Налив в кулере воды в стаканчик, я медленно, будто приближаясь к опасному хищнику, подошла к Нике, а потом, поняв, что она совсем не собирается кидаться на меня и перегрызать мне глотку, присела перед ней на корточки.

— Ник, — позвала я, и девушка подняла голову. Слой штукатурки, не подготовленный к такому эмоциональному всплеску, растекся так, что среди черноты дорогой косметики на меня растерянно смотрели голубые глаза. — На, вот…

Я протянула стакан с водой, и Королёва неуверенно взяла его у руки и сделала пару глотков.

— Ты лучше сразу, залпом, помогает, правда, — порекомендовала я, все еще сидя перед ней на корточках, и она, как ни странно, послушала меня и выпила всю воду до дна. — Еще? — спросила я, забирая из ее рук стаканчик.

Ника кивнула, тяжело выдыхая, а я поднялась, чтобы налить ей еще водички. Второй стакан она так же быстро и залпом осушила. На мое предложение третьего стакана с водой девушка отрицательно помотала головой. Потом же я, совершенно не понимая, чем еще могу помочь ей, Нике Королевой, человеку, который меня так яро ненавидит и которого мне так отчаянно жалко, села перед ней по-турецки и, протянула руку, дотронувшись до ее коленки.

— Дмитриева, от твоей жалости только хуже становится, — проговорила Ника каким-то чужим булькающим голосом. Интересно, я когда рыдаю, тоже так блею?

— Ну, попробуй как-нибудь это пережить, потому что тебе, как мне кажется, надо, чтобы тебя пожалели. А так как здесь, — я демонстративно оглянулась. — Нет никого из твоих верных подруг, то можно предположить, что ты с ними ничем не делилась?

Ника окинула меня подозрительным и прищуренным взглядом. Не надо быть гением, чтобы понять, я попала в яблочко. Случилось что-то такое, с чем ей не хочется делиться даже со своей привилегированной свитой. Не скрою, мне было правда интересно, отчего же она так плачет. Но гораздо больше я испытывала чувство жалости.

— И кому мне рассказывать, тебе что ли? — прошипела Ника.

— Можешь не рассказывать, — пожала я плечами. — Я просто сделаю вид, что тебя здесь нет и начну проверять музыку. Мне, знаешь ли, не хочется от Лидочки по шапке получить.

Я поднялась и щелкнула кнопкой «пуска» на музыкальном пульте и потянулась за проводом от колонок.

— Как она изменилась, да? — интонация, с которой она сказала эти слова, заставила меня тихонько улыбнуться. Ника будто бы снизошла до разговора со мной, хотя мы обе прекрасно понимали, что ей это необходимо — выговориться. — Все эти чертовы мужики! Дмитрий Николаевич ее отшивал столько времени, а теперь — вот. Обозлилась, стала настоящей стервой! — Ника шмыгнула носом. — Хоть на человека теперь похожа, а то ни рыбы, ни мяса!

Я усмехнулась, но для себя с неудовольствием отметила, как екнуло внутри просто от упоминания имени химика.

— Забавно, да? — Ника снова шмыгнула носом. — Ей вот на пользу это пошло. Умная она баба!

— Думаешь? — я мельком глянула на Нику и открыла окошко рубки, выходящее в актовый зал. Оттуда тут же стали слышны вопли этой «умной бабы» и среди проклятий отчетливо была слышна моя фамилия.

— Умная, поверь мне! Не стала тухнуть, собрала волю в кулак, и теперь ей не нужен никакой Дмитрий Николаевич! — я повернулась к Королёвой, открывая дисковод. — Нет, конечно же, если бы он… То она бы, не думая… А так… А вот я, — голос Ники дрогнул, и я, поставив диск с первой попавшейся музыкой, снова на нее покосилась, но уже опасливо. — Вот скажи, чего он нашел в тебе?!

Внутри меня все перевернулось уже в который раз, и я поддалась панике, прикидывая, кто же? Кто рассказал ей обо всем?! Фаня молчала, Паша молчал, неужели Аня?! Хотя, Ника могла узнать и от той же Фани, просто не говорить никому, выжидая подходящего момента. Неужели мои подруги вот так вот все разболтали?

Но потом я взяла себя в руки, вспомнив, что подобный разговор уже был, и тогда я, как и сейчас, решила, что речь идет о Лебедеве. Кстати, тогда дело закончилось дракой… Я неосознанно отступила на пару шагов назад от сидящей на полу Королёвой.

— Ты же такая… обыкновенная! Блеклая! — было понятно, что она говорит это искренне, не пытаясь задеть меня, а просто потому что правда так считает. А до меня медленно начало доходить, о ком идет речь.

