Держась ближе к домам, девушка пересекла рыночную площадь и свернула на Хенли-стрит.

* * *

Осенью к ее матери пришла одна женщина, страдавшая от боли в распухших суставах пальцев и запястий. Когда Джудит открыла ей боковую калитку, женщина сообщила, что она повитуха. Мать, казалось, узнала эту женщину. Пристально посмотрев на нее, она улыбнулась. Потом осторожно осмотрела руки женщины. Покрасневшие суставы выглядели бугристыми и обезображенными. Приложив к ним листья костоломки, Агнес обвязала их полоской ткани и вышла из приемной, сказав, что сейчас принесет специальную мазь.

Положив на колени свои перевязанные руки, женщина грустно посмотрела на них и заговорила, не поднимая глаз.

— Иногда, — сказала она, словно обращаясь к своим рукам, — мне приходится ходить по городу ночью. Дети рождаются, знаете ли, когда им вздумается.

Джудит вежливо кивнула.

— Я помню, как ты родилась, — с улыбкой заметила повитуха. — Мы все думали, что ты не выживешь. Однако же вон ты какая выросла.

— Да, уже выросла, — пробурчала Джудит.

— Частенько я проходила и по Хенли-стрит, — продолжила она, — мимо того дома, где вы родились, и я кое-что там видела.

Джудит пристально взглянула на посетительницу. Ей хотелось спросить, что же именно, но она боялась услышать ответ.

— Что же вы видели? — все-таки вырвалось у нее.

— Кое-что, или, вернее сказать, кое-кого.

— Кого? — спросила Джудит, хотя уже поняла, догадалась.

— Бегает он там…

— Бегает?

— Да, выбегает из двери большого дома, — старая повитуха кивнула, — и забегает в тот славный флигелек. Как ни странно. Легкая, как ветер, фигурка, летит так, словно за ним гонится сам дьявол.

Сердце Джудит так заколотилось, словно это она обречена вечно бегать по Хенли-стрит, а не он.

— Но только по ночам, — заключила женщина, сложив руки, — днем его не видать.

* * *

Поэтому с тех пор каждую ночь Джудит выскальзывала в темноте из их нового дома и, придя на Хенли-стрит, стояла там и смотрела в ожидании. Она ничего не рассказала ни матери, ни Сюзанне. Повитуха же предпочла сообщить ей, только ей одной. Это ее секрет, ее связь с братом-двойняшкой. По утрам, замечая, как мать беспокойно поглядывает на ее усталое, осунувшееся лицо, Джудит подумывала, что она могла догадаться о ее ночных прогулках. Это не удивило бы ее. Однако девушке не хотелось никому ничего говорить на всякий случай, ведь повитуха могла соврать, или она просто не сумеет увидеть его, или он сам больше не появится.

В том флигельке, где когда-то перед камином умирал Хамнет, корчась в судорогах, отравленный смертельной лихорадкой, маячило множество женщин с покрытыми чепцами головами, маячила безмолвная и безликая толпа, взиравшая на эту дверь. Джудит смотрела на старый дом; неотрывно и напряженно следила за дверью.

«Пожалуйста, — мысленно молила она, — умоляю, явись мне. Хотя бы разок. Не бросай меня здесь просто так в одиночестве, умоляю. Я же знаю, что ты ушел вместо меня, но без тебя я жива лишь наполовину. Позволь мне увидеть тебя, пусть даже в последний раз».

Она не представляла, как это возможно, как она сумеет вновь увидеть его. Он ведь мог остаться мальчиком, а она уже выросла, стала девушкой. Что он подумает, увидев ее? Тот мальчик, ведь он теперь навсегда останется мальчиком, узнает ли он ее такой, если встретит на улице?

На одной из ближайших улиц сова покинула конек крыши, отдавшись на волю холодного ветра, она бесшумно помахивала крыльями, ее круглые глаза зорко вглядывались в темноту. Для нее город представлял собой ряды коньков крыш, с провалами улиц между ними, в которых она прекрасно ориентировалась. Листва деревьев казалась роившимися стаями мух; из труб поднимались легкие струйки дыма от угасающих каминов. Сова заметила, как лисица перебежала улицу; заметила какого-то грызуна, возможно, крысу, пробежавшую по двору и скрывшуюся в норке; заметила дремавшего на ступенях перед трактиром мужчину, он вяло почесывал блошиный укус на щиколотке; заметила кроликов в клетке за чьим-то домом; увидела лошадей в загоне около постоялого двора; сова заметила и то, как Джудит свернула на эту улицу.

