Только под шум открывшейся воды адреналин перестал поступать в кровь в бешеном количестве. Химик намыливает щелочным мылом мою руку. Значит, была кислота?

— Дмитриева, бестолочь! — сорвалось с губ Дмитрия Николаевича. — Лишена лабораторных работ на месяц. Эту и остальные будешь отрабатывать после уроков из-за своей выходки. Надеюсь, сообщение того стоило, — добавил он еще тише.

Позже, когда химик вернул мне телефон, открыв смс-ку, я увидела две строчки:

«Димон, ну ты что там, уснула что ли? Что с химиком-то?»

Я поджала губы, подумав, что с химиком теперь все просто «прекрасно»…

========== Глава 4. О собаках и секретах. ==========

День был испорчен. В школе у меня практически все валилось из рук. Я не могла ответить ничего более-менее связного, когда преподаватели задавали мне вопросы, а когда на уроке литературы меня вызвали к доске, то, издав что-то напоминающее невнятное блеяние, я шмыгнула носом и разревелась на глазах у всего класса. Марина Викторовна, добрейшей души женщина, велев ученикам вести себя прилично под страхом внезапного среза по писателям двадцатого века, приобняла меня за плечи и вывела в коридор.

— Ну, Мариночка, не плачь, пойдем, умоемся, а потом в учительскую, — приговаривала Марина Викторовна, ведя меня к женскому туалету. — У Лидии Владимировны там такой запас успокоительных!

Стоя в стороне, пока я умываюсь холодной водой, «руссичка» сосредоточенно отрывала бумажные полотенца, чтобы вручить мне их по окончании моего размазывания туши по лицу.

— Ну, вот, теперь у тебя круги под глазами, как у Владислава Анатольевича! — улыбнулась моя тезка, а я истерично хохотнула. Подшучивая над своими коллегами, она невольно подняла мне настроение. Или, в глубине души, я, слушая ее комментарии, понимала, что у любого учителя есть слабое место. Наверняка и у химика тоже…

В учительской всегда было закрыто окно. Именно поэтому, когда распахиваешь в нее дверь, страшная духота наваливается на тебя, тут же заставляя невольно клевать носом.

Усадив меня на широкий кожаный диван и присев рядом со мной, Марина Викторовна, сохраняя все правила личного пространства, просто заглянула мне в глаза и, выдержав недолгую паузу, чтобы убедиться, что я окончательно успокоилась, спросила:

— Мариночка, что у тебя случилось?

— Я просто устала, — пробормотала я, опустив взгляд. Почему-то ужасно не хотелось поддерживать зрительный контакт, будто бы она тут же догадалась, что я вру. Сказать честно, что у меня летит долгожданная практика из-за моей бездумной выходки, отчего мой отец будет в ярости, я не решилась. Марина Викторовна некоторое время молчала, а затем, удостоверившись, что больше информации из меня не вытянешь, предложила отпросить меня с других уроков и отправить домой по причине плохого самочувствия. Эта мысль казалась мне настолько заманчивой, что я едва не согласилась, но в последний момент отвратительно-занудно-надоедливое чувство ответственности подсказало мне, что так нельзя. Накосячила — отвечай.

— Не могу, Марина Викторовна, — я снова стыдливо спрятала глаза. — Мне еще по химии лабораторную отрабатывать. Я реактив вылила, — уклончиво рассказала я о случившемся. И, естественно, умолчала, что вылила я его умышленно и на свою руку, которая, кстати, нещадно горит.

— Так вот в чем дело, — облегченно вздохнула «руссичка». — А я-то думала, в семье что-то… Не смотри на меня так, Дмитриева. Вы, подростки, так остро на все реагируете! Но ты, вроде, разумная девочка, вот я и подумала, что вряд ли ты плачешь из-за ерунды. Испугалась, вдруг что-то случилось!

— Спасибо за поддержку, Марина Викторовна, — вяло улыбнулась я. — Наверное, я действительно немного устала, раз пробирки из рук падают.

— Пойдем на урок, я не буду тебя спрашивать сегодня. Даже не замечу, если ты случайно заснешь на уроке, — учительница подмигнула мне, а я подумала, как же нам повезло с ней. — Что у вас после литературы?

— Физкультура.

— С нее, если хочешь, могу тебя снять. Поможешь мне отобрать статью для газеты.

— Да, было бы здорово, — легко согласилась я, подумав, что с сегодняшним везением мне на физкультуре без проблем светит получить травму. Или послужить катализатором для массовой поломки конечностей моих одноклассников. А статьи, вроде, дело безобидное.

