Анна Рейн - Холодная

— У меня есть совесть, — холодно отрезала она. — Мое поведение было недопустимым.

«Ужас! — подумала Эмма. — Что за вызывающий тон! Я же пришла извиняться, а не нападать. Я унижала его столько времени, неудивительно, что сейчас приходится унижаться самой.»

— Когда? Когда изменяли мне или когда выставили свою связь напоказ? — Теодор не стал говорить вслух, что изменить она не могла ему по той причине, что они вместе так и не спали. Не изменяла ему — изменяла супружеским клятвам.

Эмма разозлилась. Она закрыла глаза, чтобы сдержаться и не наговорить глупостей. У нее так и чесались руки дать ему пощечину. Хорошо, что он был от нее достаточно далеко.

— Я сожалею, что унизила вас перед светом, — медленно выговорила она, стараясь совладать с собой. В конце концов, она не могла сожалеть о том, что изменяла ему, потому что на самом деле она этого не делала.

Теодор горько усмехнулся.

— Извинения приняты, мадам. Теперь вам вовсе не обязательно ехать в Эшли-парк.

— Но я хочу поехать, — едва не вскрикнула она.

— Воля ваша, но вы, вероятно, не вполне представляете, на что себя обрекаете. Дом полуразрушен, слуг практически нет, магазинов там тоже нет, и никаких развлечений. Там вам никто не знаком.

Эмма глубоко вздохнула, стараясь не поддаваться обиде, ведь у него не было причин думать о ней иначе.

— Дом вы сейчас реставрируете, слуг можно нанять в деревне. Учитывая, что поместье в упадке, думаю многие будут не прочь получить хорошо оплачиваемую работу в доме. От развлечений я устала, как и от магазинов. Вы знакомы со мной, кроме того, я обычно быстро завязываю знакомства.

Последнее говорить не стоило, мгновенно поняла она, увидев, как он нахмурился. За ее словами про знакомства он разглядел то, чего там не было: привычку к беспорядочным связям.

— Чем вы будете там заниматься? — спросил он, и Эмма облегченно вздохнула.

— Я могла бы помогать вам с делами по поместью. Я долгое время сама управляла поместьем, которое оставил мне муж, и как видите, доходы с него позволяют мне вести довольно обеспеченную жизнь.

— Разве у вас нет управляющего?

— Есть, конечно, но я предпочитаю не доверять слепо свои доходы в посторонние руки.

— Да? Необычно, — заметил Теодор, явно заинтересовавшись.

— Необычно, — согласилась Эмма, слегка улыбнувшись. — Зато полезно.

Теодор не стал говорить, что сам в этом почти ничего не понимает. Если леди Эмма на самом деле пожелает помочь ему, а не навредить, ее помощь может оказаться бесценной. Если же вздумает навредить, то пусть лучше не знает, насколько он несведущ в этих делах. Конечно, недавно по рекомендации лорда Понсонби он нанял управляющего, который сначала в ужас пришел от того, что увидел в Эшли-парке. Мистер Конли сказал, что поместье начнет приносить доход не раньше, чем через два года, да и то при очень разумном подходе и огромных капиталовложениях.

Посмотрим, что скажет леди Эмма, улыбнулся Теодор. Эмма, заметив его улыбку, затаила дыхание.

— Хорошо, — сказал Теодор. — Вы поедете со мной. Только если будете жаловаться, я отправлю вас обратно.

А с ее сластолюбивой натурой он как-нибудь управится. Когда-то тетушка Жюстина говорила, что женщинам требуется твердая рука, и не грех, в случае чего, и поколотить жену. Теодор начал привыкать к мысли, что тетушка, возможно, была права, и некоторая строгость излишеством не будет.

Эмма созвала всех служанок своего большого дома, чтобы успеть уложить гардероб к завтрашнему дню. Задача не из легких. Тогда она решила половину оставить. К примеру, зачем ей там бальные платья? А таких было большинство в ее гардеробе. Она решила взять всего одно — так, на всякий случай.

Вечером она спустилась к ужину.

— Мадам, — удивленно поприветствовал ее Теодор. — Я считал, что вы приняли приглашение на бал к графине Дамонт.

— Я отказалась, — пожала плечом Эмма.

Теодор помог ей сесть.

— Сколько времени вам требуется на сборы? — спросил он. Эмма удивленно взглянула на него: она-то считала, что он выезжает завтра и к этому времени надо быть готовой любой ценой.

— Я думаю, завтра можно выезжать, — медленно ответила она. Теперь удивился Теодор.

