— Его что?..

— Его брак. Мой дядюшка задумал взять еще одну жену.

— Куда ему!

Луи слабо улыбнулся.

— Туда же, куда и нам. Он хочет наследника.

— Ты его наследник! Зачем ему еще один?

Луи серьезно взглянул на жену.

— Ему нужны собственные дети. Что тебя так удивило? Ты должка это понимать. Сама на прошлой неделе говорила, что хочешь поскорее обзавестись ребенком.

— Если дядюшка женится, мы потеряем все…

Широкий жест руки Петрониллы подразумевал все графство Фавелл. Она выходила за Луи не ради его маленькой усадьбы, которая обеспечивала своим владельцам весьма скромное существование. Между ними не было любви, и, хотя Петронилла получала удовольствие от их плотских утех, ее привлекала власть, а не положение замужней женщины. Она вышла за Луи Фавелла в расчете на его будущее наследство. Петронилле оставалось надеяться, что она сумеет убедить Луи не слишком стараться, устраивая женитьбу своего дяди. Лишь бы только он пореже вспоминал о том, к чему его обязывает его рыцарское звание. И ей было бы тем легче его к этому склонить, чем чаще и чем более страстно они будут предаваться тому занятию, которое она прервала своими расспросами.

— Это его право, — твердо сказал племянник.

— Право? Фи! На кого же это он нацелился?

— Ее зовут Арлетта де Ронсье. Она еще девочка. Ей одиннадцать.

— Вот как? Значит, ради достижения своих целей он готов взять и девчонку? Старый похотливый козел!

— Жена! Кажется, ты забываешь, о ком ты говоришь!

— Тысяча извинений, — саркастически извинилась она. — В самом деле, Луи, с этим нужно что-то делать. Зачем нам его жена и наследники?

Луи передернул плечами и приложил палец к ее губам. Петронилла оттолкнула его руку.

— Но что я могу сделать? — сказал он беспомощно. — Я не вижу способа помешать моему дядюшке взять третью жену, если двух ему оказалось мало.

— Сам же говорил, что ты будешь улаживать дела с брачным контрактом.

— Да, но только на начальном этапе.

Петронилла немного помолчала, обдумывая то, что она собиралась сказать, потом на ее лице появилась задумчивая улыбка.

— У него нет детей от первых двух жен. Скорее всего, это по его вине. Я думаю, его семя просто недостаточно эффективно, а если и ошибаюсь на этот счет, то знаю, что можно сделать и в этом случае…

Светло-карие глаза Луи уставились на жену.

— И что же? Что нам тогда делать?

Женщина, усмехнувшись, положила руку мужа себе между ног и притянула его голову к своей груди.

— Поговорим об этом после, милый.

— После? — усмехнулся Луи.

Петронилла теребила рубаху мужа.

— Ну же, Луи! После.


Арлетту уже пятый день держали в ее комнате под крышей башни. Она листала Псалтирь, сидя за столом букового дерева, за которым под руководством брата Йоссе училась читать и писать. В дверь постучали: это было необычно, если учесть, что она под замком, и об этом знает весь Хуэльгастель. Скоро ей должны были принести дневную порцию хлеба.

— Входите! — Арлетта отложила Псалтирь в сторону. Это была единственная книга, которую отец позволил ей иметь при себе в дни заточения. Все прочие рукописи и пергаменты отца Йоссе унесли из ее комнаты в тот день, когда скончался Габриэль. Клеменсия ведь не станет стучать в дверь, если это она принесла ей хлеб и воду. Арлетта считала это маловероятным, но, тоскуя по своей старой подружке, с надеждой подумала, что это все-таки пришла Клеменсия. До сих пор скудную пищу ей приносили немногословные отцовские наемники. Эта публика была тупа и нелюдима, и Арлетте не удалось выудить из них даже их имен. Девочка тосковала по знакомому лицу и сгорала от нетерпения узнать, что сталось с Джеханом.

Ключ заскрипел в замке, и растрепанная льняная голова просунулась в дверь. Нет, не Клеменсия. Бессознательно Арлетта вздохнула. У парня были голубые глаза, и он улыбался. Ей было известно только его имя. Его звали Нед Флетчер, он был англичанином и служил в отряде ее отца уже два года. У Арлетты за это время ни разу не было повода обменяться с ним хоть одним словом, но ей всегда казалось, что он добрый малый. Может быть, удастся узнать от него какие-нибудь новости о Джехане? Он был ненамного старше ее опального дружка и должен что-нибудь знать о нем.

— Леди Арлетта?

