Но однажды мама заболела. Поначалу это казалось лёгкой простудой, но позже, когда обратились к врачам, они диагностировали это страшное слово. Рак. В неоперабельной стадии. Без единого шанса на выздоровление. И если раньше нас особо было нельзя назвать дружной семьёй, то после этой ошеломившей нас новости мы и вовсе рассыпались. Разве что мама пыталась не унывать и быть сильной. Во всяком случае когда я была рядом. Но так же я отчётливо слышала, как она каждую ночь рыдала в подушку, а отца, как обычно, не было рядом. Не знаю, был ли он на самом деле так занят, а может, просто сбегал из дома при любом возможном случае. Когда мама умерла, он поначалу пытался как-то проводить со мной время, но затем я и вовсе перестала его видеть и была предоставлена сама себе. Я так и не поняла, было ли ему это всё настолько больно, что он не мог находиться дома, или ему просто было наплевать.

Провозившись несколько часов с историей болезни Саймона Стейсона и приведя все бумаги в порядок, я отправила их в свой архив. Незаметно близился вечер, а я даже забыла пообедать. Вспомнив, что Ричард сегодня вернётся позже обычного, я решила пока ничего не готовить, а довольствоваться лишь закусками. Как я ни старалась, по совету отца, переключиться на что-то другое, в голове постоянно возникала мысль, чтобы случилось, прими я тогда Саймона. Но этого мне не узнать, зато я чётко поняла для себя, что для каждого своего пациента сделаю всё, лишь бы помочь ему.

Райан позвонил мне в середине дня и договорился о времени. До встречи осталось примерно полчаса. Пожалуй, нужно переодеться и нанести хотя бы лёгкий макияж. Но так лень, если честно. Была бы моя воля, я бы приняла его в домашнем халате. Причём на кухне.

Чтобы хоть как-то поднять себе настроение, я решаю всё же пересмотреть фотографии с поездки. Подключив камеру к ноутбуку, я открываю первую папку и начинаю просмотр.

Боже, как же красиво. Пляжи, море, отель, еда и конечно я на фоне всего этого. Жадно впиваясь глазами в каждую фотографию, я понимаю, что их, видимо, несколько тысяч, так что до совместных фотографий с Ричардом я до сих пор не дошла. Признаюсь, я его загоняла с просьбами сфотографировать меня тут и там, да ещё и в разных позах.

Совершенно случайно взглянув на циферблат часов, с ужасом понимаю, что Райан вот-вот уже подъедет, а я сижу на кровати в одних трусиках и без намёка на макияж. Стремглав бросаюсь в ванную комнату, крашусь на скорую руку, собираю волосы в хвост и уже собираюсь решить, что надеть, как звонит мой телефон.

– Алло.

– Лили, я уже подъехал, стою возле твоего дома.

– А, Райан, дай мне, пожалуйста, пару минут, – говорю я, а сама вытаскиваю из шкафа первые попавшиеся джинсы, – я сейчас спущусь и открою тебе.

– Да, конечно, – отвечает он и отключается.

Так, О’кей, джинсы серые, пожалуй, эта чёрная кофта с воротником от «Шанель» и мои любимые ботиночки.

– Тебе это идёт, ты очаровательна, а главное – ты профессионал, – говорю я своему отражению в зеркале, убеждаюсь, что все предметы одежды на мне, и, прихватив телефон, сбегаю по лестнице. На ходу, с телефона отворяю ворота, чтобы машина Райана не маячила на дороге и чтобы мне потом не пришлось выдумывать, по какому поводу он был у меня, на случай если кто из соседей или его жена увидит его.

– Привет! – я здороваюсь с Райаном, как только он подъезжает к парадной двери, из которой я вышла. – Как твой день?

– Привет. – Он здоровается не так энергично, как я. – Да, так себе. Будни, что с них взять.

– Ну об этом ты мне сейчас и расскажешь. Пойдём?

– В твой знаменитый домик на дереве? Пошли.

