Но в Лешиных словах тоже что-то было. Не в тех, где он говорил, что я нужна химику только в качестве ночного развлечения. А в тех, где он предложил играть по маминым правилам. Что толку от моей апатии? И действительно ли я настолько бессильна, как кажусь самой себе? Ведь, если разобраться, я в более выгодном положении, чем мама. А уж после моего совершеннолетия, которое вот-вот должно наступить, я, по идее, вообще могу уйти, хлопнув на прощание дверью. Но нельзя рубить с плеча. Надо во всем хорошенько разобраться. Надо думать не о задаче, а о ее решении.

Способность мыслить, пусть даже на таком примитивном, на мой взгляд, уровне, как чуть выше, чем мои сверстники, дает мне неоспоримое преимущество перед моей вездесущей родительницей. Я вдруг почувствовала себя почти что тактиком, холодным, расчетливым, будто вырабатывая стратегию взятия собственной жизни под уздцы. А точнее, вырвать ее из цепких родительских лап.

И первое, чему мне действительно стоило научиться — это терпение. А еще удалять переписки. Я стала абсолютно безэмоциональным «нечто», вернувшись к поглощению любой информации, касающейся учебы с таким рвением, что любая черная дыра мне просто обзавидовалась! Лепет подруг снова проходил мимо меня, я даже не уверена, что вообще слышала, о чем они говорили, когда находились рядом! Пашка Наумов периодически преследовал меня немой тенью и пару раз пытался вывести на разговор, но безуспешно. Мои ответы были четкими, и, как правило, односложными и не развернутыми.

Я стала казаться себе непробиваемой скалой. Сильной, почти что независимой! И кто же знал, что я безбожно ошибалась на свой счет?! Вся моя сила духа разлетелась в пух и прах, словно стены карточного домика, старательно мною возведенные, сразу же, как только в коридоре появилась такая знакомая фигура, закутанная в черное пальто.

Я таранила взглядом стенд информации, в надежде, что на нем неожиданно, словно из ниоткуда, появился листочек с объявлением о замене. Но глаза не лгали. Дмитрий Николаевич в лицее. Мало того, на стенде информации висело расписание семинаров по профильным предметам. И один из тех, что я должна была посетить, злосчастная химия, как раз начиналась в день моего рождения.

— Димон, опоздаешь, он на урок не пустит! — окликнул меня Наумов, проходя мимо под отвратительный звук звонка.

— Да я забью, наверное, сегодня… — проговорила я в ответ.

— Он же видел тебя.

— Ну и что?

— Димон, — позвал меня Наумов, взяв под руку и направляясь вместе со мной в сторону лестницы, чтобы подняться на третий этаж. Мне невольно захотелось вкопаться ногами в землю, упереться, по-детски, но ни в коем случае не идти туда. Мне не хотелось смотреть Лебедеву в глаза. Мне было так стыдно! Так невероятно стыдно, за все то, что ему пришлось выслушать от моей матери! И, к своему сожалению, я даже не знаю, что она могла ему наплести! Господи, какое же это, наверное, ребячество!

— Скажи ему, что у меня температура, — попыталась я увильнуть, жалобно взглянув Пашке в глаза, на что получила в ответ тяжелый вздох. Мой одноклассник остановился, отвел меня в сторону и, скрестив руки на груди, наклонил голову набок. И теперь мне стало стыдно еще и перед ним. — Пожалуйста, только не надо на меня вот так смотреть, мне и мамы хватает, для упреков.

— Я не упрекать тебя собрался, — фыркнул Паша. — Ну, может, самую малость. Скажи мне, от того, что ты будешь забивать на химию из-за него, кому-нибудь легче станет?

— Ну, если подумать логически… — я опустила глаза, начав рассуждать вслух.

— Ты в курсе, что мне твоя мама звонила?

— Чего?!

— Я так и думал, что не в курсе, — Наумов удовлетворенно кивнул, а затем продолжил, опять подхватив меня под локоть, и ведя наверх по лестнице. — Мама мне твоя звонила. С твоего телефона. Я потому и ответил. Она сначала темнила, намеками говорила… А потом просто спросила, знаю ли я что-то о твоих отношениях с…

Он немного замялся, так и не назвав имя химика вслух, видимо, боясь быть услышанным каким-нибудь опаздывающим на урок учеником или задерживающимся преподавателем. Разумно.

— Знаешь, ты мне ведь ничего толком не рассказывала, я только подозревал, о том, что между вами что-то есть, — Паша на секунду усмехнулся. — Поэтому твоей маме я сказал, что ничего не знаю. Она только рассказала мне, что видела огромный шрам на твоем животе и интересовалась, где ты его могла получить. Ну, вот тут я немного приврал.

