Три минуты поцелуев и ласк — и вот Эмма слышит голос Теодора:

— Из того, что я вижу, я делаю вывод, что ты мне не поверила, — равнодушно сказал он. Эмма обернулась на звук голоса. Муж стоял, прислонившись к дереву. Был холоден и ироничен.

— Это не то, что вы думаете, Эшли, — счел своим долгом заявить майор. Теодор закатил глаза.

— Теперь, я полагаю, соринка из глаза успешно удалена, спаситель получил свою благодарность, и ничто не мешает нам вернуться в зал, — сказал барон и подал руку Эмме с преувеличенно вежливым поклоном.

Майор отпустил свою партнершу. Эмме ничего не оставалось, как принять руку Теодора. Она гадала, верил он в то, что говорил, или просто издевался. Поскольку ничего, кроме нескольких поцелуев, майор от нее не получил, она не признавала за собой особой вины и не ждала от Теодора никакого наказания. Они спокойно шли через зал, полный гостей, которые шушукались у них за спиной. Эмма могла легко догадаться, что они смеются над Теодором, который уже второй вечер подряд бросается в сад и приводит оттуда жену, уединившуюся с кавалером, и осуждают ее, осмелившуюся на попытку публичной измены.

Иногда они останавливались, чтобы переброситься со знакомыми парой слов. Навстречу им попалась и чета Клермонт. Пока они обменивались приветствиями, Эмма поймала на себе осуждающий, презрительный взгляд герцога. Он слегка покачал головой, словно говоря: не делай больше так. Эмма опустила глаза.

Посреди зала Теодор вновь остановился. Эмма приготовилась раскланиваться с очередными знакомыми, но Теодор неожиданно повернулся к ней лицом, обхватил ее так, что она оказалась у него под мышкой, а ее зад очень удобно выпятился…

— Нет… — прошипела она, яростно вырываясь, понимая, что он решил осуществить свою угрозу. Гости уже начали собираться вокруг них, не собираясь пропустить скандал.

— Не надо, не смей, — шипела она, уже срываясь на крик, понимая, что вырваться не удастся. Он опустил ладонь на ее закрытый юбками зад — несильно. Она даже не чувствовала боли, одно только унижение. — Отпусти меня!

Тогда он ударил посильнее. Кто-то в толпе злорадно засмеялся. Кто-то из мужчин неуверенно пробормотал: «Эшли, перестаньте…» Эмма вдруг поймала взгляд герцога — ты это заслужила, говорил он. Все смеялись над ней и радовались, что ей воздают по заслугам, хотя многие из гостей были куда более грешными, чем она.

— Я не буду больше, хватит! — взмолилась она после третьего удара, поняв, что ее никто не собирается выручать. Как она будет завтра смотреть им всем в глаза?

— Проси прощения, — приказал Теодор, поставив ее перед собой. Эмма размахнулась и влепила ему пощечину.

— Значит, мало, — сказал он на это и снова перехватил ее поудобнее. Теперь он был зол настолько, что ему стало все равно — что на них смотрят, что Эмма беременна. Он отвесил ей несколько полновесных шлепков и, судя по всему, собирался бить до тех пор, пока не устанет рука, поняла Эмма.

— Не надо! — закричала она, вырываясь. Теодор размеренно наносил удары, которые, впрочем, становились все слабее по мере того, как остывал его гнев, только Эмма не чувствовала этого. Она плакала. — Хватит, пожалуйста!

Теодор остановился, отпустил ее. Они стояли посреди примолкшей толпы и смотрели друг другу в глаза.

— Ты раскаиваешься? — спросил Теодор. Все замерли в ожидании ее ответа.

— Ненавижу тебя, — процедила она. Тогда Теодор мрачно усмехнулся размахнулся и отвесил ей пощечину — несильно, ни боли, ни отпечатка на щеке не останется. Потом развернулся и пошел прочь, оставив ее посреди зала. Толпа расступалась перед ним. Вдруг он столкнулся с какой-то женщиной. Леди Минтон. Они неслышно обменялись парой слов — и удалились вместе.

После этого зал словно взорвался шумом голосов, обсуждающих это событие. Все снова пришли в движение.

— Ты получила по заслугам, распутница, — сказала какая-то старая дама, проходя мимо Эммы.

