Меня разбирает хохот.

– Я серьезно, – говорит Стелла. – Пригласи его на ланч. Позвони ему прямо сейчас.

– Сейчас? Господи. Я вообще не хочу с ним разговаривать.

– В том-то и дело. Я только что прошла мимо него в коридоре. Он шел на ланч. Позвони и договорись через секретаршу. Она сделает запись в его ежедневнике.

– Превосходная мысль, – я снимаю трубку и, немножко поболтав с Шейлой из юридического отдела, назначаю ланч в четверг.

– Дьявол, – смеюсь я. – Можешь представить его лицо, когда он вернется в офис сегодня днем и увидит, что в четверг у него со мной бизнес-ланч?

– Наверное, он подумает, что ты опять хочешь его трахнуть.

– Да уж, он не сможет устоять, увидев меня в этом наряде, – я показываю на свитер и брюки, напоминающие палатку.

Лицо Стеллы вдруг становится серьезным.

– Мэйв, ты все еще выглядишь потрясающе. Ты стала более чувственной, но это же здорово. К тому же говорят, что мужчинам нравятся женщины с мясцом.

– Должна признать, моя новая грудь приводит меня в полный восторг.

– Вот видишь, – Стелла выпячивает свою плоскую грудь. – Все-таки в беременности есть хоть один плюс.

– Стелла, спасибо тебе, – я еле сдерживаюсь, чтобы не обнять ее.

– За что?

– За то, что я себя теперь так потрясающе чувствую. Как будто груз с плеч свалился.

– Всегда к твоим услугам. И если хочешь, чтобы я пошла с тобой в клинику, только попроси.

– Спасибо. Мама обещала пойти со мной, но, если что, я позвоню.

– Пошли, – Стелла смотрит на часы. – Если поторопимся, как раз успеем попить кофе.

Я нервничаю по поводу предстоящего ланча. Нервничаю, потому что не знаю, что сказать. Хотя Стелла натаскала меня, подсказав подходящие фразы, она не может предсказать реакцию Марка. Что делать, если он не сумеет увидеть мою точку зрения?

Я прихожу в ресторан первой. На десять минут раньше, чтобы расслабиться по максимуму до его прихода. В нормальных обстоятельствах я бы заказала выпить, но, похоже, у моей беременности еще один побочный эффект – невыносимое отвращение к алкоголю и сигаретному дыму, поэтому я довольствуюсь стаканом газированной минеральной воды.

Это совсем другое дело.

И тут я вижу Марка. Он заходит в ресторан и через несколько секунд подходит к столику. Лицо его выражает замешательство и тревогу.

– Как ты? – спрашивает он и садится.

Это так не ловко, ведь с той ночи это первые слова, которые я от него услышала.

– Нормально. Ты?

– Нормально.

И мы замолкаем, не зная, что сказать.

Официант приносит меню, и мы оба проявляем не характерный интерес к фирменным блюдам и не поднимаем головы, пока официант не появляется опять, чтобы принять заказ. Кажется, проходит целая вечность.

– Ну как жизнь?

– Нормально. У тебя все о'кей?

– Да.

– Я слышала, Джулия уехала в отпуск.

– Угу. В Нью-Йорк.

– Боже, обожаю Нью-Йорк, – господи, каждое слово дается мне с жуткими мучениями.

– Угу. Я тоже, – темы для разговора иссякают. – Мэйв, – я тут же поднимаю глаза. – Почему ты позвала меня на ланч?

Я ставлю стакан на стол, потому что это уже выходит за рамки. Все мои фантазии о том, что мы мило пообедаем, и я как бы невзначай, за чашечкой кофе, сообщу ему, что беременна, улетучились в миг. У меня нет выбора. Сейчас или никогда.

– Потому что я беременна.

– Поздравляю.

– И все?

– А что еще я должен сказать?

– Не знаю, Марк, но хотелось бы увидеть хоть какие-то эмоции. Послушай, я не ожидаю, что ты возьмешь на себя ответственность, и мне не нужны деньги. Я просто подумала, что ты должен знать, потому что в ту ночь ты сказал, что бесплоден…

– Что? – шепотом произносит Марк.

Он побледнел, как смерть.

– Что значит «что»?

Марк встряхивает головой. Он явно в шоке.

– Что ты такое говоришь?

– Я. Беременна, – я произношу это четко, по слогам. – Ты. Отец. Ребенка.

Его зрачки расширяются, челюсть отпадает, и – боже, я чувствую себя виноватой – на лице появляется выражение искренней радости. Но лишь на секунду.

Потом он опять настороженно на меня смотрит.

