неосмотрительно оставил тебя на своем посту, узнает о твоем нерадении, тебе не поздоровится.

С этими словами Шараф ал Мулк, а за ним и его свита вышли из зала.

Крепость Алинджа-кала, округ Нахичевана.

Правитель Азербайджана Музаффар ад-Дин Узбек проснулся от пения птиц за окном. Если, конечно, можно было назвать пением этот гвалт, который воробьи устроили в кроне дерева, растущего под окном. Хаджиб, которому он пожаловался вчера на то, что птицы не дают ему спать по утрам, предложил срубить чинару, но Узбек не согласился. Ему стало жаль и дерево, и птиц.

Узбек тихо застонал и приподнялся на локте. Голова раскалывалась от боли. Каждый раз в такие минуты он давал себе клятву, что перестанет пить вино и займется, наконец, государственными делами. Но пресловутые дела были таковы, что только вино могло отвлечь его от мрачных мыслей о будущем и развеять тоску. Он сел, тяжело дыша, сердце билось так часто, словно он убегал от кого-то. В коротком сне, увиденном им перед пробуждением, за ним, в самом деле, гнались вооруженные люди, но кто это были татары или хорезмийцы, он не понял. Узбек не знал, кого из них следует бояться больше. Он нащупал босыми ногами чарыхи [50] и, шаркая каблуками по каменному полу, подошел и выглянул в окно. Он занимал круглую комнату в одной из сторожевых башен крепости. Солнце еще не взошло. Небо было серым и, несмотря на макушку лета, затянутым в облака. Узбек не любил Нахичеван из-за сурового климата. Зимой здесь бывали морозы, и выпадал снег, а летом приходилось спасаться от жары на горных пастбищах. На подоконнике лежало надкусанное яблоко. Узбек отворил окно и запустил им в верхушку дерева. Оттуда с шумом разлетелась стая птиц. Узбек улыбнулся, но тут же сморщился, от резкого движения в голове застучали молоточки, от которых темнело в глазах от боли. На него накатила слабость, и он схватился за подоконник, чтобы не упасть. Придя в себя, подошел к столу, на котором стоял бронзовый колокольчик и позвонил. В комнату заглянул Хаджиб.

– Дай мне умыться, – сказал Узбек.

Хаджиб поклонился, выглянул в коридор и сразу же, словно ждали его пробуждения, в комнату, вошла рабыня, держа в руках таз и кувшин с подогретой водой. Девушка полила ему на руки, подала полотенце, затем, когда он закончил, тихо удалилась. Хаджиб стоял, ожидая распоряжений.

– Какова обстановка? – спросил Узбек.

– Тихо, слава Аллаху, – ответил хаджиб.

– Я в безопасности?

– Крепость надежно укреплена, – уклончиво ответил хаджиб.

Узбек не стал требовать прямого ответа. Сельджукский султанат, правителем которого был его дед, великий атабек Ил-Дэниз, а затем великий Джахан-Пахлаван, его отец, сузился до размеров крепости Алинджа-кала, и сам он последний атабек Азербайджана был вынужден скрываться за крепостными стенами, как загнанный зверь. Усмешкой судьбы было то, что в крепости находилась казна государства, несметные богатства, накопленные за многие годы, которыми он сейчас не мог воспользоваться. Бывшие мамлюки его отца не ответили на его призыв, не пришли и видимо уже не придут на помощь. Несколько дней назад он отправил еще одного посла к хорезмшаху, с просьбой оставить ему Нахичеван. За это Узбек предлагал огромные деньги. Но надежд было мало, он имел дело с воином, а не с купцом.