Какое унижение… Эмма подумала, что до конца жизни не сможет появиться в обществе. Она вскинула голову и медленно направилась к выходу. Толпа расступалась перед ней также, как и перед ее мужем. Только Теодор снял с себя венец покорного рогоносца, который носил по ее вине, и потому его кое-кто провожал даже с восхищением. Она же была публично унижена, и потому всюду встречала лишь насмешливые и презрительные взгляды. Майору Триплтону явно было весело, хотя он пытался скрыть это. Джонас Хоупли был в ужасе. Клермонт смотрел на нее грустно, а его жена — сочувствующе, что оказалось для Эммы полной неожиданностью. Вот уж кто должен был злорадствовать.

Триплтон перехватил ее уже на улице.

— Теперь, полагаю, никто нам не помешает, — галантно сказал он и поклонился.

— Не желаю вас видеть, убирайтесь! — вспыхнула она, вспоминая, как он смеялся вместе со всеми. Некоторое время майор пристально смотрел на нее.

— Вероятно, и со мной в сад вы вышли, только чтобы насолить собственному мужу? — прохладно осведомился он. Эмма размахнулась, но майор перехватил ее руку.

— Потише, мадам, — голосом, каким отдавал приказы, сказал он. — Я не собираюсь навязывать свое общество.

Он отбросил ее руку в сторону.

— Бедный барон Эшли. Теперь я понимаю, почему он не вызвал меня. Стреляться с каждым, кого вы вовлекаете в ваши игры — патронов не хватит.

Эмма гордо вздернула подбородок:

— Меня не интересует ваше мнение.

— Оно и видно, — презрительно обронил майор и вернулся в дом.

Эмма устало села в карету. Она понурилась, несмотря на жесткий корсет. Теодор осмелился ударить… побить ее прилюдно. Он ушел с другой женщиной. Как она теперь будет жить дальше? Как?..

Ночью она долго не могла заснуть, ожидая, когда вернется Теодор, и изводила себя картинами, как он предается любви с леди Минтон. Шаги в спальне Теодора раздались только тогда, когда начало светать. Эмма вскочила и ворвалась в его спальню. Теодор обернулся. Волосы его были слегка растрепаны и… от него пахло духами леди Минтон. За милю несло. Почему-то этот факт разозлил Эмму больше всего: а ее духи, видите ли, ему не нравятся!

— Где ты был? — спросила она после долгого молчания.

— Гулял, — пожал плечами Теодор и отвернулся.

— Значит, ты гулял, — она сделала акцент на последнем слове, — а я не имею права?

Теодор резко обернулся. Собственно, он так и не изменил жене — не смог перебороть свою порядочность, хотя уходил из бального зала с твердым намерением сделать это. Потом ему пришлось извиняться перед леди Минтон. Хотя Эмме обо всем этом знать не обязательно.

— Не имеешь, — холодно сказал он.

— Почему?

— Потому что я так сказал.

Некоторое время Эмма сверлила его злым взглядом, но это не произвело на мужа никакого впечатления. Он оставался холодным и решительным, всем своим видом напоминая, что случилось вечером у графини Йовиль и что такое может повториться вновь, стоит Эмме оступиться.

— Ты унизил меня, — холодно сказала она.

— Ты унижала меня не раз, — равнодушно возразил он. На это Эмме нечего было ответить.

— Чего ты хочешь добиться этим? — тихо спросила она.

Теодор мрачно улыбнулся.

— Послушания. Полного и безоговорочного послушания.

Это напомнило ей ее первое замужество.

— А как же «верность, честность и уважение»? — спросила она, чувствуя, что вот-вот сорвется и закричит.

Теодор подошел совсем близко. Он смотрел на нее сверху вниз, хотя Бог знает как это у него вышло, если учесть, что они были одинакового роста.

«Ты не способна на это,»- подумал он, а вслух сказал:

— Послушание, и ничего более. А теперь иди, я хочу спать.

Ее отослали, как служанку! Даже хуже, потому что со всеми слугами Теодор обходился как нельзя более корректно и вежливо.

Она размахнулась, но Теодор перехватил ее руку — он предполагал такую реакцию на свои намеренно грубые слова.

— Будь ты проклят! — закричала она. Теодор мрачно улыбнулся и отбросил ее руку. Вероятно, он был проклят в тот день, когда предложил ей стать его женой.

— Спокойной ночи, — сказал он холодно. Эмма выбежала из его спальни и с треском захлопнула за собой дверь.

Теодор разделся и упал на кровать, продолжая размышлять, как держать Эмму в узде, чтобы больше не повторять того, что сделал нынче вечером на балу. Он не мог вспоминать об этом без отвращения к себе. К сожалению, если он пойдет извиняться перед Эммой, то только испортит всю кампанию по «укрощению строптивой».