– Ты уверена!

– Марк, я много месяцев ни с кем не спала. Я уверена.

И тут, прежде, чем я успеваю понять, что произошло, он подпрыгивает, обегает столик и обнимает меня.

– О боже, – шепчет он и кладет руку мне на живот.

Тут меня впервые за всю беременность начинает тошнить.

– О боже. Мой ребенок. Внутри тебя растет мой ребенок.

И при этом его глаза наполняются слезами радости, которые грозят покатиться по щекам, но он моргает и останавливает их.

И что мне теперь делать?

Я мягко отталкиваю его от своего живота, и он садится на место. Его лицо сияет, и я понятия не имею, как сказать этому чудесному, милому человеку о том, что я собираюсь сделать.

Но я должна ему сказать.

– Когда ты узнала?

Марк никак не может перестать улыбаться.

– Почему ты мне раньше не сказала?

– Я на девятой неделе, – говорю я, – и рассказала тебе об этом, потому что у тебя есть право знать, что ты не бесплоден. Но, – я спотыкаюсь, но продолжаю говорить, – Марк, я не готова завести ребенка.

Молчание.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю, что не могу родить этого ребенка. Было бы несправедливо скрывать от тебя беременность, но ты должен знать, что я собираюсь сделать аборт, – он вздрагивает от ужаса, но я продолжаю. – Завтра у меня консультация в клинике, и думаю, операцию сделают в ближайшие две недели. По крайней мере, лучше бы это произошло до двенадцатинедельного срока.

Марк не произносит ни слова.

– Марк? Марк? Послушай, Марк. Сам подумай. Мы с тобой едва знакомы. Разве можно приносить ребенка в этот мир, если у него нет любящих родителей? Это неправильно.

– Но мы могли бы быть вместе, – моментально реагирует Марк. – Понимаю, мы друг друга совсем не знаем, но мы могли бы попробовать. Я знаю о тебе достаточно, чтобы понять, что ты мне понравишься, и, может, у нас есть шанс?

– Как же Джулия?

– Ты подумаешь, что я говорю это лишь из-за нашего ребенка, – я в шоке, что он отзывается о нем как о «нашем ребенке», – но отъезд Джулии был самым счастливым событием в моей жизни. Как будто черная туча, преследовавшая меня повсюду, вдруг растаяла. И не Джулия в этом виновата, виноваты мы оба. Мы были несчастны и в последнее время перестали понимать друг друга. А может, и никогда не понимали.

Он печально вздыхает, погрузившись на минуту в воспоминания, а потом продолжает:

– Мы так отдалились друг от друга, что пути назад уже не было, но никто из нас не желал это признать.

– А Джулия понимает, что между вами все кончено?

– Думаю, да. Она пару раз звонила – или оставляла сообщение на автоответчике, когда меня не было, или делала вид, будто куда-то спешит и ей срочно нужно с кем-то встретиться или что-то сделать. У нее был такой жизнерадостный голос. Счастливый голос. Совсем как у прежней Джулии, – Марк смотрит на меня. – Но к нам это не имеет никакого отношения. Мы могли бы попробовать.

– Марк, – я стараюсь говорить как можно мягче, протягиваю руку и сжимаю его ладонь, чтобы он лучше меня понял, смог взглянуть на это с моей точки зрения. – Я не хочу иметь ребенка. Я не люблю детей. Меня бросает в дрожь, когда я прохожу мимо магазина «Малыш и мама». При мысли о том, что дома у меня будет вопящий младенец, кровь стынет в жилах. Я не могу этого сделать. Я карьеристка, не мать. Я не хочу быть матерью.

– Но это и мой ребенок, – говорит Марк. – Я долгие годы ждал этого ребенка.

– И теперь придется подождать еще, и завести ребенка с кем-нибудь другим.

– Ты не понимаешь. У меня уже есть ребенок. Наш малыш. Ты носишь нашего ребенка. Ты не можешь так просто решить убить его, независимо от того, будут у меня еще дети с кем-нибудь другим или нет.

– Но это мое тело, – я ощущаю раздражение, наплыв эмоций, и в глазах появляются слезы обиды. – Это мое тело, и я не готова отказаться от жизни. И не готова принять на себя такую ответственность.

– Что, если я возьму на себя всю ответственность? Что, если я возьму себе ребенка и выращу его? Ты можешь делать все, что пожелаешь. Ради бога, можешь вернуться на работу через несколько недель после родов.

Я так измучена, что у меня уже нет сил с ним больше спорить. Марк видит брешь в моей броне и нападает.