— Что ты сказал? — с замиранием сердца спросила я, не заметив, как мы преодолели все лестничные пролеты по пути на третий этаж.

— Ну, я просто сказал ей, что ты поздно возвращалась с курсов, и на тебя напали.

— Капец, — проговорила я. — Это даже звучит бредово!

— А она, похоже, купилась! Она ведь не приставала к тебе с расспросами об этом шраме? — я отрицательно помотала головой, с удивлением понимая, что мама действительно не интересовалась подробностями. А я-то думала, что отношения с химиком просто впечатлили ее больше, чем увечья на теле дочери. — Твоя мама ничего не сможет сделать с этой информацией. Кто напал, где напал… Иди, ищи его теперь!

— Спасибо, Паш, — согласилась я.

— Откуда шрам-то на самом деле? — как бы невзначай спросил он.

— Напали, — на автомате ответила я, улыбнувшись. — И это пока все, что я могу тебе сказать.

— Понятно, — вздохнул Пашка и, уже подходя к кабинету, вдруг остановился, взглянул мне в глаза и очень серьезно проговорил: — Марина, может тебе лучше забыть его? Ты же сама это понимаешь, правда? У вас обоих могут быть большие неприятности!

— Пашенька… — горько проговорила я, смотря, как последние опаздывающие залетают в кабинеты. — Неприятностей не будет. Думаю, что он теперь сам не захочет меня видеть.

— Помнишь тот вечер, когда я признался, что ты мне нравишься? — Пашка нахмурился, а я, чувствуя, как начала краснеть, кивнула. — Знаешь, что он мне сказал, когда ты ушла? — Наумов слегка прищурился, снова наклонив голову набок. — Он сказал, что если я люблю тебя, то я должен показывать это. Заботиться. Любить не себя рядом с тобой, а только тебя. И он сказал, что если это не сделаю я, то это сделает кто-то другой. Марин, ты же не тупая, да?

— Дверь закрывается через три, две… — хрипловатый голос Дмитрия Николаевича разрезал тишину коридора.

— Простите! Мы… — бросившись с Пашей к кабинету под пристальным взглядом химика, мы забежали внутрь.

— «Простите» в карман не намажешь, — привычным тоном проговорил химик. Голосу Дмитрия Николаевича всегда была присуща небольшая хрипотца, которую Исаева не уставала называть соблазнительной, но сейчас Лебедев был откровенно осипшим, похоже, он и вправду болел. — Объяснительные. Оба. На стол.

— Дмитрий Николаевич, мы ведь только на минутку опоздали! — возмутился Паша.

— Дважды повторять не стану, — он устало вздохнул и, взяв со стола очки, надел их и поднялся за кафедру. — Записываем тему «Гетероциклические соединения».

Мои руки слегка дрожали, выводя ровные буквы в тетради, ускоренное сердцебиение заставляло выдыхать, выдыхать, выдыхать… Черт. А вздохнуть?! Дмитриева, очнись! Ты же задохнешься!

У него глаза красные. И кончик носа, как будто он и вправду болел и не выздоровел до конца. Белого халата сегодня нет. А рукава темно-синей рубашки закатаны так, что можно разглядеть часть татуировки. Он себе этого никогда не позволял при учениках. На столе дымится чашка, судя по аромату, разнесшемуся по классу, с кофе. Это грубое, полное нарушение правил техники безопасности. Черт бы побрал всех проклятущих моралистов! Что же вы сделали с нами?!

— … и из вашего класса на него отправятся Хвостова, Прилепская, Наумов и Дмитриева, — говорил тем временем Дмитрий Николаевич. — От первых троих я ответ получил. Дмитриева, вы получили задания на марафон? Дмитриева? Земля вызывает Дмитриеву!

Класс рассмеялся, а я покраснела, вернувшись от своих мыслей к реальности. К жестокой реальности, в которой Дмитрий Николаевич не упустит свой шанс почмырить ученика. Ну, хоть что-то не меняется. Стабильность — залог спокойствия!

— Не получила, интернета нет, — пробурчала я в ответ, а потом добавила. — Простите.

— Ты в пещере, что ли живешь? — тут заржал Степанов. — Не удивительно, что с людьми общаться не умеешь!

— Степанов, не стройте иллюзий, будто бы вы умеете! — тут же парировал химик.

— Мне мама отключила интернет, наказание, знаете ли… — я внимательно следила за реакцией Дмитрия Николаевича. Как же я хотела самой себе казаться независимой, а сейчас мысленно чуть ли не умоляю его. Ну, пожалуйста, прошу тебя, дай мне хотя бы как-нибудь намек! Ну, хоть что-нибудь. Отреагируй, хоть как-нибудь!

