– Это Лене. Передай.

Он повел головой, что означало «нет».

– У них необыкновенный аромат. Мои любимые духи, – горячо сказала я.

Мне нужно было что-то сделать. Это почему-то стало очень важным для меня. Наверное, я хотела красиво распрощаться.

– Попробуй! – воскликнула я, откинула волосы и подставила свою шею.

Он, закаменев, не сдвинулся с места. Я все поняла. Шагающие ангелы любят слепых женщин, а мужчины из мяса и костей хотят таких, как я.

Они с Ленкой спали отдельно. В разных комнатах. Он оказался нормальным, обычным человеком. Мне от этого было не легче. Чужой Шагающий ангел унизил меня так, как никто никогда еще не унижал.

– Не корячься! – грубо сказала я и всунула ему в руки коробку. Развернулась и ушла к себе домой.

Моя душа плакала дома. Громко, навзрыд. Это можно себе изредка позволить. Когда нет посторонних.

Глава 6

Димитрий пригласил к себе гостей. Хозяйкой пати надлежало быть мне. Хозяйка пати у клонов означает только прием и проводы гостей. Никакого приготовления еды, мытья посуды и прочего, что есть хорошо. Потому я согласилась. Тем более что ожидались люди, уже мне знакомые.

– Не надевай нижнее белье, – предложил Димитрий.

– С какой стати?

– Тебя это заводит. Ты становишься очень горячей и очень послушной девочкой.

Я поняла, что ненавижу Димитрия. Ненавижу до колик в животе. Мужик с толстыми костями черепа и сверхтонкой корой головного мозга легко меня раскусил. Послушная горячая девочка! У меня это что, на лбу написано?

Потеряв равновесие, я взбесилась, Димитрий никак не среагировал. Это был тот редкий случай, когда я не могу управлять другими. Я оставила нижнее белье на себе, Димитрий только посмеялся. За полчаса перед приходом гостей он силой содрал с меня трусы. Я остервенела и дала ему коленом в пах так, что Димитрий согнулся пополам и выматерился. Я осталась целомудренной, но без белья. Я снова была в панике, мое платье было коротким донельзя. Я набрала телефон, чтобы вызвать такси домой.

– Не будь смешной. – Димитрий вынул из моих рук телефонную трубку и положил ее на место.

Я могла бы обойтись и без Димитрия, и без его денег, тогда моя гордыня жила бы в мире с самой собой. Я стерва, но и на старуху есть проруха. Моей прорухой была реинкарнация Толика. Димитрия прибило ко мне могучей рекой под названием Жизнь. Если бы не моя детская вера в переселение душ, Димитрий уже гулял бы на три буквы со всеми подаренными мне тряпками и цацками.

Гостями были друзья Димитрия со своими любовницами – раньше их назвали бы дамами полусвета. Получается, я тоже из их числа. Среди приглашенных оказался давешний знакомец, любитель развратных нимфеток по имени Виктор, ударение на последнем слоге. Так друзьям нравится его именовать, ему тоже. С ним явилась другая любовница, начинающая старлетка. Компания не была чопорной, общение вышло непринужденным. Всем было весело, за исключением меня. Димитрий успокаивающе положил свою горячую ладонь мне на бедро. Он поглаживал его вполне целомудренно, чуть выше колена. А я жалела, что отказалась от разрядки до прихода гостей. Ко мне кто-то обратился, и все перевели взор на меня. Все скопище разом. Я почувствовала, как стыдным жаром обожгло мою кожу. Меня жгли изнутри мои страхи и моя физиология. Это был термоядерный коктейль.

– Мы сейчас, – извинился Димитрий. – Надо проверить, как там на кухне.

Он вывел меня из-за стола. Я семенила за ним, как гейша, крепко сжав бедра. Мое короткое, облегающее платье могло вздернуться вверх от любого неосторожного движения. Димитрий закрыл дверь кабинета и пригнул меня к столу. Мои волосы, накрученные на его руку, казалось, содрались с головы вместе со скальпом. Я даже не заметила боли. Я слышала, как кто-то открыл и сразу закрыл дверь. Случайный зритель? Совсем неплохо для человека, который боится опозориться. Особенно если вспомнить, как я кричала и как тряслась моя грудь. Я одернула платье и сразу прошла в столовую. Отсутствие нижнего белья и запах секса заводят Димитрия. Надо его чем-то отблагодарить.