Оставшуюся часть урока я, положив голову на сложенные руки, вовсю использовала дарованную мне привилегию. Только вот заснуть не получилось. В голове противно звенело «Дмитриева, бестолочь», со злости брошенное химиком, а если я закрывала глаза, то тут же видела его презрительный взгляд. Хотя, возможно, дело в том, что рука, так щедро облитая какой-то там кислотой (хоть бы посмотрела, какой, честное слово), горела так, будто я решила сделать из нее гриль. Надо будет покопаться у папы в кабинете и обработать ее.

Следующий урок я перечитывала статьи, которые пятиклашки накатали в честь приближающихся новогодних праздников. Все они кажутся абсолютно одинаковыми и настолько милыми, что спустя пять-шесть статей, меня начало подташнивать от умильного описания предновогодней суеты и украшенных елок. С другой стороны, если вспомнить себя в этом возрасте, то мне тоже все казалось удивительной зимней сказкой. Ровно до тех пор, как я не поняла, что на самом деле ежегодный прием, который родители устраивают — вовсе не сказка, а скованная непробиваемым льдом «официалка», в которой так не хватает домашнего тепла и уюта. Как встретишь Новый Год, так его и проведешь. Вот я и живу в вечно холодном, но зато очень расчетливом царстве, которое по какой-то неизвестной мне причине именуется «семьей». Отец делает для меня все, я не могу отрицать этого. Но это все только для того, чтобы я смогла сменить его на поприще главврача. Чтобы дочь не ударила в грязь лицом перед важными коллегами. Чтобы семейное дело продолжалось. Ведь мой брат их подвел, наперекор всему миру успешно выучившись на (о, Боже!) ветеринара. Позор семьи. Вечное клеймо среди династии сосудистых хирургов…

Как же я уважаю за это брата!

Но сама на такое не решусь.

Тяжело вздохнув, я отложила менее сопливую статью на стол Марине Викторовне и благодарно улыбнулась, когда учительница протянула мне чай, заваренный в кружке с гордой надписью «скорпион». Такая заботливая. Она могла бы стать замечательной мамой. Интересно, у нее есть дети? Сделав несколько глотков, я все-таки решила не спрашивать ее об этом. Может, как-нибудь в другой раз.

После звонка с урока я нехотя поплелась на третий этаж, ожидая своей экзекуции. Не знаю, есть ли у химика еще какой-нибудь класс по расписанию дальше. Меня это мало интересует. Попрошусь отработать лабу сейчас, тогда, возможно, еще успею на практику. И папа ни о чем не узнает.

— А, Дмитриева, — услышала я за спиной голос химика. — Я как раз родителям твоим звонил.

— Как родителям? — выдохнула я, понимая, что все пропало. Мне не жить. Отец меня убьет. А мать заставит заниматься денно и нощно, лишив всякого свободного времени, пока у меня формулы из носа не полезут…

— Так, родителям, — огрызнулся Дмитрий Николаевич. — Заходи, сейчас объяснительную будешь писать, потом лабораторную. Твой отец просил, чтобы я сегодня отпустил тебя в четыре часа.

Происходящее не укладывалось в моей голове. В шесть практика. Значит, папа не настолько зол, чтобы лишить меня ее? Или причина в другом? Может, химику надо слинять? Прищурившись, смотрю в холодные глаза учителя чуть дольше, чем следовало.

— Не прощу, даже не смотри на меня, — по-своему растолковал мой взгляд химик. — Сама виновата. Давай, шевелись, надевай халат.

Подойдя ближе к кабинету, он не дошел до двери пару шагов, а открыл лаборантскую, жестом позвав следовать за ним. Я зашла, хоть и чувствую себя жертвой маньяка-убийцы, который так легко заманил меня к себе в логово.

— Готовь реактивы, — бросил Дмитрий Николаевич, открывая форточку и доставая пачку сигарет из кармана халата. По моему позвоночнику растекся легкий холодок отвращения. Он что, собирается курить здесь?! А как же техника безопасности?! Дмитрий Николаевич, вы вообще нормальный человек?! Давайте, подожгите свою раковую палочку среди всех этих химикатов! Идиот! Ну, честное слово!

Сказать? Не сказать?

— Дмитрий Николаевич, вы… — я думала, как бы нанести минимум ущерба себе, но при этом сделать справедливое замечание, глядя, как химик прикуривает сигарету. — Вы… — но почему-то я решила не говорить ничего. Инстинкт самосохранения сработал просто на ура. Видимо, чувствует исходящую от учителя опасность.

