Слабый голос дедушки разбудил меня на заре. Он встал и решил нагреть воды, чтобы дать мне несколько лишних минут сна. Я проспала, наверно, из-за ночных переживаний.

– Я видел тебя, Люк! Я этого не позволю. Не позволю, ты слышишь? Оставь ребенка в покое. Полный город женщин. Но сейчас тебе нельзя подходить к женщинам.

– Она моя! – разъярился отец. – И я теперь совсем здоров! – (Я приоткрыла глаза и увидела его покрасневшую физиономию.) – Она рождена от моего семени… И я сделаю с ней что хочу. Она уже большая, вполне большая. Чего там, ее мать была только чуть-чуть постарше, когда вышла за меня.

Слабый дедушкин голос перешел на высокие нотки, зазвучав, словно легкие завывания северного ветра:

– Я помню одну ночь, когда весь мир вдруг потемнел для тебя. Так вот, он потемнеет для тебя еще больше, если ты тронешь девочку пальцем. Чтобы ее здесь не было, подальше от соблазна. Не то ты делаешь.


В ночь на вторник, когда я спала, отец уехал и вернулся на заре. Я проснулась совершенно разбитая, в дурном настроении, с тяжестью на сердце, но все же встала и занялась своими обычными делами: открыла дверцу печи и подложила дров, поставила греть воду. Отец внимательно наблюдал за мной, пытаясь, как мне показалось, определить мое настроение или действия. Потом он ушел в себя, стараясь, похоже, собраться с мыслями, и вдруг заговорил собранно, с хорошим произношением:

– Тебе, моя сладкая, моя маленькая, предстоит сделать выбор. Выбор, который не многим из нас выпадает. – Он подошел ко мне и встал так, что мне надо было или смотреть на него, или оказаться зажатой в углу. – В долине есть две бездетные пары, которые время от времени видели тебя, и, похоже, обеим парам ты очень нравишься, так что, когда я подошел к тем и другим и сказал, что тебе нужны новые родители, те и другие изъявили горячее желание удочерить тебя. Скоро они приедут. Я мог бы продать тебя той паре, которая больше даст за тебя, но я этого не сделаю.

Я с вызовом взглянула ему в глаза, но не нашла там ничего, что свидетельствовало бы о его намерении передумать.

– На этот раз я даю тебе возможность выбрать между двумя парами родителей.

На меня нашло какое-то безразличие к происходящему. Снова и снова в голове звучали слова дедушки: «Чтобы ее здесь не было». Даже дедушке я не нужна. Как говаривала Фанни, где угодно и с кем угодно, только не здесь, хуже уже не будет.

В любом доме!

С любыми родителями! Дедушка хочет, чтобы я убралась отсюда. Сейчас он сидел и вырезал фигурку. Ему хоть тысячу внуков продай, а он все будет вырезать своих белок да зайцев.

Как мотыльки на свечу, все мои мысли устремлялись к Логану Стоунуоллу и обжигались о безнадежность. Он даже не захотел встретиться со мною взглядом. Даже головы не повернул, чтобы проводить меня глазами. Даже если его сковывало присутствие родителей, он мог подать тайный знак, но не сделал и этого. Почему? Не зря же он проделал недавно путь в горы. А может, знакомство с нашей халупой так потрясло его, что его чувство ко мне изменилось?

Ну и ладно, говорила я себе снова и снова. Что делать? Все равно он не поверит мне, выложи я ему полную правду.

Впервые в жизни я поверила, что действительно, может быть, лучше жить с какими-нибудь приличными людьми в долине. А распрощавшись с этим домом, я получила бы возможность разыскать дорогих мне людей.

– Ты приоделась бы, – заявил отец, после того как я убрала со стола и положила на место тюфяки. – Скоро приедут.

У меня замерло сердце. Я пыталась заглянуть ему в глаза, но тщетно. «Лучше уж так, – подумала я, – лучше уж так». Я равнодушно покопалась в ящиках в поисках, что бы надеть, а до этого протерла пол – и все это время отец не спускал с меня глаз.

Как обычно, убрала постель. Отец по-прежнему не выпускал меня из поля зрения. Это меня так раздражало, что я двигалась скованно и медленно, хотя обычно я все делала быстро и красиво. От его неотрывного внимания у меня в душе закипала вся ненависть к нему, накопившаяся за долгое время.

Два новеньких автомобиля вползли в наш грязный двор и остановились рядом. Один белый, другой черный. Черный – длинный и солидный, а белый – поменьше, но очень смазливый, с красными сиденьями.