Сова парила над ней в небе, но девушка о том не ведала. Ее поверхностное дыхание участилось. Она увидела нечто особенное. Странный проблеск, предвестник движения, малозаметный, однако совершенно определенный. Сродни ветру, пробежавшему по пшеничному полю, или отражению, промелькнувшему в стекле открытой створки окна — случайному лучу света, пробежавшему по комнате.

Джудит прошла по дорожке, капюшон соскользнул с ее головы на спину. Она остановилась перед их бывшим флигелем; перешла к крыльцу большого дома, где жили ее бабушка и дедушка. Сам воздух вдруг стал каким-то вязким и заряженным, будто перед грозой. Девушка закрыла глаза. Она почувствовала его присутствие. Несомненное присутствие. Ее вдруг словно придавило к земле, ей ужасно хотелось протянуть руку и коснуться его, но она не посмела. Она прислушивалась к гулким ударам собственного сердца и прерывистому взволнованному дыханию, осознавая, что помимо этого до нее доносится и чье-то другое дыхание. Она слышала его. Точно слышала.

Ее начала бить дрожь, голова склонилась, глаза зажмурились. Она мысленно обратилась к нему: «Я скучаю по тебе, очень скучаю! Я готова отдать все, чтобы вернуть тебя, все, что угодно».

Но внезапно связь прервалась, момент близости закончился. Давящая тяжесть упала, как занавес. Открыв глаза, она оперлась рукой о стену дома, чтобы не упасть. Он ушел, снова ушел.

* * *

Рано утром Мэри, открыв дверь, чтобы выпустить собак на улицу, обнаружила, что на крыльце дома кто-то сидит, сгорбившись и уронив голову на колени. Сначала она подумала, что ночью там свалился какой-то пьяница. Но в следующее мгновение узнала туфли и подол платья своей внучки, Джудит.

Всполошившись, она засуетилась вокруг нее, увела замерзшего ребенка в дом, по пути раздавая указания слугам:

— Скорее, бога ради, тащите одеяла и горячий бульон.

* * *

Агнес работала в саду, склонившись над своими грядками, когда прибежавшая служанка сообщила, что к ней пришла ее мачеха, Джоан.

Выдался бурный грозовой день; невзирая на высокие стены, ветер бушевал в саду, раскачивая ветви деревьев и кустов и расшвыривая горсти дождя и града с такой яростью, словно его чем-то разозлили их земные заботы. Агнес трудилась с самого рассвета, привязывая ломкие ветви к колам, чтобы уберечь их от разыгравшейся бурной стихии.

Не выпуская из рук нож и бечевку, она взглянула на девушку.

— Что ей понадобилось?

— Миссис Джоан, — заголосила девушка, страдальчески сморщившись и придерживая рукой чепец, который ветер явно вознамерился сорвать с ее головы, — ждет вас в гостиной.

Пригнув голову и борясь с порывами ветра, к ним бежала по дорожке Сюзанна. Она что-то кричала матери, но ее слова уносились ветром к небесам. Отчаянно жестикулируя, она размахивала руками, показывая в сторону дома.

Вздохнув, Агнес немного подумала и неохотно убрала нож в карман фартука. Наверное, пришла жаловаться на Бартоломью или одного из детей, на какие-то сложности на ферме в связи с перестройкой дома; Джоан будет упрашивать ее вмешаться, значит, ей надо набраться твердости. Она не любила вмешиваться в дела «Хьюлэндса». Разве у нее не хватало забот с собственной семьей и домашним хозяйством?

Едва она вошла в дом, Сюзанна принялась суетиться, снимая с Агнес чепец и фартук и пытаясь пригладить ей волосы. Агнес только отмахнулась от ее стараний. Сюзанна, следуя за ней по коридору и холлу, увещевала мать, говоря, что нельзя принимать гостей в таком виде, что ей необходимо сначала привести себя в порядок, обещая со своей стороны пока занять Джоан разговором.

Агнес не обратила на ее увещевания ни малейшего внимания. Решительно и быстро пройдя по холлу, она распахнула дверь гостиной.

В глаза ей сразу бросилась фигура мачехи, она, чопорно выпрямив спину, восседала в кресле, где обычно сидел муж Агнес. Напротив нее на полу расположилась Джудит. У нее на коленях устроились две кошки, и еще три — крутились рядом, ластясь к девушке. С нехарактерной для нее беглостью речи девушка рассказывала Джоан о своих кошках, объясняя, почему каждая из них получила свою кличку, сообщая, что они любят есть и где предпочитают спать.