— Ник, я вот честно…

— И я не считаю тебя умной! Ты до ужаса тупая, раз не хочешь быть с ним! — перебила меня Ника, а я поджала губы, понимая, что для меня это звучит даже как-то двусмысленно. Сказанные Лебедеву в сердцах слова так въелись в душу, что теперь жгли меня изнутри, постоянно всплывая в памяти. Да какое, черт возьми, право я имела судить его и решать, что ему нужно?! — Ты его не заслуживаешь, — буркнула Королёва.

— Ты права, Ник, — грустно ответила я, нажимая кнопку пуска. В колонках тихо заиграла музыка. — Я не заслуживаю его. Я даже не заслуживаю дружбы с ним. Но почему ты до сих пор якшаешься с Толяном, если так любишь Пашку, мне не понятно.

Какое-то время Ника молчала, похоже, догоняя смысл моих слов. Возможно, грубо, но я сказала правду. Какой смысл виснуть на Степанове, когда ты по уши влюблена в другого. А потом она потянулась к своей сумке, лежащей неподалеку, достала оттуда маленькое круглое зеркальце, пачку влажных салфеток и принялась наводить красоту на своем опухшем лице. А я снова улыбнулась, наблюдая, как душевное равновесие цитадели мирового зла восстанавливается.

— А знаешь, Дмитриева, — позвала меня Ника, а я повернула к ней голову, выравнивая звук в задних колонках. — Это я испортила тебе халат. Ты меня так бесила, просто вымораживала своей правильностью, своей блеклой простотой! Прям ненавидела тебя, веришь?

— Верю, — ответила я, вспоминая ощущение сырой земли под ногтями, которую потом вымывала еще дома у Дмитрия Николаевича. Я бы могла попытаться разозлиться на Королёву, но почему-то не получалось. — А сейчас тоже ненавидишь?

— Нет, — с досадой ответила Ника, а потом с грустью усмехнулась. — Хочется ненавидеть, но не могу. Бесишь немного, да, но ненавидеть не могу.

— Знаешь, один очень дорогой мне человек сказал как-то, что я сильная… И думаю, что ты — гораздо сильнее меня. И я правда глупая. Ужасно глупая. Но не потому, что не могу полюбить Пашу. Просто я трусливая и глупая.

— Ну… — в голос Ники стала возвращаться былая надменность. — Может, и не такая уж и глупая, раз уж признаешь это. Кстати, — словно вспомнив что-то, сказала моя одноклассница. — Как ты думаешь, у Лебедева кто-то есть?

Вопрос застал меня врасплох. Я еле сдержалась, чтобы хмыкнуть, но, вовремя взяв себя в руки, постаралась изобразить на лице полное равнодушие и только пожала плечами.

— Не знаю, думаю, что нет, он ведь постоянно работает.

— А вот я думаю, что есть, — с торжеством произнесла Королёва и поднялась на ноги, одергивая юбку. — И кажется, что он с ней сильно поругался. Потому что на нем лица нет, — она говорила, сощурив глаза, внимательно за мной наблюдая. — Может, хватит прогуливать его уроки? Слухи скоро пойдут.

— Ну, ты уж как-нибудь сдержись, — не особо контролируя себя, ответила я, чувствуя, как заливаюсь краской. И совершенно не понимая, как она могла о нас узнать. И если она узнала, то когда? Почему молчала? Уж явно не из-за меня. Наверное, не хотела, чтобы Лебедева уволили…

— Ты, Дмитриева, прекрати бегать от своего счастья и уж определись, наконец, чего ты хочешь, — она стояла так близко, что я могла без труда рассмотреть красные сосудики в ее глазах. — И, если ты не против, не будем никому говорить о нашей с тобой беседе?

— Не будем, — согласилась я, выводя звук громче.

— И, Дмитриева, — я снова повернулась к Нике. Теперь передо мной стояла все так же школьная стерва, только не накрашенная и сильно заплаканная. — Дружеский совет: тебе с распущенными лучше. Перестань эти идиотские пучки носить.

========== Глава 28. О людях, родившихся в рубашках. ==========

Комментарий к Глава 28. О людях, родившихся в рубашках.

Простите мне мое долгое отсутствие. Я с вами, друзья! ;)

Я уже давно решила для себя, что не пойду на вечеринку в честь последнего звонка. Еще в тот день, когда в кабинете химии надела на плечи свой испорченный халат. Тогда-то я и подумала, что вряд ли буду сильно скучать по своим расчудесным одноклассникам. Я согласилась помочь Лидии Владимировне в подготовке праздника, согласилась поделиться своим мнением по поводу нарядов, в которых подруги собирались красоваться. Но присутствовать там я наотрез отказалась. Я никого об этом не оповестила и думала, что это сущий пустяк. Но на деле же мое молчание оказалось настоящей проблемой.