— Заходи, Флетчер. — Арлетта приняла из его рук поднос с буханкой черного зернового хлеба и кувшином воды.

Она старалась не показывать, что очень голодна, но пять дней вынужденного поста не могли не сказаться, и она с трудом удержалась, чтобы не схватить буханку и не вцепиться зубами в свежевыпеченный хлеб. Матерь Божья, как же замечательно он пахнет!

— Хлеб теплый, только из печки, — сказал Нед Флетчер, уловив ее голодный взгляд.

— Благодарю тебя. Я съем его с удовольствием. До сих пор мне приносили черствый хлеб.

— Потерпите еще пару деньков, госпожа, — участливо сказал Нед Флетчер.

— Да. — Она запнулась. — Можно задать тебе один вопрос?

— Конечно, госпожа, — улыбнулся Флетчер.

— Тебе известно, что сталось с Джеханом?

Нед покраснел до кончиков ушей и уставился на тростниковую подстилку под ногами.

— Я… Извините, госпожа. Мне не велено говорить о нем с вами. — И он начал закрывать дверь.

Арлетта в отчаянии схватила его за руку.

— Госпожа, пожалуйста, не делайте этого.

Но Арлетта, твердо решив воспользоваться симпатией, которую явно испытывал к ней молодой англичанин, втянула его назад в светлицу.

— Ну скажи мне, умоляю! С ним все в порядке?

— Госпожа… — Сильные пальцы начали разжимать ее хватку, но Арлетта видела, что он боится причинить ей боль, и вцепилась в него еще сильнее.

— Скажи мне, по крайней мере, он жив?..

Нед Флетчер легко оторвал ее руки и с быстротой молнии выскочил за дверь. Раздался щелчок, и она опять осталась одна.

— Нед, пожалуйста! — Метнувшись к двери, Арлетта стала колотить в нее так сильно, что содрала кожу с костяшек пальцев. Ключ повернулся в замке, и только потом шепот Неда Флетчера приглушенно донесся до нее сквозь толстые дубовые доски.

— С ним все в порядке, госпожа. Его даже не высекли.

Ликуя от полученного известия, Арлетта уселась на пол и принялась облизывать поврежденную кисть руки.


Через два дня в семейных покоях над замковым залом графиня Мари де Ронсье разговаривала с сыном.

— Скажи мне, Франсуа, — графиня попутно выбирала материал для очередного зимнего плаща, поэтому несколько рулонов различных тканей лежали на дощатых козлах посреди помещения. Каждый из них был немного размотан, чтобы графиня могла пощупать образцы руками. — Сколько еще ты собираешься держать эту гадкую девчонку взаперти? Может быть, с нее уже достаточно?

Сорок восемь прожитых лет тяжким бременем лежали на ее плечах. Волосы, выбивавшиеся из-под покрывала, были так же белы, как и ее шейный платок. Она была щуплого и сухощавого телосложения, глубокие горькие морщины — наследие брака по расчету, — разбегались от плотно сжатых губ. Кончик длинного крючковатого носа свисал вниз. Руки графини, костистые и хрупкие с виду, торчали из рукавов халата словно сухие ветки. Кольца с драгоценными камнями, закрепленными в своих гнездах тоненькими лапками, она надевала и снимала с большим трудом — мешали болезненно распухшие суставы пальцев. Кожа на тыльной стороне ладоней была испещрена старческими пятнами.

Возле графини, помогая ей перебирать рулоны, суетилась Лена. Каждый раз, когда Франсуа бросал в ее сторону беглый взгляд, служанка вспыхивала розовым румянцем.

Графиня пощупала отрез синего шелка и поморщилась.

— Грубее власяницы, — вынесла она решение. — Носить это можно разве что в покаянную неделю. — Подойдя к следующему образцу, она потянула ткань на себя.

Поверх халата графиня носила меховую накидку, спускавшуюся ниже колен. Мари де Ронсье, внешне всегда слабая и хрупкая, и сегодня выглядела так, словно легкий порыв ветра мог унести ее, словно сухой лист. Но внешность графини могла ввести в заблуждение только поверхностного наблюдателя. Тот, кто удосужился бы повнимательнее вглядеться в ее темные строгие глаза, обнаружил бы, что от их проницательного взгляда никто и ничто укрыться не может, а их обладательница далеко не так безобидна, как кажется.

— Франсуа, мы говорили об Арлетте, — напомнила она.

