Я не могу разгадать одну тайну. Разгадка в нем самом или в его жене. Точнее, не так. Обе причины в нем. У каждого человека есть своя система координат. Либо он в центре этой системы, и тогда он нормальный человек; либо он искренне уступил это место другому, и тогда он святой. Ухаживать за тяжелобольной женщиной столько лет? Это делается для себя или для нее? Все дело в муках совести наяву и геенне огненной по ту сторону? Или это неземная любовь?

– Ты заболела? – спросил меня Димитрий.

– Нет, – ответила я, чтобы отвязаться.

– Ты забеременела?

– Нет, – ответила я.

– Тогда какого черта ты торчишь на подоконнике целый вечер?

– Подоконник – симптом беременности в вашем кругу? – вяло спросила я и отвернулась. Мне хотелось, чтобы Димитрий убрался подальше и поскорее. Мне он мешал тем, что жил. По соседству.

Я положила подбородок на колени и смотрела на педикюр, сделанный в одном из самых дорогих салонов. У ногтя большого пальца был ободран кусочек лака. Это непорядок.

– Если хочешь, мы поженимся. Что думаешь? – услышала я голос Димитрия.

– Не знаю.

– Что ты не знаешь? – закричал Димитрий, распаляясь все больше и больше. – Ты вообще что-нибудь знаешь? Что тебе надо? Ты знаешь?

Я подумала, что сейчас начнется обычная канитель. Тоска и беспросветная серость. Преступление, наказание, постель. Мне даже малина наскучила. Мои детские страхи терпели медленное поражение. Не стоит ходить к психотерапевтам – воплощай страхи в жизнь, и они станут обыденным делом.

– Ты почему на меня не смотришь? – тихо спросил Димитрий.

– Смотрю, – не поворачивая головы, сказала я.

Он развернулся и вышел из комнаты. Я сидела на подоконнике, пока не стало темно. Потом разделась и легла в постель Димитрия. Мы оба не спали. Он молчал, и я молчала. До самого утра.

– Будешь мне изменять, – сказал он утром, – я тебя убью.

Его глаза не были бешеными. В них была холодная злоба и ледяное остервенение. Жизненное послание черным по белому, крупными печатными буквами «убью». Такими буквами пишут лозунги для демонстраций и билбордов. Они воздействуют напрямую или зомбируют исподволь.

– У меня, кроме тебя, никого нет, – ответила я и незаметно вытерла влажные ладони.

Глава 9

Больница не выиграла тендер на госзаказ, за что заместитель по лечебной работе получила показательную трепку от Седельцова. Ее освободили от занимаемой должности при всем честном народе на общебольничной конференции. Ее вина была непростительной. Больница теперь не дежурила по двум районам и потеряла на этом деньги. В городе, кроме Седельцова, есть и другие главные врачи со связями. Даже его жена не смогла ничего сделать. Тендерная документация была сляпана кое-как, это определил бы и студент первого курса, не говоря о городской администрации. Седельцов был в бешенстве, хотя он и так в шоколаде благодаря жене.

– Зарубина, ко мне, – приказал Седельцов.

Меня довели до его приемной насмешливые взгляды. К иронии примешивалась звериная зависть.

– Будешь моим заместителем, – он не спросил, а утвердил свои слова. И бросил взгляд на комнату отдыха.

«Не рановато ли?» – подумала я.

Седельцов стал меня безумно раздражать. Надоел до смерти. Как я жалела о своей редкой непредусмотрительности! Если первые два харассмента были моим осознанным, холодным решением, то последний – моей неосознанной, гормональной ошибкой. Я пошла на поводу у своих звериных инстинктов или безусловных рефлексов, как вам угодно. Забылась и получила удовольствие, чем возвысила Седельцова в его собственных глазах. С тех пор он стал преследовать меня своим навязчивым вниманием везде и всюду. Сначала намекал, потом уже открыто спрашивал:

– Когда?

По мне нетрудно догадаться, что у меня тоже все в шоколаде; я не овца, потому меня нужно либо шантажировать, либо приманивать. Хотя у меня нет связей, есть только Димитрий. Но позволить Димитрию влезть в мои отношения с другими людьми? Ни за что на свете! Не стоит перекладывать свои проблемы на чужие плечи. Чрезмерная осведомленность может превратить чужие плечи в очередную вашу проблему. Вы и не заметите, как чужие плечи станут влиять на вашу жизнь и отношения с другими людьми. Прививка от чужого прессинга – самостоятельное решение собственных проблем. Напрягите извилины и действуйте. Извилисто или прямо. В зависимости от ситуации. И ничего не бойтесь. Иногда оглушительный провал может стать первой ступенью к успеху.