— Очень рад такой поспешности, — сказал он и едва заметно улыбнулся. У Эммы бешено забилось сердце: улыбка сделала Теодора красавцем. Больше они не разговаривали, и Теодор больше не улыбался, но лицо его было непривычно расслаблено и спокойно. Они ужинали в благостной тишине, и Эмма наслаждалась каждым мгновением ужина. Однажды она встретилась глазами с мужем, и он улыбнулся ей. Эмма не ответила на его улыбку, лишь уткнулась глазами в свою тарелку, — ей стало неловко. Она не знала, что лицо ее приняло холодное, надменное выражение и не видела, что улыбка Теодора сразу стала горькой усмешкой.

«Не обольщайся, дурак, — сказал он себе. — Она едет с тобой по каким-то своим женским причинам, а вовсе не потому, что ты наконец очаровал ее. И твоих ухаживаний она, очевидно, принимать не хочет.»

Но надежда ожила…

Они договорились, во сколько выезжают, и разошлись. Теодор ушел в кабинет изучать журналы по сельскому хозяйству, Эмма отправилась наблюдать, как служанки укладывают последний сундук.

Утро принесло Эмме новые сомнения.

Она отправлялась в путь в карете. Позади следовало еще два экипажа, нагруженных ее сундуками. Сопровождало ее пять всадников: четыре грума и Теодор. По сравнению с дюжими охранниками Теодор явно проигрывал в росте и весе, но лондонским хлыщом совсем не казался. Хотя бы потому, что костюм на нем был явно не от самого модного портного. Лошадь его была обычной, не из таких, какими любят хвастаться остальные мужчины. Он был похож на секретаря какого-нибудь графа.

«Он, вероятно, не умеет выбирать костюмы и лошадей, — с сожалением подумала Эмма. — Но нет. Его костюм, хоть и не дорогой, сидит ладно. Но уж в лошадях он точно ничего не понимает. Наверняка с него за эту кобылу содрали втридорога.» Эмма не могла знать, что за полтора года бедного существования Теодор научился, как не поддаваться подобному обману.

Эмма пожалела, что сама поехала в карете, а Теодор на лошади. У них совсем не было возможности разговаривать. Она-то полагала, что он поедет вместе с ней в карете. Ошиблась, как и во многом другом. Хоть Теодор и не был идеальным наездником, но явно чувствовал себя в седле хорошо. Она совсем его не знала.

Приближалась ночь. Они подъехали к гостинице. Теодор спешился, удовлетворенно вздохнув. За весь день они сделали всего три остановки. Он помог жене и ее горничной выйти из кареты и повел Эмму внутрь таверны. Там было чисто, уютно.

— Добрый вечер, лорд Эшли, — поздоровался хозяин.

— Добрый вечер, мистер Крэддок. Две комнаты, пожалуйста. И ужин.

Хозяин взглянул на даму.

— Сию минуту, милорд. Что прикажете на ужин?

— Как обычно.

Эмма была так разочарована, что в таверне нашлось две комнаты, что не услышала дальнейшего разговора.

— Здесь хорошая еда, мадам, — по-своему истолковал выражение ее лица Теодор.

— Да, — холодно отрезала она и тут же пожалела, увидев, как мрачно усмехнулся муж. Она должна следить за собой, если хочет жить с мужем в мире и согласии.

Принесли ужин. Жареный цыпленок, яблочный пирог, сыр, молоко. Эмма с удивлением взглянула на мужа, который, как она полагала, должен был пить эль или вино, а никак не такой детский напиток, как молоко. Теодор заметил ее взгляд.

— У мистера Крэддока самое вкусное молоко на всей дороге до Эшли-парка, — сказал он с серьезным видом, но в глазах его светилась насмешка. — Эль, впрочем, тоже. Может, сказать, чтобы вам принесли его?

— Нет, спасибо, — снова холодно ответила Эмма. На этот раз ее холодность не произвела на мужа ожидаемого эффекта, он лишь насмешливо улыбнулся. Эмма тяжело вздохнула.

— Откуда у вас эта лошадь? — спросила она.

— Купил у Понсонби. У него конный завод.

— У него ничего получше не нашлось?

Теодор медленно закрыл глаза. Эмма подумала, что оскорбила мужа в лучших чувствах. Если он купил эту лошадь, то, вероятно, считал, что она лучшая на свете. Как же она привлечет мужа, если постоянно говорит то, чего ни в коем случае говорить не следовало?

Когда он открыл глаза, она с сожалением отметила, что его насмешливое настроение прошло.

— Почему же, он предлагал мне лошадей «получше». Я купил именно ту, что хотел.