Агнес случайно знала, что Джоан имела повод испытывать к кошкам особую неприязнь — «Они крадут мой воздух, — обычно жаловалась она, — от них у меня начинается чесотка, и я задыхаюсь», — поэтому, войдя в гостиную, она подавила улыбку.

— …и самое удивительное, — продолжала щебетать Джудит, — что вот этот кот приходится братом той кошечке, о чем ни за что нельзя догадаться, если вы смотрите на них издали, но вблизи можно сразу заметить, что у них совершенно одинаковые глазки. Одинакового цвета. Видите?

Зажимая рот рукой, Джоан промычала что-то неопределенное и встала навстречу Агнес.

Женщины встретились посередине комнаты. Джоан сразу обхватила падчерицу за плечи. Прикрыв глаза, она чмокнула ее в щеку; Агнес поборола желание вырваться из цепких рук мачехи. Они обменялись вежливыми вопросами и ответами о здоровье и благополучии родственников.

— Боюсь, — сказала Джоан, вновь усаживаясь в кресло, — я оторвала тебя от… каких-то важных домашних дел? — Она выразительно взглянула на ее грязный фартук и испачканный землей подол юбки.

— Вовсе нет, — ответила Агнес и, проходя к стулу, легко похлопала Джудит по плечу, — я работала в саду, пыталась спасти кое-какие кусты. Что же привело вас в город в такую жуткую грозу?

Ее вопрос, казалось, застал Джоан врасплох, словно она не ожидала такого интереса. Пригладив складки платья, она печально поджала губы.

— Да уж… пришлось навестить одну… одну подругу. Приболела, значит, подруга-то.

— Вот как. Сочувствую. Что же с ней случилось?

— Да так, пустяки… — отмахнулась она, — покашливает, грудь застудила. Ничего, стало быть…

— Я буду рада помочь вашей подруге, могу выдать для нее настойку из сосновых почек и цветов бузины. У меня есть свеженькая, недавно настоянная. Очень полезна для легких, особенно в зимние холода да в сырость…

— Ой нет, не нужно, — поспешно вставила Джоан, — спасибо, конечно, да пока без надобности.

Прочистив горло, она обвела взглядом гостиную. Агнес видела, как ее взгляд скользнул по потолку, спустился к камину, задержался на кочерге, каминных щипцах и совке и перешел на живописные стенные драпировки, где зеленели густые лиственные леса, а между древесных ветвей виднелись очертания бегущего рыжеватого оленя: подарок мужа, заказавшего их в Лондоне. Джоан не давало покоя нежданно-негаданно свалившееся на Агнес богатство. Ей было невыносимо видеть, что ее падчерица теперь живет в таком роскошном доме.

— Как муженек поживает? — словно следуя за ее мыслями, спросила Джоан.

— Да, полагаю, хорошо, — пристально глянув на мачеху, ответила Агнес.

— Все театрами занимается там, в Лондоне?

Агнес положила руки на колени и, сплетя пальцы, улыбнулась и кивнула Джоан.

— Пишет-то хоть, наверное, часто?

Испытывая легкое затруднение, Агнес подавила мимолетное ощущение тревоги, словно успокоила беспокойно заворочавшегося в груди зверька.

— Естественно, — небрежно произнесла она.

Джудит и Сюзанна, однако, выдали ее. Они тут же повернулись и быстро, слишком быстро, взглянули на нее, слишком быстро, точно собаки, ожидающие команды от хозяина.

Джоан, разумеется, не оставила без внимания их реакцию. Агнес видела, как ее мачеха с удовольствием облизнула губы, словно слизывая с них какую-то приятную сладость. Ей вновь вспомнилось то, что она сама говорила несколько лет назад Бартоломью на рыночной площади: что Джоан ищет компанию своему постоянному недовольству жизнью. Чем же, интересно, сейчас она собирается испортить ей настроение? Какими новостями, подобно мечу, она вооружилась, чтобы разрушить мир этого дома, этой гостиной, тот мир, где она и дочери стараются жить как можно лучше во время столь долгих и сомнительных отлучек мужа. Что же Джоан узнала?

По правде говоря, муж Агнес не писал им уже несколько месяцев, не считая короткого письма, где он уверял их, что у него все хорошо, да еще одной деловой записки, адресованной Сюзанне, с просьбой устроить покупку очередного участка земли. Агнес пыталась убеждать себя и девочек, что в этом нет ничего плохого, что он просто очень занят, что письма порой теряются по дороге, что он очень много работает и что может неожиданно приехать домой в любой момент, однако тоскливые сомнения все-таки терзали ее душу. Где же он, что делает и почему так давно не пишет?