— Молча, Дмитриева. Тащи все на кафедру в класс, я сейчас приду.

Ага. Я, мега-крутой химик, рискующий не только своим здоровьем, но и здоровьем ученицы, сейчас докурю свою сигарету в лаборантской, среди всей таблицы Менделеева, и приду гнобить тебя дальше. Козел.

Разозлившись, я споткнулась о порог, отделяющий кабинет от лаборантской и, получив в спину какой-то очередной оскорбляющий комментарий, который я, к счастью, не расслышала, я поставила все пробирки на кафедру.

Всю лабораторную химик внимательно следил за опытом, который я проводила, а затем, как я расписывала реакцию. Претензий нет и быть не может. Химию я люблю и зубрю, как сумасшедшая, поэтому была уверена, что все написала правильно. А Дмитрий Николаевич, кажется, от этого страшно злился. Побрейся, мерзавец, я на высоте!

Пока писала, я то и дело морщилась из-за обоженной руки. Да уж, глупый поступок — это мягко сказано.

— Болит рука? — спросил Дмитрий Николаевич, а я молчала, ожидая, что за вопросом последует какое-нибудь едкое высказывание. Но ничего подобного не произошло. Химик встал со своего места и, подойдя ко мне, без разрешения взял мою ладонь. А я так и продолжала молча смотреть на происходящее. Он осторожно осмотрел руку, несильно надавливая на покраснения. Я еле сдержалась, чтобы не зашипеть от боли.

— А вы что, типа врач? — с сарказмом спросила я.

— А может и так? — не менее ехидно ответил он вопросом на вопрос. — Типа ты получила хим-ожог на моем уроке, так что я типа ответственный за это. Не знала? Учителя несут ответственность за вас, обалдуев.

— Спасибо, актуальная информация, — решила сострить я, за что была тут же награждена максимально презрительным взглядом, на который учитель был способен. А сама я думала о том, что Дмитрий Николаевич не так уж и далек от возраста его «обалдуев». Двадцать восемь-двадцать девять… Больше ему не дашь. Руки у него такие холодные…

Внутренне я содрогнулась от мысли, что хочу, чтобы он положил свои холодные ладони на ожог. Надо бы руку под холодной водой подержать, что ли…

— Можно я пойду, Дмитрий Николаевич? Уже почти четыре, — промямлила я, вынимая из его рук свою.

— Иди, Димон, — вздыхает химик. — Завтра придешь в это же время.

— Опять лабораторная?

— Двойку надо исправлять.

Я ничего не ответила и только сжала сильнее челюсть, разозлившись, что этот урод все-таки поставил двойку. Надеюсь, что хотя бы о ней он папе не рассказал.

Опасаясь, что в самый ответственный момент в моем желудке проснется кит, которому тут же приспичит «спеть» для будущих врачей, я забежала в школьный буфет, чтобы купить себе что-нибудь максимально калорийное, дабы перекусить, а затем на всех парах я помчалась в больницу, чтобы успеть на долгожданные занятия.

Поднявшись к папиному кабинету, я потянула на себя ручку, но с удивлением обнаружила, что дверь закрыта. Странно. Отец никогда не уходит домой раньше семи, а то и задерживается на работе. Может, кто-то позвал проконсультироваться? Или срочная операция?

Пожав плечами и посчитав, что не судьба поздороваться с папой перед занятиями, я подумала, что оно и к лучшему. Если химик говорил с отцом, то вряд ли меня сейчас будут ждать теплые отеческие объятия. Хотя, когда они меня вообще ждали?

Практиканты собрались у сестринского поста и непринужденно друг с другом разговаривая, с удивлением взглянули на меня. Однако, когда папин коллега пришел за ними и сдержанно поприветствовал меня кивком, их интерес ко мне быстро угас. Приятно, когда люди пришли заняться делом, а не косточки друг другу перемывать.

Занятия прошли довольно быстро: нас отвели в отделение гнойной хирургии, в ординаторской заранее ознакомили с некоторыми историями болезней, а затем сделали небольшой обход, уделив особое внимание палате, где, как на подбор, собрались пациенты с воспаленными ранами от укусов бродячих собак. Нам рассказали, что в последнее время стало поступать все больше и больше пациентов с укусами. Это все из-за своры бродячих собак, разгуливающей по нашему району. Перекусали половину жителей…

Когда студентов отпустили, я бегом помчалась в палату к Фане. Конечно, часы приема уже давно закончились, но почему бы и не воспользоваться своим особым положением в этой больнице? Да и потом, все медсестры на этом этаже меня знают.