Эмма подумала, что она тоже ему не нужна, но ведь он не покупал ее, скорее наоборот, она купила его. И продал его родной брат. Хорошо, хоть деньги достались самому Теодору и он имеет возможность покупать тех лошадей, которых хочет.

После ужина он проводил Эмму в ее комнату, пожелал спокойной ночи и ушел к себе. Эмма с сожалением вздохнула. Ей хотелось стать его женой по-настоящему, но, похоже, сам Теодор теперь этого не хотел.

Итак, ее муж не любит дорогих лошадей. С одной стороны, это обнадеживало, что ее состояние не будет растрачено в ближайшие дни. Да, конечно существовал брачный договор, по которому Теодор не имел права на ее состояние, но если у него не останется другого выбора, когда придется расплачиваться с крупными карточными долгами, он запросто может наплевать на эту бумажку, и Эмма ничего не сможет сделать. Хотя, честно говоря, подтверждений тому, что Теодор — игрок, у нее не было. Она пожалела, что в Лондоне не расспросила кого-нибудь из своих поклонников о пристрастиях Теодора.

Следующий день был точной копией прошедшего дня. Бесконечная дорога, одиночество и скука. Только во время остановок была возможность пообщаться с мужем. Впрочем, он не выказывал желания разговаривать, и отвечал односложно.

— Кто такая тетушка Жюстина? — спросила она за обедом, когда взгляд ее упал на обручальное кольцо.

— Сестра моей матери. Они дочери графа де Кризо.

— Ваша тетя живет во Франции?

— Да.

— Вы у нее жили последние несколько лет?

— Да.

— Почему вы не жили с отцом?

Теодор мрачно взглянул на нее и пожал плечами.

— Мы поссорились. Мадам, мне неприятна эта тема, — сказал он, прежде чем Эмма успела еще хоть что-нибудь спросить. Эмма опешила: она не привыкла к такому прямолинейному изменению темы.

— За что вы выбрали вашу лошадь? — после некоторой паузы спросила она.

— За покладистость, — с намеком ответил он. Эмма скривила губы. Она и так знала, что покладистости в ней не достает. И никогда она больше не будет покорной и послушной, если это не выгодно ей самой.

— Я и так не очень хороший всадник. Еще не хватало сломать себе шею, упав с лошади.

Эти слова изумили ее. Эмма привыкла, что если даже мужчины чего-то не умеют, то они никогда в этом не признаются: или будут бахвалиться, или в лучшем случае промолчат.

— А что вы умеете делать хорошо? — спросила она и почти сразу пожалела о своем вопросе. Теперь он будет говорить без остановки…

Теодор откинулся назад и задумался. Помолчал. Потом загадочно улыбнулся и ответил одним словом:

— Думать.

Эмма ожидала продолжения, а когда его не последовало, сама спросила:

— И все?

Он пожал плечами.

Теодор глядел ей в глаза и улыбался. Он красив, вновь отметила Эмма. Ну на самом деле, не то чтобы очень красив, скорее привлекателен, особенно когда улыбается. Глаза у него были серые. Сейчас в них плясали смешинки. Темные волосы слегка вились на висках. Интересно, находит ли он привлекательными голубоглазых блондинок — таких как она?

Он совсем не такой, как мужчины, которых она знала. Вряд ли кто из них оставил бы ее в покое в первую брачную ночь и в остальные ночи только потому, что она была холодна. Вряд ли кто-то из них так долго терпел бы, что ему наставляют рога перед всем светом, а потом ограничился простым оскорблением. Наедине. Теперь же Теодор и вовсе не поднимал эту тему. И еще вряд ли кто-нибудь из мужчин отверг бы ее, когда она сама предлагала себя. Любой был бы рад воспользоваться ее помешательством (иначе она не могла себе объяснить, почему вдруг вздумала предлагать себя мужу), тем более будучи пьяным, но только не ее муж. Теодор не производил впечатления слабого мужчины — ни телом, ни духом. Значит, все это происходило по каким-то другим причинам, и ей они были непонятны.

Она молчала, размышляя, и Теодор не делал попыток поддержать разговор.

Молоко! Ну кто бы из ее знакомых мужчин заказал молоко?! Сегодня он пил эль, как и она, но вчерашнее молоко не выходило у нее из памяти.

Эмма с нетерпением ждала ночи и отчаянно желала, чтобы в гостинице, где они остановятся на ночь, не хватило комнат на всех. Правда, он может отправить ее спать в комнату со служанкой, а сам заночует с охранниками. Ей казалось, что он человек непривередливый и не будет страдать, что приходится провести ночь в неподобающем окружении.