Господа собрались в кабинете Димитрия, они курили сигары. Ненавижу запах сигар – он въедается в ковры, шторы, мягкую мебель и держится несколько дней. Клоны курят сигары, наиболее продвинутые – трубки. Они коллекционируют и то и другое, плюс табак с ароматическими добавками. Они не знают, что сигары и трубки приводят к раку полости рта и гортани. Я видела таких больных. Они не могут есть и не могут говорить. Им вводят еду через трубку, а после операции они говорят синтетическим голосом Фредди Крюгера. Я не понимаю запаха сигар. Если вы врач, среди ваших знакомых нет тех, кто дымит сигарами. Ваши знакомые, подсевшие на табак, дымят сигаретами поядренее. Кроме того, на сигарах можно просто разориться. Кому нечего делать, разово покупают сигары попроще и подешевле, чтобы пустить пыль в глаза. И только. Я понимаю в сигарах только то, что мои волосы пахнут вонючим сигарным дымом и мне приходится мыть голову, даже если я вымыла ее незадолго. Димитрия я отучила курить при мне, у себя дома он курит на открытом воздухе, если нет визитеров.

Пришло время последнего бокала и проводов гостей. Я вошла в кабинет Димитрия. Все господа столпились у монитора. Они смеялись мелким, рассыпчатым смехом.

Смотрят порнуху, решила я и пригласила господ в гостиную. Они стаей окружили меня, шаря по мне похотливыми взглядами. Мне показалось, что задрался подол моего платья; я его одернула, не стесняясь присутствующих. Судя по выражению их лиц, это было именно так. Я страстно пожелала гостям скорее убраться прочь.

…Димитрий лежал в ванне, я сушила волосы феном.

– Принеси мне сигары. Они на столе в кабинете, – попросил он.

Когда я проходила мимо него, он шлепнул меня по голой заднице.

– Включенный фен в ванну не желаете? Вместо сигар?

– Шнур короткий, – разочаровал меня Димитрий.

– Чей? – невинно спросила я и отпрыгнула в сторону.

Я взяла щипцы и сигару. Вдруг загорелся монитор. Наверное, я случайно задела мышку. Фоном монитора служила фотография обнаженной женщины. Этой женщиной оказалась я. Мои глаза на фотографии были закрыты, иначе я бы заметила, что меня фотографируют. Я почувствовала, как вспотели мои ладони. Я была в шоке. Мелкий, рассыпчатый смех семи похотливых самцов предназначался мне. Скопище чужих людей внимательно разглядывало меня нагой, а я об этом даже не подозревала.

– Сколько человек видели меня голой? – тихо спросила я Димитрия.

– Ты лучше всех баб всех мужиков, которые тебя видели. Я должен был им похвастаться, – искренне сознался клинический идиот.

– Что?!

– Они сдохли от зависти! – самодовольно, совсем по-детски сказал Димитрий.

Это было так нелепо и так неожиданно, что я рассмеялась. С одной стороны, ревность Димитрия к каждому встречному-поперечному плохо сочеталась с демонстраций тому же встречному-поперечному моих фотографий в стиле «ню». Это смахивало на шизофрению. С другой стороны, я всегда боялась оказаться голой среди толпы одетых людей. Эти страхи мучили меня с подросткового возраста. Быть голым среди одетых значит быть парией, или белой вороной, как вам угодно. Оказывается, это правило работает не всегда. Я вспомнила свою фотографию, она не была непристойной. Она выглядела красиво и эротично. Таких фотографий полно в глянцевых журналах. Там печатают фотографии, чьи обнаженные модели – известные всем женщины. Я перелистываю глянцевые журналы, даже не задерживаясь на страницах взглядом. Может быть, потому, что там почти нет обнаженных мужчин. Обнаженные мужчины – прерогатива журналов для геев. Обнаженные женщины – прерогатива журналов для мужчин. Все вышеперечисленное есть дискриминация гетеросексуальных женщин по половому признаку. Озабоченным женщинам полагается Инет, газетные объявления мастеров на все руки и клубы с мужским стриптизом.