Хотя расстояние от дома до моего кабинета всего лишь двадцать метров, мне казалось, что мы идём все сто. Я словно кожей ощущала всю его напряжённость и неловкость. И конечно же я понимала, почему ему так некомфортно. Одно дело, когда абсолютно незнакомый тебе человек и исключительно с профессиональной точки зрения ковыряется у тебя в мозгах, гуляет по самым тёмным и глубоким закоулкам твоей души, и совсем другое дело, когда то же самое делает твой сосед, с которым ты уже знаком несколько лет. Щекотливая ситуация, но, если найти правильный подход, тот факт, что мы знакомы, можно подать как преимущество. Интересно, а как разговоры происходят, когда оба супруга психоаналитики? Умеют ли они переключаться или это идёт бесконечный анализ и игра, кто кого перехитрит?

Поднявшись по винтовой лестнице и зайдя в кабинет, понимаю, что тут довольно душно. Настроив кондиционер и предложив Райану воды, наконец усаживаюсь в своё любимое грубое кресло, беру в руки блокнот и карандаш, что лежали на столике возле меня, приветливо улыбаюсь и произношу:

– Райан, послушай, прежде чем начать, ты должен знать одну очень важную вещь. Сейчас мы с тобой не соседи и даже не друзья. Да, мы знаем друг друга, но сейчас ты просто клиент с улицы, который может рассказать мне что угодно. Более того, всё сказанное тут тобой не покинет моего кабинета. Я связана врачебной тайной. И даже Ричард ни о чём не узнает.

– Да? – Он испуганно вскинул брови, о чём-то подумал, затем продолжил: – А, ну да. Я понимаю. Хорошо тогда. Ведь как ты помнишь, я тебя попросил об этом приёме при весьма неоднозначных событиях.

– Помню. Но мне, если честно, интереснее поговорить о том, почему ты захотел со мной встретиться? Что тебя тревожит?

– Что меня тревожит? Хм, если бы я сам конкретно знал, то к тебе бы не пришёл. Лили, я действительно не знаю, как об этом говорить и с чего начать. Слишком много всего есть в голове и так мало я могу сказать. Но главное, – он откашлялся, – я хочу, чтобы ты поняла одну важную вещь. Я пришёл к тебе не потому, что я боюсь своей гомосексуальности или стыжусь её. Я тут по одной простой причине: я слишком боюсь свою жену и я в паническом страхе от того, что скажут наши друзья и мои коллеги по работе, когда об этом узнают. А ты уж мне поверь, они обязательно узнают. И когда они узнают, я не представляю, что мне делать.

– А скажи, ты переживаешь за то, что они тебя осудят или за то, что они осудят тебя с Мартой как семью?

– Я боюсь за то, что они нас будут презирать, что мы были какими-то чёртовыми притворщиками. За себя я совсем не боюсь, я давно уже себя принял таким, какой я есть. А вот Марта и дети… Это уже совсем другое.

– А твоя жена знает?

– Нет, скорее всего. Но уверен, что догадывается. Не может же она быть настолько слепой.

– А как ты считаешь, как она к этому бы отнеслась?

– К чему? Что я гей? – Райан грустно улыбается. – Лили, я знаю, что она не подарок и та ещё зануда. Но в её наивной голове у нас типичная американская семья мечты. И даже если она что-то подозревает, то сказанная мною правда убьёт её. И я в этом стрессе каждый день. Порой мне кажется, что никакого выхода нет. Мне так и придётся до конца жизни притворяться, и это сводит меня с ума.

– И давно ты уже так притворяешься? – знаю, что не должна проявлять чувств, но мне так жалко его.

