— Я понимаю…

— Как ни жаль, Анна, но тебе придется набраться терпения и ждать.

— Но как мне быть теперь? Вам очень хорошо рассуждать о безопасности Раймонда, но мне-то что делать? Моя мать готовится обручить меня с Самсоном.

Отец Иан прищелкнул языком.

— Я примерно этого от нее и ожидал. А что говорит твой отец?

— Он пока ничего не знает. Но я больше не силах скрывать от него свою беременность. Отче, я не хочу брака с Самсоном, и вы не сможете обвенчать меня насильно.

— Дитя мое, ты уже замужем. Никто не принудит тебя нарушить обет, который вы с Раймондом дали друг другу.

— Но что мне теперь делать? Отец все узнает со дня на день.

— Позволь мне заняться этой проблемой. Я буду молиться твоей святой заступнице.

Анна поднялась и, подобравши юбки, скрестила руки на выпирающем животе, как бы защищая будущее дитя.

— Пусть будет так, отец Иан. И я надеюсь, что Господь вскоре даст мне знамение и укрепит меня, ибо я не смогу долго сохранять тайну от отца.


Прошло несколько дней, и это наконец случилось. Хуберт понял, что его дочь беременна.

Родители сидели за столом в ожидании ужина. Анна раскладывала по блюдам тушеное кроличье мясо с овощами из закопченного глиняного горшка, подвешенного на цепи в камине.

Как и мать Анны, Хуберт поначалу спокойно отнесся к мысли о том, что он скоро станет дедушкой — но лишь поначалу.

— Анна, девочка моя, почему ты не так ласкова со мною, как обычно? Может быть, с тобой что-то случилось? Поделись с отцом, дочка.

Рука ее вздрогнула, с ложки в очаг упало несколько капель подливки. Раскаленные угли зашипели.

— Н-но… О чем ты, отец?.. — Щеки Анны залились краской, но не жар очага был тому виной.

— Ну, хватит, милая, в прятки играть, — сказал Хуберт, неторопливо отрезая толстый ломоть ситного. — Я давно слежу за тобой — в последнее время ты очень располнела. И ходить начала вперевалочку, словно утица. Я, конечно, человек простой, но и мне известно, что когда девица начинает так ковылять, можно прозакладывать, последний грош за то, что она с начинкой.

Благодарение небу, что днем мать посылала ее в «Якорь» купить кувшинчик яблочного сидра к ужину: его и поцеживал сейчас разомлевший отец. Сидр всегда действовал на него смягчающе и, кроме того, делал его речь особенно сочной. Анна переглянулась с матерью и набрала полные легкие воздуха. Пора было признаваться. И каяться. Ложью не спасешься.

— Да, отец. Я беременна. Роды в ноябре.

— Ой-ей-ей, уже в ноябре! — Хуберт отломил от ломтя небольшой кусок и, отправив в рот, стал задумчиво жевать.

Анна поставила перед ним на стол дымящийся горшок, и отец, довольно хмыкнув, взял большую ложку. Он был неравнодушен к рагу из кролика, и пока горшок не опустел, он не произнес ни слова. Анна уже думала, что самый тяжелый момент миновал и все обойдется довольно легко. Правда, мать очень рассердилась на нее, когда она наотрез отказалась выйти за Самсона, и отец, конечно, отреагирует точно так же.

Рагу доели, и Хуберт положил ложку на стол. Отломив кусочек хлеба, он собрал им со стенок горшка подливку и отправил в рот.

— Не испытывай мое терпение, дочь, — сказал он. — Ну-ка, выкладывай, как зовут моего зятя. Самсон?

— Нет, папа.

— Ах, не Самсон? Вон оно что… Тогда Ральф?

— Нет, папа.

Мархарид подалась вперед, ее карие глаза горели любопытством.

— Бесполезно, Хуберт. Эту загадку ты не отгадаешь и до утра. Я уже пыталась, но Анна молчит, словно камень. Она не назвала имя отца даже мне.

Лицо ее мужа потемнело от гнева.

— Что такое?!

Анна опустила голову.

— Посмотри-ка мне в глаза, дочь моя. — И Хуберт угрожающе поводил пальцем перед лицом испуганной девушки. — И не тяни время. Ты скажешь мне всю правду, и прямо сейчас. Ну-ка отвечай: как зовут отца ребенка?

— Прости, отец, — повторила Анна. — Я не могу этого сказать.

Хуберт ударил кулаком по столу так, что с грохотом подскочили суповые миски.