Седельцов решил меня приманивать, сыграв на моих амбициях. Откровенно говоря, раньше я бы могла согласиться. В тридцать лет стать замом в крупной городской больнице не так уж и плохо. Для практикующих врачей это очередная ступенька карьерной лестницы. Я могла бы совмещать и административную, и лечебную работу, и науку. Работала бы не двадцать четыре, а тридцать шесть часов в сутки. Но сейчас это было грязью, грязью и еще раз грязью.

Седельцов снова бросил взгляд на дверь комнаты отдыха, его рука рефлекторно схватилась за брючный ремень. Надо было действовать быстро и умно, чтобы он не успел поставить себя в смешное положение. Я не хотела менять работу.

– Спасибо, Роман Борисович, – как можно более искреннее поблагодарила я. – Но диссертация… Меня сроки поджимают. Сейчас это на первом плане. Вы же меня понимаете?

Оторопь на его лице сменилась разочарованием, затем нескрываемой досадой. Не стоит доводить чувство досады у шефа до раздражения. Потом может быть хуже.

– Спасибо, – повторила я.

Мазнула его сухие, потрескавшиеся губы и вышла.

У Седельцова омерзительные губы. Они похожи на сброшенную шкурку щитомордника.

Я все сделала быстро, но насколько умно, покажет время. Хотя готовиться лучше к худшему. Пока шла к себе в отделение, поняла, что поступила абсолютно неверно. Зачем я лепетала про диссертацию? Какого черта я его целовала? Что за глупая непоследовательность и детская половинчатость? Нет – значит нет. Мое оружие – это самоуверенность и наглость. Люди теряются и не могут противостоять, даже самые крутые яйца. Раньше мне всегда это удавалось. А теперь я бедная дурочка. Что за напасть? Как сглазили.

В отделении меня встретил Рябченко. Маленький лопоухий щенок стал вислоухим. Он смотрел на меня так, словно я ему изменила.

– Рябченко, – сказала я. – Открылась вакансия зама по лечебной работе. Кандидатуру выставить не желаете?

Маленький щенок широко улыбнулся до своих огромных, лопоухих ушей. У меня стало немного легче на душе.

Я пришла домой и включила телевизор. Я терпеть не могу смотреть телевизор. Бессмысленная трата времени. Сейчас я его включаю, чтобы хоть как-то занять голову и ни о чем не думать. Включила и пожалела. С экрана вещал индивидуум, зомбируя телевизионную паству креационизмом. Из его слов выходило, что человек появился из ничего, сразу таким же прекрасным и совершенным, как человек современный. Совершенному человеку следует почитать эмбриологию, он очень удивится, обнаружив у человеческого плода сходство с биологическими объектами, не наделенными душой. Мне интересно, этот индивидуум учился хоть где-нибудь? Он хотя бы раз открывал Библию? Если бы он читал Библию, он без труда обнаружил бы в первой главе Книги Бытия описание теории эволюции видов. Слово в слово. Написанное за тысячи лет до Дарвина! Меня как врача и махрового дарвиниста бесит средневековое мракобесие с экрана. Могут найтись болваны, которые в это поверят.

Зачем я включила телевизор? Раздражение только усилилось.

В дверь позвонил Димитрий, и я поехала к нему домой. Сплошной сюр. Думаю об одном, сплю с другим. Это у всех так? Или я одна такая ненормальная?

– Ты такая несобранная. – Из тумана вынырнуло лицо Димитрия.

– Я?! – обозлилась я.

– Ты, – подтвердила бестолочь по имени Димитрий. – Ты абсолютно несамостоятельна. Ты хоть раз принимала самостоятельные решения?

– Я каждый день принимаю самостоятельные решения! Я – врач. У меня тяжелые пациенты. Я изо дня в день принимаю решения о жизни и смерти!

– Чушь! Это рутина. Ты хоть раз начинала с нуля? Сделала что-нибудь такое, чему тебя не обучили родители, школа, институт? Ты плывешь по течению без руля и ветрил. Ты даже еду приготовить себе не можешь!

– А ты?! – заорала я как ненормальная.

– Дура, – сказал мне Димитрий.

Что я ору? Я в такой злобе, что готова его убить. Я, которая всегда все держит под контролем и никогда не повышает голос, если самой это не нужно. Я стала совершенно раскоординированной истеричкой. Истеричкой, которую клинический идиот считает умственно отсталой. Вот так новость!

Господи! Как меня раздражает Димитрий! Я готова положить ему ночью на лицо подушку, а утром сказать, что так и было.

Планы рушатся, репутация тоже. Все идет не так. Что мне делать? Я каждый день задаю этот вопрос и смотрю на небо. Небу на меня абсолютно чихать.

Что же мне делать?

Время показало, что Седельцов решил со мной не ссориться, перестал откровенно на меня пялиться и являться к нам в отделение по поводу и без повода. Вакансия зама осталась незанятой. Двор Людовика Седельцова затих, как небо перед грозой, в ожидании новостей. Все шло не так.

