По тому выражению лица, с которым я смотрела на большую металлическую клетку хомяка, сразу можно было понять, что я оказалась в затруднительном положении. Мне захотелось тут же рассказать о Китти и ее патологической ненависти к животному миру, хотя при других обстоятельствах я с удовольствием взялась бы поухаживать за животным.

– Ой нет, – возразила я, когда учитель стал настаивать. – Я говорила вам, мистер Тэйлор, что моя мама не разрешает держать в доме животных. Она считает, что они разводят грязь, пахнут. Она вечно дома принюхивается, нет ли посторонних запахов.

– Ну что вы, Хевен, вы, несомненно, преувеличиваете, – продолжал настаивать мистер Тэйлор. – Ваша мама – приятная и обаятельная женщина, я это понял уже по тому, как она улыбается вам.

Да, улыбки у Китти Деннисон милые и добрые. До чего же мужчины могут быть глупыми. Даже такие начитанные и образованные, как мистер Тэйлор.

Учитель продолжал убеждать меня, а за окном завывал северо-восточный ветер, и я поеживалась даже при включенном отоплении. А мистер Тэйлор все уговаривал меня:

– Городские власти дали указание на выходные дни выключить отопление, а в школе не осталось ни одного ученика. Неужели вы хотите, чтобы бедное животное, которое вот-вот станет мамой, осталось в холодном помещении, а в понедельник мы нашли бы его мертвым? Давайте, моя милая, возьмите на себя часть обязанностей по уходу за любимым всеми животным. Любовь – это ответственность и забота.

– Но у меня мама терпеть не может животных, – уже менее решительно возразила я, потому что мне самой хотелось взять Толстушку на выходные.

Мистер Тэйлор уловил это желание в моем выражении лица и вновь стал наседать на меня.

– Здесь будет жутко холодно, – сказал он, оценивая, какое впечатление производят на меня его доводы. – Если даже у Толстушки будут вода и еда, сильный холод убьет бедняжку, будущую маму.

– Но…

– Никаких «но». Это ваш долг, ваша обязанность. На выходные мы с семьей уезжаем, иначе я сам взял бы Толстушку домой. Я мог бы оставить ее у себя дома, положив ей вдоволь еды и поставив воду, но она в любой момент может родить. Я хотел бы, чтобы вы были при ней и засняли на кинокамеру, которой я учил вас всех пользоваться, чудо появления малышей на свет. Если, конечно, это произойдет у вас.

Так меня убедили в моих благих намерениях, и в сверкающем чистотой бело-розовом доме Китти, среди блестящих керамических созданий, появилась бело-коричная Толстушка. Поместила я ее в полуподвале, куда Китти больше не заходила, поскольку у нее появилась рабыня, которая стирала и сушила белье.

Однако Китти была совершенно непредсказуемой. Перемены в ее настроении носили резкий, пугающий и, самое главное, опасный характер. Не без волнения подыскала я для большой клетки свободное и чистое местечко в стороне от сквозняков. Место под высоким окном показалось мне самым подходящим. Я нашла старую черную ширму с облупившимся лаком и загородила ею клетку. Теперь Толстушка была защищена не только от сквозняков, но и от случайного взгляда жестоких водянистых глаз Китти, если она все-таки спустится сюда. Я не видела причины, по которой она могла бы оказаться в этом укромном уголке у дальней стены. Так что у меня были только легкие опасения за безопасность Толстушки.

– Так, ты тут потихоньку себя веди, – наказывала я зверьку, сидевшему на задних лапках и аккуратно грызшему дольку яблока. – Постарайся не злоупотреблять колесом. В твоем положении это может быть вредным.

Проклятое колесо здорово скрипело и даже после того, как я его вытащила и смазала, продолжало производить некоторый шум, когда я его крутанула пальцами. Толстушка носилась как угорелая по клетке, требуя вернуть ей ее «тренажер». И только я поставила колесо в клетку, зверюшка запрыгнула в него и побежала. Колесо поскрипывало, но уже не так сильно.

Поднявшись на первый этаж, я приложила ухо к закрытой подвальной двери. Там стояла тишина. Я открыла дверь и послушала – все равно ничего не слышно. Это хорошо. Я опустилась на пять, шесть, семь ступенек – и только тогда услышала слабый шум. Но это было не страшно. Китти все равно одна в полуподвал не спустится. И к тому же она ничего не сделает, когда Кэл будет работать за верстаком. Со стиркой я покончила, так что проверять ей нечего.

Потом я взяла несколько старых стульев и укрепила ими с обеих сторон ширму, чтобы та, часом, не свалилась на клетку. Проверив, я убедилась в прочности построения и еще раз наказала Толстушке, чтобы она была хорошей девочкой.