— Я собирался держать ее взаперти до сегодняшнего вечера, — ответил Франсуа, лениво ощупывая вслед за матерью конец рулона желтой материи. — Я думал сходить к ней после вечери, чтобы лично убедиться, что она стала более сговорчивой. Впрочем, можно и продлить ее заключение на сегодняшнюю ночь. Я ожидаю со дня на день прибытия посланца графа Фавелла и хочу быть уверен, что до его приезда она больше ничего не выкинет. — Его пальцы поглаживали желтую ткань. Он подмигнул Лене, но слова его были обращены к матери. — На ощупь вот это кажется самым теплым, матушка, — сказал он.

Мари де Ронсье сунула свой ястребиный нос в отрез, на котором остановил свой выбор ее сын.

— Горчичного цвета? С моей-то кожей? Нет, Франсуа, боюсь, это мне не подойдет. — Она поглядела на Лену и сухо добавила:

— Эта расцветка для молодой девушки, а не для меня. Возможно, вот эта ткань цвета лесного папоротника подойдет мне больше. Хотя, по-моему, в мои лета должно одеваться в серое…

— Нет, матушка. Сшей плащ из зеленого, если тебе нравится.

— Кстати, Франсуа, насчет Арлетты…

— Что, матушка?

— Разреши мне поговорить с ней. Возможно, как женщина, я быстрее сумею найти с ней общий язык. Хотя Клеменсии и Элеанор удалось добиться весьма многого — наша дурнушка даже научилась вышивке от Клеменсии и Закону Божьему от отца Йоссе, — но, как я сейчас понимаю, мы все-таки упустили некоторые важные моменты в ее воспитании.

Графиня Мари понимала, что не уделяла внучке должного внимания. Она была женщиной практичной, ведение замкового хозяйства доставляло ей удовольствие, но, в отличие от мужа, в котором она души не чаяла, графиня очень скупо и неумело проявляла свои чувства. К тому же Мари никогда не понимала, зачем тепло относиться к внучке — все равно когда-нибудь, выйдя замуж, Арлетта оставит родной дом. Но теперь, когда этот день приблизился, графиня начала осознавать что-то вроде личной ответственности за судьбу девочки. К этому добавлялось сознание того, что отныне положение Арлетты будет влиять на благополучие всей семьи.

На лице Франсуа де Ронсье появилась ухмылка.

— Важные моменты? Это какие же, матушка?

— Я знаю, что ты застал ее в конюшне с Джеханом ле Мойном, — промолвила Мари, — но даю руку на отсечение, что их встреча была совершенно целомудренна.

— Да я и сам это знаю, матушка, но Арлетта не должна давать повода для сплетен, особенно теперь, когда должна стать графиней Фавелл.

— Ты знаешь, Франсуа, что твоя дочь способна по-настоящему привязаться только к животным. Ей и в голову не придет, что кто-то может неправильно истолковать ее встречи с сыном Хамона.

— Надо, чтобы приходило, — отозвался Франсуа. — Отец Йоссе не раз говорил мне, что моя дочка не по годам разумна…

Мари слегка усмехнулась.

— Она очень наивна, но я уверена, что не все еще потеряно. Позволь мне побеседовать с ней. Я хочу сходить к ней сразу после того, как выберу что-нибудь подходящее. — Она кивнула служанке. — Лена, убери ткани. Все, кроме вот этой зеленой. Раскроем займемся утром. И отыщи мои ножницы.

— Да, госпожа графиня, — Лена вскочила на ноги. Когда она проходила мимо, Франсуа быстро и почти незаметно провел ладонью по ее ягодицам. Лена сдавленно хихикнула.

Мари де Ронсье не упустила ни жеста, ни звука, но поджала губы и сделала вид, что ничего не заметила.


— О бабушка! Никак не ожидала увидеть вас здесь, — воскликнула затворница, когда дверь отворилась и на пороге показалась графиня Мари, слегка задыхаясь от долгого подъема по крутым лестницам. В первый раз с начала ее заточения к Арлетте поднялся не слуга, а кто-то из ее родных, и Арлетта была уверена, что это означало окончание наказания. Бросившись к постели, девочка расправила покрывало, потому что в комнате не было другого места, куда бабушка могла бы сесть, если не считать табурета, стоящего у стола. Он появился в хозяйстве Арлетты после прибытия в Хуэльгастель Клеменсии. Но табурет был слишком высок и неустойчив для пожилой дамы. — Садитесь, садитесь, бабушка!

Графиня ответила легкой улыбкой, почти не заметной на тонких бледных губах.

— Благодарю тебя, дитя. — Пройдя по тростниковому коврику, она уселась на постель, а Арлетта нерешительно подошла и остановилась перед ней, бессознательно наматывая на палец конец своего шелкового пояса. — Арлетта, твой отец рассказал мне о твоем поведении…