* * *

Любовная лихорадка перешла в хроническую фазу и стала похожей на стенокардию. Стенокардия – это болезнь, при которой все время болит сердце. Это не острая боль. Она давит на грудь с утра до вечера, к ней даже привыкаешь. Стенокардия покоя намного хуже, она напоминает о себе в любое время. Особенно она любит появляться ночью. В покое. Когда хочется поскорее заснуть и ни о чем не думать.

Потому я думаю и думаю. Думаю и думаю. Целыми днями и целыми ночами. Знаете о чем? Как привязать сокола крепкой веревкой.

Надо узнать, как дела у Ленки. Прошло почти полмесяца. Неудобно, она может ждать моего звонка. Главное, чтобы ответила она. Если ее муж, я брошу трубку. Что в этом особенного? Чего я боюсь?

Я посмотрела на себя в зеркало и набрала номер. Трубку взял Игорь.

– Я тебя люблю, – ни с того ни с сего выпалила я.

И меня захлестнула красная горячая волна, накрыв с головой. Я моментально оглохла, я только слышала шум воды. В водной глади зеркала поднимались, кружились, закручивались красные пузыри. Один из красных пузырей лопнул у самого уха, и ко мне вернулся слух. И я услышала, что я его спрашиваю:

– А ты меня?

Мое сердце трепыхнулось и свалилось вниз. Из подмышек текли струйки холодного пота. Я переложила трубку из одной руки в другую. Она была влажной.

– Нет! Не отвечай. Это неважно. Я только одну вещь хочу узнать. Зачем ты с ней? Это что? Чувство долга, любви, самопожертвования? Или милосердия? Или всего вместе?

Трубка моего телефона молчала.

– Скажи, у тебя есть женщина? Сколько времени у тебя ее не было? В чем твоя личная жизнь? Кто ты есть? Сиделка, верный муж, товарищ, друг, брат?

На другом конце провода была тишина. Абсолютное безмолвие. Не было слышно даже дыхания. Я говорила в пустоту. Я кричала в пустоту как ненормальная.

– Когда ты будешь жить для себя? Хоть немного. Хоть в чем-то! Когда у тебя будет твой маленький, крошечный кусочек жизни? Чего ты ждешь? Чего? А если потом будет поздно? Если потом никогда ничего не будет? Что тогда? Тебе будет легче? Отвечай!

– Я не могу! – ожесточенно сказал он.

– Из-за самого себя? Ты готов похоронить себя заживо, чтобы не было стыдно перед самим собой?

– Ты не поймешь.

– Знаешь, что я пойму? Если мы будем вместе хоть иногда! Кому от этого будет хуже? Кто узнает об этом? – кричала я.

– Это невозможно, – устало сказал Игорь.

– Хоть один раз. – Я выдохлась и замолчала.

Я устала. Так устала, словно таскала камни всей земли. Все было бесполезно.

Мы оба молчали с обеих сторон телефонной трубки. Так долго, что я легла на кровать.

– Я не закрою дверь, – сказала я и положила трубку.

Я лежала на кровати, сложив на груди руки. Я молила бога, чтобы он хоть раз подарил то, что мне нужнее всего.

Бог меня услышал, и ко мне пришел Шагающий ангел.

Знаете почему? Потому что сам бог не знает, что лучше. Чтобы несчастные, больные люди отпустили своих близких на волю или чтобы они продолжали их мучить. Все люди, даже близкие смертельно больных, имеют право на кусочек счастья. Если его отложить, оно может испортиться.

* * *

Если перефразировать «Новую патологию», то любовь – это избыточная теплота. Ее внутри может стать так много, что можно умереть от теплового удара. Нужна заместительная терапия, немедленное кровопускание, чтобы впустить в себя свет. И ты увидишь мир с высоких башен. С той точки, с которой на него никогда не смотрел. Ты вдруг начинаешь замечать то, на что раньше не обращал внимания. Голоса времен года, цвета времени, запахи и звуки мира, который живет вокруг тебя.

Почему для того, чтобы это почувствовать, нужен удар по голове тяжелым тупым предметом под названием сердце? Разве трудно остановиться на улице и потрогать рукой шершавые, нагретые солнцем камни ртов подземных переходов? Разве трудно повернуть голову в сторону и увидеть, как к тебе из чугунной ограды тянут руки нахальные молодые дубы, выросшие из желудей? Нужно успеть пожать им руки сегодня, потому что завтра их может отрезать секатором «Зеленстрой». Надо внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не наступить на подорожник, выросший из трещины на тротуаре. Ему тоже хочется жить. Если на вас села божья коровка, отправьте ее на небо, иначе ее затопчут невнимательные, равнодушные ноги. Остановитесь, откройте рот и глазейте по сторонам. Завтра уже может быть поздно.