Я надела единственное платье, которое Фанни оставила мне, – простенького свободного покроя, когда-то голубое, а теперь серое, после нескольких лет стирки. Из белья у меня имелась пара трусиков, мне пора уже было носить и лифчик, но его надо было еще купить. Я быстренько причесалась, потом вспомнила про чемодан. Чемодан я должна забрать!

Я достала заветный чемодан, хранивший в себе сокровища моей матери, обмотав его сверху несколькими связанными бабушкой платками.

Отец сощурил глаза, увидев меня с ее чемоданом, однако не сказал ни слова и не помешал мне забрать с собой мамины вещи. Я умерла бы, но не отдала их на уничтожение. Возможно, он это понял.

Дважды отец усилием воли отводил глаза от моих губ, – видно, они здорово напоминали губы его покойного ангела. Я поежилась. Надо же, мамины губы, как у куклы-копии в свадебном наряде…

Задумавшись, я не сразу услышала стук в дверь и только тогда обратила внимание на вошедшие в дом две пары, когда они оказались посредине нашей большой комнаты. «Старая дымила» по-прежнему кашляла и исторгала из себя чад. Отец с улыбкой поздоровался со всеми за руку, показывая себя радушным хозяином. Я обвела взглядом комнаты: не забыла ли чего.

Наступило всеобщее молчание, долгое и гнетущее, когда четыре пары глаз осматривали меня – предмет, выставленный на продажу. Они оценивали меня с ног до головы, снимая зрительно размеры, разглядывали лицо, руки, фигуру, в то время как я их почти не видела: меня словно окутало темной вуалью.

Теперь я поняла, что чувствовал тогда Том. Мне показалось, что брат рядом со мной, будто он стоит тут и вселяет в меня силу, нашептывая ободряющие слова: «Все будет в порядке, Хевенли… В конце концов все образуется…»

Отец говорил громко и отрывисто. Мое внимание сосредоточилось на паре постарше, которая стояла несколько впереди. Пара помоложе держалась позади, как бы давая предпочтительный шанс купцам среднего возраста. Я встала поближе к углу, где дедушка сидел и ковырялся с деревяшкой.

Смотри, дедушка, что делает твой добросердечный сынок! Он крадет у тебя единственную оставшуюся внучку, которая к тому же любит тебя! Скажи же что-нибудь, останови его, Тоби Кастил! Ну скажи же, скажи, скажи!

Ничего он не сказал, знай себе строгал да резал.

Седовласый мужчина с женой, что стояли поближе ко мне, отличались высоким ростом и весьма представительным видом. Оба были в костюмах и серых пальто. Они словно прибыли из другого мира, образованные и интеллигентные. Они не водили глазами по сторонам, как это делала пара помоложе, они не обращали пристального внимания на нашу нищету и жалкий вид дедушки, ушедшего в свою работу, словно никто и не приходил.

Было в них нечто царственное, но на меня, в паническом страхе жавшуюся к стене, смотрели добрые глаза. Всем своим видом я на миг вызвала в голубых глазах мужчины сострадание, но женщина продолжала хранить полнейшую невозмутимость. Похоже, она думала о погоде.

Словно загнанная в ловушку, я снова вздохнула и сделала глотательное движение, чтобы попытаться освободиться от комка в горле. Хотелось провалиться в небытие и выйти из него года через два. А пока что мое сердце металось от испуга в груди, будто птица, посаженная в клетку. Ноги подгибались в коленях, меня подташнивало. Мне так хотелось, чтобы дедушка поднял глаза, посмотрел на меня и попытался остановить своего сына, но в присутствии Люка дедушку невозможно было заставить сделать что-либо.

«Я им не нравлюсь, я им не нравлюсь», – думала я о паре постарше. Они не хотели даже улыбнуться, подбодрить меня, чтобы я почувствовала уверенность и выбрала их. В состоянии отчаяния и надежды я перевела взгляд на пару помоложе.

Мужчина был высокий и симпатичный шатен с прямыми волосами и светло-карими глазами. Рядом стояла его жена, ростом почти с него – футов шесть или около того, да еще на высоких каблуках. У нее были буйные рыжие волосы, темнее и богаче, чем у Сары. Но Сара никогда не знавала парикмахерской, а эта женщина явно не обходилась без нее. Ее прическа отличалась невообразимой пышностью. У нее были до странности бледные глаза, настолько бледные, что казались бесцветными, и лишь огромные зрачки плавали в этом бесцветном море. Ее идеально ухоженная кожа имела фарфорово-белый цвет, какой часто бывает у рыжеволосых людей. Приятное лицо? Пожалуй, да, даже очень.