– И пожалуйста, не производи на свет своих детишек, пока я не приготовлю кинокамеру.

А Толстушка все носилась в колесе.

Это был один из тех редких вечеров, когда Китти не задержалась на работе. Взгляд ее бледных глаз был безумным от боли.

– Опять у меня мигрень разыгралась, – скулящим тоном сообщила она. – Пойду пораньше лягу, – объявила она после раннего ужина. – Ты не включай посудомойку, слышишь? От нее дом дрожит. Пойду проглочу несколько таблеток – и спать, спать, спать.

Замечательно.


Суббота началась, как и все субботы. Китти встала в дурном настроении, неотдохнувшая. Потирая припухшие, покрасневшие глаза, она пожаловалась, что перебрала лекарств.

– Не знаю, смогу ли я вести занятия, – пробормотала она за завтраком, на который я приготовила слегка отваренные и в меру подрумяненные сосиски. – Все время чувствую усталость. Что за жизнь у меня пошла, понять не могу.

– Сделай себе выходной, – предложил Кэл, разворачивая утреннюю газету и приступая к заголовкам. – Иди еще поспи и встань, когда почувствуешь, что отдохнула.

– Но мне надо идти на занятия. Меня же ученики будут ждать.

– Китти, тебе надо сходить к врачу.

– Ты же знаешь, я не перевариваю докторов!

– Да, знаю. Но когда у тебя все время головные боли, значит что-то не в порядке или нужно выписать очки.

– Ты знаешь, что я не собираюсь носить эти проклятые очки. Не хватало, чтобы я стала похожа на пожилую леди!

– Можешь носить контактные линзы, – посоветовал он, с явным неудовольствием продолжая разговор, и посмотрел на меня. – Я буду сегодня работать целый день, как минимум до шести. Я взял двух новых людей, их надо подучить.

Тем самым он сообщил мне, что сегодня вечером не следует особенно рассчитывать на развлечения.

Китти снова стала тереть глаза, уставившись при этом в тарелку и словно не узнавая своей любимой еды: сосиски, яичница и овсяная каша на воде.

– На еду совсем не тянет. – Она встала, повернулась и сказала, что пойдет поспит, пока головная боль не отпустит. – А ты можешь позвонить моим ученикам и извиниться.

Все утро я чистила и скребла, Китти было не видно и не слышно. Пообедала в одиночестве. Во второй половине дня я вытирала пыль и работала с пылесосом на первом этаже, ненадолго забегая к Толстушке поухаживать за ней. Ей явно не хотелось оставаться одной и лишаться моей компании. Она проявляла это очень трогательно: при моем появлении становилась игривой, садилась на задние лапки и выпрашивала угощение, а когда я поворачивалась, чтобы уйти, становилась беспокойной. Ой, если б не Китти, я приносила бы Толстушку домой каждый вечер и держала бы у себя в комнате.

– Все хорошо, маленькая, – говорила я, поглаживая ее мягкую пушистую головку, и она издавала горлом звук удовлетворения. – Играй сколько хочешь. Наш домашний демон наглотался валиума, так что ты в безопасности.

В эту субботу Кэл не водил меня в кино. Мы с ним вдвоем смотрели телевизор, почти не разговаривая.


Наступило воскресенье.

Рано утром меня разбудило пение Китти.

– Я себя хорошо чувствую! – громко известила она Кэла.

Я вскочила и поторопилась вниз, в ванную.

– Сегодня я сходила бы в церковь, Хевен! – загремел ее голос, когда она через открытую дверь спальни услышала мои шаги. – Оторви свою ленивую задницу и двигай побыстрей на кухню, делай завтрак. Сегодня идем в церковь. Все-все. Хочу поблагодарить Господа, что Он прогнал мои головные боли.

Да, сегодня она в своем лучшем стиле.

Я чувствовала себя усталой. На мне висела масса обязанностей, и я летала по дому, чтобы успеть все переделать до того, как Китти спустится вниз. Вначале надо поставить воду для кофе, а пока она греется, принять душ. После душа я начну жарить на медленном огне бекон, а тем временем проверю Толстушку.

Но кто-то уже поставил воду на огонь, и она уже кипела. Я пошла в ванную, считая, что это Кэл спускался вниз в желании поскорее выпить свои дежурные пару чашек утреннего кофе.

Халат и ночную рубашку я повесила на крючок с внутренней стороны двери и собралась было залезть в ванну.

И там я увидела Толстушку.

Толстушка лежала в ванне вся в крови. Изо рта у нее тянулась длинная лента кишок, а с другой стороны один к одному лежали ее маленькие хомячки. Упав на колени, я залилась слезами, мой почти пустой желудок вывернуло, и его содержимое перемешалось в ванне со зверьками и их кровью.