– Примерно шесть лет. Да, где-то так. – Он отпивает воду из бутылки и продолжает: – Однажды мы с Мартой очень сильно поссорились. Я даже и не вспомню уже из-за чего, но скорее всего это было в стиле, что ей не понравилось, как обеденные салфетки сочетаются со шторами. И я не выдержал, выскочил из дома, прыгнул в машину и просто уехал. Зашёл в бар, в котором до этого никогда не был, сел за стойку, заказал себе виски, смотрел в своё собственное отражение и пытался успокоиться. Рядом сидел парень, немного младше меня, мы с ним разговорились, выпили ещё, потом ещё, я ему рассказывал о том, как я живу, а он меня спрашивал, как бы я хотел жить. И так незаметно мы прикончили бутылку, а вместе с ней и добрались до моих потерянных и забытых мечтах, которым уже не суждено сбыться. И знаешь, он меня и вправду слушал, а не делал стеклянные и отрешённые глаза, как обычно это делала Марта. С ней я всегда был в душе очень одинок. Потом уже бармен сказал, что они уже закрываются, и тот парень предложил мне поехать к нему ещё на стаканчик. Сначала я думал отказаться, была уже ночь. Затем я посмотрел на свой телефон и увидел, что там не было ни одного пропущенного звонка и ни одного сообщения от жены. Плюс конечно же когда ты выпиваешь больше, чем полбутылки виски, твой стоп-кран просто отказывает. И я подумал, а почему бы и нет, приятная компания, где можно поговорить и тебя услышат, к тому же хороший способ проучить Марту. И мы поехали к нему. Что было дальше, я помню смутно, так как стоило нам пересечь порог его дома, как он тут же налил нам ещё по стаканчику и предложил раскурить косячок, который, по его словам, нас бы «поправил». И знаешь, Лили, мне кажется, что, если бы он в тот момент предложил бы мне сделать татуировку и понюхать кокаина, я согласился бы. Так как мне надоело жить по чьим-то чёртовым правилам и следовать какому-то неписаному закону. Во что я должен одеваться, что говорить, что есть, сколько зарабатывать, что чувствовать, в конце концов. И вот это чувство юношеского максимализма, которое внезапно во мне проснулось, видимо, и объясняет все последующие события. После дополнительной дозы виски и травки я плавал словно облако. Незаметно для меня мы оказались в спальне и по-прежнему о чём-то говорили. Не помню, как точно, но его рука оказалась у меня на шее, он поглаживал меня одновременно по-дружески, но в то же время это было чем-то большим. Затем его рука начала гладить мою спину, и не успел я оглянуться, как я сам его поцеловал. Да, это я помню хорошо. Именно этот шаг я сделал сам. И нет ответа тому, зачем и почему. Это просто произошло, потому что мне захотелось. Это был чистый импульс. После поцелуя произошло и всё остальное. Думаю, ты понимаешь. Утром, когда я проснулся, во мне бушевали два сильных чувства, не считая, конечно, похмелья, – Райан усмехнулся своим словам, словно заглянул внутрь своего сознания, затем сказал: – Чувство невообразимого стыда перед моей женой и детьми, потому что это, как ни крути, измена. Причём измена не по заезженному сценарию, где в роли партнёра выступает секретарша или стриптизёрша, а тут был парень. Но другое моё чувство всё же перевешивало. Это было чувство не сексуальной удовлетворённости, это было чувство свободы. Мне стало легче дышать, проще думать, да даже самые простые вещи вроде солнца стали мне казаться ярче. Тогда я ещё не понимал, почему мне так хорошо, и списывал это всё на простую похоть в совокупности с алкоголем и марихуаной. Но позже я понял, что дело совсем не в этом. Дело было в том, что меня никто не заставлял что-либо делать. Все мои решения, хоть и в опьянении, были приняты мной и только мной. В этом и есть свобода. Это и есть счастье. Никто не указывает тебе, как жить. И знаешь, Лили, что ещё подтвердило всю мою правоту?

– Что же? – Я даже не сразу ответила, так как была заворожена его рассказом.

– То, что, проснувшись с утра в постели того парня и взглянув на свой мобильный, я по-прежнему не увидел ни одного звонка от жены. Было ещё слишком рано, конечно, но сам факт, что она преспокойно заснула одна, говорил о том, что на меня ей, по сути, плевать. Главное, чтобы картинка для знакомых, коллег по работе и родственников была хорошая и отвечала всем нормативам.

– А что было, когда ты вернулся домой? Вы поговорили?

– Когда я приехал домой, то на столе меня уже ждал завтрак, кофе, сверхполезный салат, куча безвкусных овощей и прочее. Мы разговаривали так, словно ничего не случилось. Так что её наплевательское отношение только подтвердилось. И знаешь, впервые это меня устраивало.