— И как, наказание подействовало? — он чуть прищурился, и уголок его губ дрогнул в легкой полуулыбке.

— Едва ли, — я усмехнулась, возможно, чуть наглее, чем следовало, потому что почти почувствовала прожигающий взгляд Наумова с дальней парты, а Дмитрий Николаевич спрятал свою улыбку в приступе кашля.

— Тогда после урока подойдите, Дмитриева, за заданиями на марафон. В пятницу будут приблизительно такие же. Разберите дома, сами, желательно без помощи одноклассников. Если что-то непонятно будет, то завтра у меня спросите, — как ни в чем не бывало, проговорил Лебедев, а потом добавил: — И разберитесь уже со своим поведением, Дмитриева. А то как в каменном веке…

Все. Больше я на уроке химии не присутствовала. Вернее, мое тело, сидящее на стуле в кабинете, продолжавшее функционировать, фактически оставалось на уроке. А вот сознание улетело куда-то в параллельные миры. Я вдруг поняла, почему мама ТАК бесится. Она, в погоне за репутацией, реально не сможет мне сделать ни-че-го! И никакое отсутствие телефонов, интернета, компьютера, колонок (на кой-они ей сдались?), пристальное внимание, контроль… Кому это нужно?! Мама, ты же хочешь, чтобы я училась? Тебе же так нужна моя медаль! И я буду стараться, как сумасшедшая! Потому что у меня свой интерес во всей этой вашей блажи.

Когда я резко захлопнула за собой дверь лаборантской, Дмитрий Николаевич, прикуривший сигарету, сорвался с места навстречу мне, чтобы заключить меня в объятия. Я уткнулась носом в его грудь, чувствуя себя настолько беззащитной, слабой, глупой… Самым настоящим обиженным ребенком.

— Что она сказала тебе? — прошептала я, все еще пряча нос в недрах его рубашки, не особо надеясь, что меня вообще слышно. Но он меня услышал.

— Полную ерунду, — отмахнулся он, крепче сжав меня. — Сейчас волосы тебе спалю, — проговорил он, выпустив меня из объятий и, быстро стряхнув пепел за окно, снова повернулся ко мне. — Твои распущенные волосы — нарушение техники безопасности в кабинете химии.

— Да иди ты, Дмитрий Николаевич, со своей техникой безопасности! — рассмеялась я и, схватив его лицо ладонями, прижалась к его губам в поцелуе. Мы оба — два дурацких нарушения всех правил, сводящие друг друга с ума. И в этом риске есть что-то по-своему прекрасное. Например, каждую секунду мне казалось, что в лаборантскую кто-то войдет, что вот-вот раздастся робкий кашель Марины Викторовны. Или то, что такие страстные поцелуи должны поглощать своей красотой и самозабвенностью, а я сосредоточена только на том, что от него пахнет сигаретами, его борода стала до жути колючей… И что я страшно, до умопомрачения по нему соскучилась!

— Ты придешь на мои семинары? — прервав поцелуй, спросил он, а потом снова прижался к моим губам.

— Приду, — выдохнула я. — Нас могут увидеть.

— Угу… — только и промычал Лебедев, даже не думая останавливаться. Вместо этого, он сделал несколько шагов, заставив меня отступить, и, в конце концов, вжаться в шкаф с реактивами. Что-то угрожающе звякнуло, но мы на это даже не обратили внимания.

Внезапный стук в дверь спустил нас на землю, и мы отпрянули друг от друга. Дмитрий Николаевич, который все это время (!) держал в одной руке тлеющую сигарету, торопливо затянулся и выкинул ее в окно, а я поспешно одернула край юбки, выдыхая и стараясь успокоиться.

— Дмитрий Николаевич? — раздался голос Исаевой за дверью.

— Иди, — кивнул Лебедев и я, уверенно кивнув в ответ, пошла к выходу. — Подожди!

Я обернулась, вопросительно глядя на химика, а тот стянул со стола потрепанную папку, протянув ее мне.

— Задания, — объяснил он и усмехнулся. Да, точно! Я же за ними пришла.

— Спасибо, — проговорила я, открывая дверь, за которой стояла Аня.

— Чтобы завтра все было решено! — строго добавил он, моментально сменив тон. Как он это делает?! — Чего тебе, Исаева?

— На семинар хочу, — пискнула Аня.

— Зачем тебе на семинар? Ты разве химию сдаешь? — поинтересовался химик.

— Ну, я думаю… — неуверенно начала Аня, а потом бросила на меня очень-очень странный взгляд, будто стесняясь что-то говорить при мне. Исаева? У нее от меня есть секреты?! Откуда у нее вообще секреты?!