— Ты скажешь мне это прямо сейчас, сию минуту, или, брюхатая ты сучка, я наплюю на то, что ты с начинкой и выпорю тебя кнутом так, что ты неделю не встанешь!!!

— Не надо, Хуберт, — бледнея, сказала Мархарид. Она умоляюще посмотрела на Анну. — Пожалуйста, Анна! Одно только слово, ну что тебе стоит?

Анна снова покачала головой.

Хуберт долго смотрел на свою дочь, что-то обдумывая, затем откинулся назад и сказал:

— Ладно, я не буду принуждать тебя раскрывать свои тайны…

— Спасибо, папочка!

— … Но ты скоренько выйдешь замуж. Я думаю, Самсон возьмет тебя и такой. — Хуберт посмотрел на жену, ожидая поддержки. — Возьмет, возьмет, правда, Мархарид? Дьявол его знает почему, но этот болван всегда вздыхал по Анне.

— Он-то ее возьмет и еще пальчики оближет, да наша-то козочка не хочет, — объявила Мархарид. — Она говорит, что не пойдет замуж.

Отец упер руки в бока.

— Не хочет?..

На лице отца появилось такое выражение, что Анна посчитала благоразумным отойти от него подальше.

— Не хочет? — изумленно повторил он.

— Папа, не принуждай меня. Пожалуйста! Ты ничего не понимаешь…

Хуберт вскочил на ноги. Он был рослый и сильный мужчина. Анна вжалась в стену.

— Слушай, ты, сучка этакая, я еще раз говорю тебе, и больше повторять не стану. Ты брюхата и при этом не замужем. Это позор для тебя и для нас. Но я еще помню, что значит быть молодым, и сам предлагаю тебе наше прощение — при условии, что ты немедленно выйдешь замуж и узаконишь таким образом дитя, что у тебя внутри.

— Прости, отец, но я не могу…

— И это твое последнее слово?

— Да, отец.

Суровое выражение появилось на его обветренном лице. Он отвел взгляд от дочери, снова сел на лавку и сказал, глядя в пустую миску:

— В таком случае, красавица, собирай вещички и выметайся из дома.

— Нет, Хуберт! — закричала Мархарид, вскакивая из-за стола.

— Сядь, жена! — ледяным тоном обратился к ней муж. Анна слушала и не узнавала отцовского голоса.

— Но, Хуберт!..

— Сядь, я сказал!

Мархарид повиновалась.

Отец поднял голову и исподлобья взглянул на дочь, затем на жену. Он выглядел иначе, не так, как всегда. Мархарид таким его еще никогда не видела. Она тихо спросила:

— Значит, ты ей предлагаешь на выбор: она остается и выходит замуж за Самсона — или уходит из дома. Я правильно тебя поняла, Хуберт?

— Так и есть, слово в слово, — равнодушно согласился тот.

Все еще не веря, что ее выгоняют из дома, Анна повернулась к родителям спиной и пошла к своей лежанке. Она бросала в кучу вещи не раздумывая, небрежно скатав вместе сменное платье и тунику. Она добавила костяной гребень, красную ленту, нитку бус — подарок от Раймонда. Что еще?

Собирая пожитки, Анна слышала как бы издалека, как мать умоляла разгневанного отца:

— Хуберт, так никто никогда не делал.

— А я сделаю.

— Хуберт, но ты неправ.

— Неправ тот, кто плодит внебрачных детей.

— Хуберт, пожалуйста, передумай. Ты об этом горько пожалеешь.

— Никогда.

Анна была готова. Под мышкой она держала узел — завернутые в плащ свои пожитки. Она подошла к двери и взглянула в последний раз на отца.

— До свидания, папа…

Отец даже не взглянул на уходящую дочь.

— Мама!..

Всхлипнув, Мархарид поднялась с лавки.

— Я не позволю выгнать ее из дома в одном платьице!

Она подбежала к корзинке, в которую Анна утром собирала овощи и торопливо положила в нее десяток яблок, маленькую буханку хлеба и головку белого мягкого сыра. Бросившись к кровати Анны, Мархарид собрала в охапку одеяла и простыни и сунула эти тряпки в ту же корзину. Ее руки тряслись, как в лихорадке.

Анна ждала на пороге, а Хуберт сидел, тупо уставившись в пустую миску.

С корзинкой в руке, Мархарид бросилась к дочери и порывисто обняла ее. В ее глазах блестели слезы. Анна почувствовала, что и она сейчас заплачет, но сдержалась. Неожиданно она ощутила в себе силу, о которой до сих пор даже не подозревала.