И что-то в ней было от жительницы гор, что-то было…

В отличие от пары постарше, одетой в сшитые на заказ пальто из серой плотной ткани, эта женщина носила ярко-розовый костюм, такой облегающий, что казался нарисованным на ней. Она прошлась по дому, все осмотрела, даже приоткрыла дверцу печи. Для чего ей это нужно было? Выпрямившись, она улыбнулась всем сразу и никому в отдельности, потом обернулась и с неприличным вниманием стала рассматривать старую медную кровать, которую я перед этим как следует застелила, потом подняла глаза к корзинкам у потолка, оценивая про себя наши жалкие попытки придать дому уют. Выражение ее лица то и дело менялось, как будто между эмоциями и полученными ею впечатлениями шла борьба за обладание им. Двумя пальчиками с длинными лакированными ногтями она осторожно взяла тряпку, которой я вытирала стол, и тут же бросила ее на пол, словно прикоснулась к чему-то инфекционному. На ее накрашенных в розовый цвет губах замерла улыбка, которой она старалась не дать увянуть.

А ее приятный молодой супруг все время не спускал с меня глаз. Его губы и глаза улыбались мне, будто желая вселить в меня уверенность. Мне почему-то стало легче от его улыбки. Во всяком случае, я вызывала у него одобрение.

– Что ж, – произнес отец, отставив в сторону ногу и уперев кулаки в бока, – выбирай, девочка, все зависит от тебя…

Я смотрела то на одну пару, то на другую. Кто их разберет по внешнему виду? И на что обратить внимание? Рыжеволосая женщина в вязаном розовом костюме победно улыбалась, и это делало ее еще более привлекательной. Я любовалась ее длинными лакированными ногтями, серьгами величиной с полудолларовую монету, накрашенными губами, ее одеждой, прической. Женщина постарше, седовласая, встречала мой взгляд не мигая, но и без улыбки. В ушах она носила малюсенькие жемчужины, совсем не впечатляющие.

Мне показалось, что я вижу нечто враждебное в ее взгляде, и это заставляло меня переводить взгляд на ее мужа, но тот отводил глаза в сторону. Как можно было делать вывод, не имея зрительного контакта? Ведь душа читается в глазах, а глаза обманывают, если не смотрят на тебя прямо.

Я снова посмотрела на более молодую пару, одетую в модную одежду, купленную в магазине и не такую дорогую, как у пары постарше, одежда которой была не подвластна моде. Фанни назвала бы такую одежду стариковской. Тогда я еще не умела отличать настоящего богатства от прилипших к рукам нуворишей денег.

В присутствии этих прекрасно одетых людей я себя ощущала неуютно в своем бесформенном одеянии, которое из-за растянувшейся горловины съезжало на одно плечо, и я все время пыталась привести его в порядок, да все руки не доходили. Непослушная прядь волос упала мне на лоб, я машинально убрала ее и провела рукой по волосам. И все обратили внимание на мои покрасневшие, потрескавшиеся руки, на пальцы с короткими и поломанными ногтями. Я тут же постаралась спрятать руки, которые буквально ежедневно, сколько я себя помнила, стирали белье и мыли посуду. Кому я нужна, такая неряха? Ни одна пара меня не возьмет.

Фанни взяли быстро, с удовольствием. У нее руки не испорчены работой, и волосы у нее длинные, тяжелые, послушные. А я – простушка, страшненькая, издерганная, кому я нужна такая? Кому я нужна, если даже Логан уже не переносит моего взгляда? И как я могла подумать, что он когда-нибудь полюбит меня?

– Ну, девочка, – снова подал голос отец, явно недовольный тем, что я затягиваю дело, – я сказал тебе, что ты можешь выбирать, но, если ты не поторопишься, я сделаю это за тебя.

Взбудораженная, не понимая, что со мной происходит, я попыталась понять, что скрывается за сдержанностью, холодностью пары постарше, за их взглядами, когда они смотрят на меня и не видят меня. Из-за этого они казались мне чересчур степенными, скучными, холодными, а рыжеволосая женщина с бесцветными глазами то и дело улыбалась и улыбалась, и Сара тоже была рыжеволосой и милой, по крайней мере до рождения того мертвого ребенка.

Да, пара помоложе поприятнее и не такая строгая. Вот так я и приняла свое поспешное решение.

– Их, – сказала я, указывая на рыжую и ее привлекательного мужа.

Жена казалась несколько старше мужа, но выглядела хорошо, молодо, и чем дольше я на нее смотрела, тем привлекательнее она становилась в моих глазах.

Это бесцветное море с плавающими в нем черными кружками вдруг засветилось – от счастья? Она бросилась ко мне, схватила в объятия, крепко прижала к своей пышной груди.