– Хорошо. Расскажи, пожалуйста, что происходило с того момента и по сегодняшний день с тобой. Твои встречи продолжались?

– Да. Все эти годы. Не всегда это были мужчины, кстати. Были и девушки. Но Лили, прошу, пойми одну вещь. Со всеми я встречался не из-за того, что не мог удержать член в штанах. Я виделся и спал только с теми людьми, с кем был какой-либо духовный контакт. Где-то в подсознании я чувствовал, что это именно мой человек, и я могу чем-то наполнится от него. Он может мне что-то дать, чему-то научить. В общем, те люди были чем-то вроде батареек для меня. С ними я чувствовал себя живым и нужным, а не простой мебелью, как дома. Я, конечно, понимаю, что это может выглядеть, как типичная отмазка мужчины, который захотел пойти налево, но даю тебе слово, это не оправдание.

– То есть ты увидел в себе что-то, чего не замечал раньше. Так?

– Именно так. Жизнь и вправду заиграла новыми красками. Я по-настоящему радовался каким-то вещам, которые раньше у меня вызывали в лучшем случае безразличие, а в худшем – гнев. Самое интересное, что я даже стал больше проводить время с семьёй. Точнее, с детьми. Марта по-прежнему была безучастной, как только мы оставались наедине. Но в целом, мне просто стало интересно жить, а не существовать, как раньше.

– Ну, общая картина показывает, что ты счастливый человек. Но что пошло не так? Что тебя стало тревожить?

– Да, кое-что пошло не так. Несмотря на большое количество этих интрижек, у меня всегда было железное правило – не заводить романов. Потому что, как бы то ни было, у меня есть семья и несмотря на то, что я веду двойную жизнь, я ни за что не хотел бы их обидеть или причинить им боль. Но несколько месяцев назад я познакомился с приятным и очень интересным парнем. Как и всегда, я сразу обозначил рамки отношений и твёрдо дал понять, что будущего у нас быть не может. Он услышал меня, и всё было в общем как обычно. Приятные редкие встречи, много общения, куча совместных интересов и много всего остального, что так радовало меня. Как-то я даже соврал Марте, что у меня командировка, а на самом деле мы полетели с ним во Флориду и провели там невероятные выходные. Но по возвращению из этой поездки меня стало преследовать чувство, которого я до этого не знал. Я стал очень скучать по этому парню. Не просто думать о нём больше чем пять раз в день, не банально желать секса с ним, а на самом деле мне его не хватало. И встречи стали чаще и дольше. Как-то мы были у него дома, и он издалека завёл тему о том, чтобы я оставил семью и переехал к нему. Но в отличие от меня, он был открытым геем и у него не было второй жизни. Он принимал себя таким, какой он есть, и был ещё более свободным, чем я. Он приводил различные доводы, что так будет лучше для всех и что я особенный в его жизни. Сначала мы просто обсуждали это, я выслушивал его, он меня. Но потом я резко сказал ему, что об этом не может быть и речи, как бы мне этого ни хотелось. Это был последний вечер, когда я его видел. Напоследок он сказал мне, что я душу себя своими же руками и никогда не стану сам себе хозяином. За меня всегда будут решать другие. После этого я ушёл. Это и стало главной причиной всех моих тревог, самокопаний, депрессии в конце концов. Сама мысль, что я так и буду до конца жизни рабом общества, сводила меня с ума. Я просто устал притворяться, у меня нет на это больше сил. Но и бросить семью я не могу. Марта, если честно, мне безразлична. Думаю, когда я наконец выговорился, мне даже уже плевать, что скажет общество. Но дети, Лили, дети. Они краеугольный камень и преграда тому, чтобы я жил так, как хотел. Я многократно прокручивал мой с ними разговор на тему, что я ухожу от них и всем будет от этого только лучше. Но когда я представлял, как пройдёт несколько лет и они вырастут и узнают, что я не просто так ушёл, а ушёл к мужчине, меня пронзали словно тысячи ножей и окутывал небывалый до этого страх. И идея отпадала сама собой. Я просто не смогу им признаться сейчас. А через несколько лет, когда они узнают, они возненавидят меня. Так что тот парень оказался прав. Я в своей собственной ловушке.