– Послушай, я только прошу тебя подумать об этом. Самое меньшее, что ты можешь сделать – отменить завтрашнюю встречу с врачом, чтобы у нас появилось немного времени. Хотя бы неделя. Или две недели. Давай не торопясь подумаем, и, когда примем решение, будем уверены, что оно верное. Ты же не хочешь всю жизнь жалеть, что сделала аборт, отвергла возможность рассмотреть другие варианты.

– Я слишком устала и не могу с тобой спорить, – вздыхаю я, когда приносят еду. – Я отменю завтрашний прием, но не буду ждать больше недели. Я только хочу вернуться к нормальной жизни.

Марк поднимает бокал с вином и улыбается счастливой улыбкой. Он взволнован, он в нетерпении, и он рад.

– Можно, я скажу тост? – осторожно проговаривает он.

– Только не за ребенка, – обиженно огрызаюсь я.

– Нет. За нас.

– За нас, – настороженно отзываюсь я, тихонько чокаясь с ним.

Марк обаятельный, веселый и заботливый. Весь ланч он обращается со мной, как с инвалидом, и, хотя при обычных обстоятельствах я бы в ярости вылетела из-за стола, сейчас, учитывая мое хрупкое состояние, это именно то, что мне нужно.

И Вив будет от него без ума. Без ума.

Господи Иисусе. Что же я натворила.

16

Как это произошло? Прошло три недели со дня моего первого ланча с Марком, три недели с тех пор, как я сказала ему, что не готова ждать дольше недели, что бы сделать аборт, крайний срок – двенадцатая неделя. К тому времени ребенка не будет.

И вот, пожалуйста. Я на двенадцатой неделе. И решимость моя слабеет с каждой минутой.

Как это произошло?

Я расскажу вам, как это произошло.

В пятницу днем, через день после того, как я поведала Марку новость, я сидела за столом и составляла окончательное расписание «Влюбленных поневоле». В офисе было тихо, как обычно в пятницу днем. Мои журналисты отправились на разведку и брать интервью, шумной волной исчезнув из офиса к трем часам. Я-то знаю, что на самом деле они пошли в паб. Но что бы тебя любили, нужно быть терпимой, этому я давно научилась. А мне сейчас так нужно, чтобы меня любили.

Я закончила с расписанием и откинулась в кресле, на несколько минут закрыв глаза. Усталость накатывает волнами, и, хотя все, о чем я могу думать, – это сон, я знаю, что достаточно дать глазам отдых на пару минут, и я смогу продержаться до конца дня.

Теперь я уже не принимаю участия в попойках в местном баре. В эти дни единственное, что держит меня на плаву после работы, – огромная тарелка спагетти, большая плитка шоколада, горячая ванна и теплая постель. Вчера вечером я перетащила телевизор в спальню. Вы и не представляете, как приятно было забраться в постель в десять минут девятого и свернуться калачиком под одеялом под сладкие звуки голоса Джеки Коркхилл.

Итак, в пятницу вечером я сидела в офисе, закрыв глаза и предаваясь фантазиям о сливочном мороженом с кусочками печенья и одеяле с электрическим подогревом, когда мои грезы прервал стук в открытую дверь. Я открыла глаза и увидела Марка, который сто ял у входа с большим пакетом из книжного магазина.

– Привет, – он неловко топтался в дверях, пока я не улыбнулась и не показала ему жестом на кресло.

Прежде чем сесть, он захлопнул за собой дверь, чтобы нам никто не помешал.

– И тебе привет, – я с изумлением заметила, что рада его видеть.

Как и Стелле, мне казалось, что в его присутствии было и есть что-то очень успокаивающее и ободряющее. Хотя в ту ночь в «Обалденных говяжьих ребрышках» я бы никогда не подумала, что он такой заботливый. В ночь зачатия.

Господи. Я над этим и не задумывалась. Представь те, что я все-таки решила родить ребенка. И ребенок спрашивает, где был зачат. Мне придется объяснить, что это произошло не в отеле «Киприани» в Венеции, и не в роскошном «Георге V» в Париже, а в грязной, темной подворотне в Сохо. И на все про все ушло пять минут. Пять минут блаженства, но все же.

Еще одна причина избавиться от этого ребенка.

– Я просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь. – Марк положил пакет на стол, и я с любопытством в него заглянула. – Хотя мне кажется, что сейчас ты немного расстроишься, – он нахмурился, увидев, что я подозрительно оглядываю пакет. – Вообще-то, по-моему, я сделал большую глупость, и, может, мне лучше забрать эти книги и уйти прямо сейчас, – он подвинул руку, чтобы взять пакет, но я схватила его первой и вытащила две книги.