Глава 23

На следующее утро Эмму подташнивало, что было удивительно, потому что давно уже ребенок не беспокоил ее по утрам. Но она была рада любому происшествию, позволявшему ей остаться в постели. Спустя несколько минут после того, как она проснулась, пришел Теодор. Очевидно, встретил Кэтрин, которая сообщила ему о самочувствии Эммы. Он был весьма обеспокоен.

— С тобой все в порядке? — резко спросил он, стоя в дверях комнаты.

— Да, — несколько удивленно ответила Эмма. Что с ней может быть не в порядке?

— Может быть, стоит послать за врачом?

— Не надо, это просто… утреннее.

— Ты уверена?

И тут Эмма поняла, чего испугался Теодор — выкидыша. И испугалась сама. А вдруг это и правда?..

— Я пошлю, — решил Теодор и вышел из ее спальни. Не допусти, Господи! Он передал сообщение одному из слуг, наказав поторопиться, а сам отправился обратно к Эмме.

Эмма свернулась на постели калачиком, так было легче. Она была рада, что ее муки заставляют Теодора чувствовать себя виноватым. Очевидно, он считает, что вчерашнее избиение — хотя какое там избиение, скорее нервное потрясение — плохо сказалось на ее здоровье. Когда Кэтрин принесла чай, всегда помогавший ранее при утренних приступах, Теодор помог ей выпить его, как делал обычно в Дербери. Эмма очень хотела обидеться на него за вчерашнее и не принимать его помощи, но испугалась, что если она его прогонит, то он уйдет, и потому безропотно принимала его помощь. Она вспомнила, как облегчало его присутствие ее муки в Дербери, как терпеливо он пропускал мимо ушей ее нападки, как потом, когда утренняя тошнота стала понемногу проходить и ничья помощь ей не требовалась, она скучала без него. И вот он снова с ней, и у нее не хватает духу прогнать его, несмотря на вчерашнее.

Врач прибыл через пятнадцать минут — он жил неподалеку. Пока он осматривал леди, Теодор беспокойно ходил по комнате.

— Леди Эшли и ребенок в порядке, — наконец сообщил он. — Вероятно, леди вчера перенервничала? — вопросительно посмотрел он на лорда Эшли. Тот криво улыбнулся.

— Да, вчера леди Эшли действительно перенервничала, — отрывисто сказал он. Врач укоризненно посмотрел на барона, потом на его жену. Конечно, всякое бывает, супруги ссорятся, и не его дело вмешиваться в семейную жизнь.

— Постарайтесь избегать нервных потрясений, миледи. Это вредно для ребенка, — прощаясь, сказал он.

Эмма с мрачным удовлетворением посмотрела на мужа: как ты теперь будешь меня бить? Теодор ответил ей таким же мрачным взглядом: и без этого найду на тебя управу, не беспокойся. Этот молчаливый ответ несколько сбил с Эммы самоуверенность. Она просто отвернулась от него. Теодор криво усмехнулся.

— Сегодня вечером мы идем в оперу, — сообщил он. Эмма мгновенно обернулась к нему.

— Нет, — категорично сказала она. После вчерашнего унижения показаться на людях?..

— Эмма, я не спрашиваю, я сообщаю тебе, что… сегодня… вечером… мы… идем… в оперу. Понятно?

— А как ты меня заставишь? Снова побьешь?

Теодор решил сначала попытаться убедить ее:

— Вчера мы оба довольно низко пали в глазах света. Сегодня нам необходимо появиться вместе и продемонстрировать всем мирные отношения между нами.

Эмма собралась было возразить, но Теодор опередил ее — уж он-то прекрасно знал слабые стороны своего убеждения.

— Если не ради нас самих, то хотя бы ради ребенка, которого ты носишь.

Эмма растеряла все свои возражения.

Результат Теодора вдохновил, и он продолжил в том же духе:

— Вспомни, что сказал врач: тебе вредно волноваться. Если ты не будешь мне перечить, то и волноваться тебе будет не о чем, это я тебе могу обещать.

Несколько секунд Эмма пристально смотрела на него.

— Если я от тебя уеду, то тогда мне тоже не придется волноваться. Или вышвырну тебя из своего дома.

Видит Бог, Теодор не хотел прибегать к шантажу, но она его вынудила.

— Я твой муж, леди Эшли. И все твое после свадьбы стало моим — по закону.

— Ты подписал брачный контракт — помнишь? — холодно спросила она.

— Этот контракт держится только на моем честном слове, — так же холодно ответил он. — Я легко могу уничтожить его. Кроме того, несколько лет назад ты подписала бумаги, где передавала мне все свое состояние.