Дело в том, что любой праздник, устраиваемый в школе, лицее, гимназии… Называйте, как хотите, это все — одно и то же. Так вот, любой праздник — это всегда распитие спиртных напитков. В лучшем случае. А в худшем — употребление чего-то посерьезнее. Как правило, чем элитнее заведение, тем глубже на дно скатывается в нем молодежь. Золотое правило, которое я для себя недавно открыла. Где есть деньги и нет мозгов — там есть и то, что необходимо скрывать. Ну, а об отсутствии тормозов у молодежи я уже говорила.

И все, абсолютно все взрослые (назовем их так) понимают это. Они прекрасно знают, что половина старшеклассников на эту вечеринку придет вдрызг пьяной. Ну, а вторая половина, скорее всего, либо напьется перед ее началом в курилке, за школьной парковкой, либо не придет вообще.

И, даже несмотря на свою осведомленность в этом вопросе, эти самые взрослые все равно устраивают подобные мероприятия. Все равно официально не разрешают приходить со спиртными напитками, которые школьники радостно вливают в опустошенные наполовину пластиковые бутылки с газировкой. Все равно устраивают своеобразный надсмотр, состоящий из родителей, которые изъявили желание либо приглядеть за собственным чадом, либо просто не поняли пока, что на самом деле происходит.

И стоит ли говорить, что моя мамочка, опасаясь, что я кинусь на каждого преподавателя, у которого уровень тестостерона выше, чем положено женщинам, предложила свою кандидатуру в качестве опытного конвоира? И я, глупое создание, не оповестила ее о том, что не собираюсь идти на всю эту жесть, именуемую вечеринкой последнего звонка? Что за бред вообще?

Но, когда об этом узнала мама, она так негодовала, что я почувствовала себя почти что преступницей из-за того, что не хочу провести праздник в кругу своих друзей. Мама сетовала на то, что родительский совет уже сформирован и все мелочи обговорены, и я просто не могу ее так подвести. Ну, а я только предложила вариант, в котором она идет на вечеринку, а я остаюсь дома за главную…

— Марш наверх, надень что-нибудь приличное, чтобы через полчаса была готова! — прошипела мама в ответ, а я подозрительно смотрела, как она, второпях одеваясь, красила губы помадой.

— Ты туда раньше едешь, что ли? — не понимая, почему мама начала надевать сапоги, спросила я.

— От нашей семьи вместо меня пойдет Евгений. Я не могу, у меня важная встреча, — коротко ответила она, а я раскрыла рот от возмущения, но не нашла, что сказать.

— Ты под присмотром, мне спокойнее.

— Мам?! А как же доверять друг другу? И все такое? Или ты забыла?

— Я предложила себя до того, как мы с тобой нашли общий язык, тебе надо напоминать, после чего? — мама бросила в мою сторону испепеляющий взгляд. — А сейчас уже поздно, не могу же я подвести людей и отказаться!

— А-а… — горько протянула я, а потом, уже тише, поднимаясь к себе, добавила: — Ну-ну…

Женя пришел ровно через полчаса, как и сказала мама. Выглядел он невероятно злым и пару раз даже сказал, что он юрист, а не нянька. Но, видимо, гонорары, которые ему выплачивают, были больше его гордости, а потому он, скептически меня оглядев, хмуро проговорил:

— Давай, одевайся, я буду в машине тебя ждать.

— Я одета, — злорадно усмехнулась я, а Женя только приподнял бровь.

— Так и пойдешь? Это что, лицейский пиджак?

Я уверенно кивнула, а Евгений мученически вздохнул, но решив, видимо, что ему, в общем-то, все равно, в чем я пойду, открыл дверь и пропустил меня вперед, напоследок проговорив:

— Постарайся там напиться побыстрее, чтобы тебя пораньше пришлось домой тащить.

Но напиваться в мои планы не входило. Если честно, то, опоздав на вечеринку на двадцать минут, я, бесцеремонно оторвавшись от Евгения и стараясь никому не показываться на глаза, юркнула в радиорубку, где Белозеров, услышав звук открывающейся двери, вместе с Наумовым вытянулись, как по струнке, что-то пряча за свои спины.

— Вы прям сама невинность! — выдохнула я.

— Ого, Димон, а ты что, домой не уходила, что ли? — спросил Пашка, осушив пластиковый стаканчик из кулера, в который была налита янтарная жидкость, и одновременно оглядывая меня с головы до ног.