За спиной у меня распахнулась дверь.

– Опять за свое?! – раздался грубый голос Китти. – Воешь, кричишь тут, будто никогда такого не видела. А теперь давай принимай ванну. Я не допущу, чтобы всякая грязная деревенщина ходила в мою церковь немытой.

Широко открыв глаза, я с ненавистью уставилась на Китти:

– Ты убила Толстушку!

– Ты что, рехнулась? Никаких толстушек я не убивала. Даже не пойму, о чем ты говоришь.

– Посмотри в ванну! – крикнула я.

– Ничего я там не вижу, – сказала Китти, глядя прямо в ванну на мертвую зверюшку и месиво с кровью. – Давай-ка заткни пробку и наливай воду при мне. Я не потащу с собой в мою церковь деревенскую грязь!

– Кэл! – закричала я что было мочи. – Помоги мне!

– Кэл в душе, – произнесла Китти довольным тоном. – Старается смыть свои грехи. И ты давай делай то же самое – смывай свои!

– Ты сумасшедшая, ты действительно сумасшедшая! – выкрикнула я.

Китти спокойно стала наполнять ванну. Я вскочила на ноги и потянулась за полотенцем, чтобы прикрыть свою наготу, и на краткий миг отвела от Китти глаза.

Этого оказалось достаточно. С быстротой бейсбольной биты метнулась рука Китти. Она ударила меня и стала заталкивать в ванну. Я потеряла равновесие, пошатнулась, а Китти снова подтолкнула меня в ванну. Но на этот раз мне удалось вывернуться, вырваться, и я с криком бросилась вверх по лестнице, во всю силу своих легких зовя Кэла.

– А ну вернись и лезь в ванну! – заорала внизу Китти.

Подбежав к ванной второго этажа, я с силой забарабанила по двери и продолжала звать Кэла, но у него во всю была пущена вода, к тому же он пел во весь голос и ничего не слышал. В любой момент я ждала, что сюда поднимется Китти, схватит меня и запихнет в ванну, где грязь, кровь и смерть. Преодолев стыд, я повернула ручку двери, но Кэл заперся изнутри. Вот проклятье!

Я опустилась на пол и стала ждать его появления. Как только он выключил воду, я вскочила на ноги и снова стала звать его. Кэл нерешительно открыл дверь, замотанный по пояс полотенцем. С волос у него капала вода.

– Что случилось? – озабоченно спросил он, взяв меня за плечи и наклонив ко мне мокрое лицо. Я прижалась к нему. – Чем ты так напугана?

Я торопливо выложила ему все: про Толстушку в подвале, про Китти, которая во что-то завернула ее, перетянула и раздавила насмерть безобидное и беспомощное существо.

Лицо его помрачнело. Он выпустил меня, надел халат и, ведя меня за собой за руку, стал спускаться в нижнюю ванную. В двери я остановилась, не в силах снова видеть бедную Толстушку. Китти в ванной не было.

– Хевен, в ванне ничего нет, – сообщил Кэл, подойдя ко мне. – Чисто, чище некуда.

Тогда я сама взглянула. Все верно. Мертвого хомячка с детишками там не оказалось. Никакого следа. Идеальная чистота. Как была, в полотенце, я пошла вслед за Кэлом в полуподвал. Клетка стояла там, дверца была открыта нараспашку.

– Что вы тут оба делаете? – раздался сверху голос Китти. – Хевен, иди прими душ, да поторопись. Я не хочу опаздывать в церковь.

– Что ты сделала с Толстушкой?! – громко спросила я, поднявшись на первый этаж.

– Ты имеешь в виду эту крысу, которую я убила? Выбросила ее. А тебе хотелось ее спасти? Кэл, – обернулась она к мужу, сделав при этом лицо слаще сахара, – она разбушевалась, потому что я убила в ванне паршивую крысу. Не хватало мне еще крыс в доме, ты же знаешь, я этого не потерплю. – И предупреждающе посмотрела на меня своими холодными глазами.

– Иди, Хевен, – попросил меня Кэл, – я поговорю с Китти.

Я не хотела уходить. Я хотела остаться и продолжить разговор с Китти, чтобы Кэл понял, какой это человек, чтобы он знал, что это психопатка, которой место – под замком. Но я чувствовала слабость и тошноту и поэтому предпочла подчиниться. Я пошла в душ, помылась и даже стала готовить завтрак, а Китти тем временем продолжала шуметь, доказывая, что никакого хомяка она не видела, даже не знает, как они выглядят, и вообще она никогда не ходит в подвал одна.