— Прости, матушка.

— О, Анна! Ну пожалуйста, скажи нам правду и согласись выйти за Самсона!

— Мама, я дала обещание и останусь ему верна. Самсон — славный парень, но я не могу выйти за него.

Мархарид смахнула слезу, и мать с дочерью вышли за порог. Был теплый ласковый вечер.

— Я вижу по его глазам — он не изменит своего решения. — Голос Мархарид надломился. — Доброго пути. Я положила несколько су на дно корзинки, не потеряй их. Анна, я люблю тебя!

Анна пыталась улыбнуться.

— И я люблю тебя. — Она заговорила погромче, подойдя вплотную к двери. — И тебя, папа, я люблю тоже!

Взяв из рук матери корзинку, изгнанница зашагала по переулку, ведущему к церкви. Снова к отцу Иану.


По мере того, как Анна, нагруженная узлом одежды и корзинкой, которую ей собрала матушка, приближалась к дому отца Иана, на Локмариакер, словно нежный серый покров, опустились сумерки. Ветер стих, тишина и покой объяли всю гавань. Даже чайки в порту, и те замолчали. Море было их колыбелью, оно укачивало их перед сном.

Церковная дверь была приотворена, и Анна тихо вошла в портал. На алтаре горели две свечи, а перед ними стоял на коленях высокий человек; длинная тень от его фигуры падала на пол. Отец Иан совершал обязательное вечернее богослужение, распевая псалмы. Слова, произносимые речитативом, были почти неразличимы и, смешиваясь с отражающимся от каменных стен эхом, сливались в мерное гудение, похожее на отзвук далекого пчелиного роя.

Анна поставила корзинку и узел возле чаши для омовений, окропилась святой водой и стала терпеливо ждать, пока священник не окончит свою ежевечернюю молитву.

Она, конечно, боялась, что отец будет разгневан, боялась порки, но ей и в голову не могло прийти, что он просто так возьмет и выставит ее из родного дома. Где ей спать этой ночью? А завтрашней? Хорошо, пока еще лето. А когда наступит зима? Как ей выжить? Пока было довольно тепло, в крайнем случае можно выспаться и на земле в зарослях боярышника. Это почти не будет отличаться от ночей в дольмене, проведенных с Раймондом. Но скоро родится дитя. А зима, судя по приметам, в этом году будет морозная. Что же вообще ей делать?

Тревожные мысли Анны росли и множились, и, отгоняя их, она попыталась переключить внимание на молящегося отца Иана. Сначала она различала лишь непрерывное нечленораздельное гудение, но вскоре, прислушавшись, начала понимать слова.

Отец Иан пел один из покаянных псалмов, причем по-бретонски, а не на непонятной латыни, на которой совершало свои службы большинство окрестных священников, как было положено по канону. Отгоняя свои черные думы, Анна принялась вслушиваться в слова молитвы, стараясь улавливать их смысл.


— Перьями своими осенит тебя, и под крыльями его будешь безопасен; щит и ограждение — истина его.

Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем.

Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится.[5]


Прекрасные утешительные слова вливались прямо в смятенное сердце Анны. Она опустилась на холодные каменные плиты, ожидая продолжения.


— Ибо ты сказал: Господь — упование мое. Всевышнего избрал ты прибежищем твоим.

Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему.

Ибо ангелам своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях своих.[6]


И тотчас все существо Анны исполнилось умиротворения. Чувство это было столь полным, столь всеобъемлющим, что все ее сомнения вмиг рассеялись и пришла уверенность — все кончится хорошо. Она не знала, как именно, ведь каждая из обрушившихся на нее проблем казалась неразрешимой. Если попытаться обдумывать их с практической точки зрения, можно легко запутаться и никогда уже не выбраться к счастью. Но она понимала, что удача легкой ценой не дастся. А сейчас, неизвестно почему, Анна поверила, что в конце концов все наладится и с ними все будет хорошо; и с ее будущим малышом, и с Раймондом.

Произнеся заключительные слова молитвы, отец Иан поднял голову и, не поворачиваясь, спросил:

— Анна, это снова ты?

— Да, отче.

— Я молился за тебя, дитя мое. Приблизься ко мне, присядь.

Анна подошла к скамье в восточном приделе.

— Мой отец выкинул меня на улицу, словно нашкодившего котенка, так как я отказалась выйти замуж за Самсона.