Нелепым было то, что Димитрий, мужчина с толстыми костями черепа и сверхтонкой корой головного мозга, позволил мне взглянуть на мою проблему с другой точки зрения. У меня красивое тело. С таким телом трудно опозориться, оно убивает других муками их собственной зависти или муками вожделения в зависимости от пола зрителя. Я готова была танцевать от радости. Спасибо Димитрию! Одним комплексом меньше. Но не стоит показывать ему вида; Димитрию не стоит знать, что он хозяин положения.

– Ты была очень послушной и очень горячей девочкой, – не согласился со мной хозяин положения, раскуривая сигару.

– Сволочь! – беззлобно сказала я. Он самодовольно рассмеялся.

– Иди в кроватку. Я скоро приду, – велел хозяин. – И не спать!

– Слушаюсь, – сварливо ответила я и послушно отправилась в спальню.

Всяк сверчок знай свой шесток, говаривала моя бабка. Моим шестком был Димитрий. Я не святая, Шагающие ангелы не про меня. О них надо забыть. Для души можно найти какую-нибудь другую нишу. Менее хлопотную. Давать деньги на благотворительность тем, кто творит ее по-настоящему. От нечего делать я перебрала в уме всех известных мне благотворителей. Ни один из них не творил добро собственноручно, только у единиц в активе были однократные поездки в детские дома.

Димитрий вошел в спальню и шлепнул меня по голой заднице. Я отвлеклась от мыслей о благотворительности и, сама того не заметив, забыла о добрых делах и нишах для души.

* * *

Я отпустила своих ординаторов с планерки. Песочила их, чтобы лучше работали. Просто так. Для проформы. Но они действительно должны хорошо работать. Со мной согласится любой нормальный человек, потому как нормальный человек – потенциальный пациент. Потенциальному пациенту хочется жить, а не умирать. Тем более в старой больнице. У нас в отделении снова умер больной. Ему сделали все как положено и что положено – и в приемном, и в нашем отделении. Можно было бы и не песочить, это досуточная летальность. Если в больнице все сделано правильно, ответственность за смерть в данном случае лежит не на больнице, а на поликлинике. Пациент умер по халатности участкового врача, тем более что участковая его наблюдала. Нам можно радоваться и хлопать в ладоши. Но я полагаю, что мои врачи и медсестры должны бегать вокруг больного, как в сериале «Скорая помощь». Это должно войти в привычку и стать безусловным рефлексом. Кто предупрежден, тот вооружен – и в случае непредвиденных осложнений, и в случае потенциальной смерти больного. Тем паче смерти!

Мое отделение по ряду показателей вышло на первое место в больнице. И мне не нужна двусмысленная летальность! Ни под каким видом. Это дело моей чести. В моем отделении хотят лечиться больные, при том, что лечение платное, а больница муниципальная. Мои врачуги поначалу роптали, теперь замолкли, хотя ненавидят меня по-прежнему. Их доходы выросли. Хотя какие доходы у терапии? Достойные доходы только у стоматологов, хирургов и акушеров. Мой старый сэнсэй, у которого я начинала работать, часто говаривал:

– Учителей и врачей народ всегда прокормит.

Я взяток не беру, у меня есть все, что душа пожелает. Зачем мараться? Мои врачуги берут жалкие подачки, и довольны. При этом их статус ангелов жизни снижается до статуса простого смертного. Я их нисколько не осуждаю, я осуждаю тупое государство, в котором прислуга получает больше медицинских работников. Врачи, даже самые лучшие, в сознании граждан моего государства не люди, а обслуга. Все равно что банщики. Где это видано? Это безобразие, выходящее за пределы понимания даже ребенка!

Я могла бы уйти в частную клинику и выиграть в зарплате. Меня приглашали не раз. Но тогда я утеряю драгоценный опыт. Случаи в муниципальной больнице всегда интересные и трудные. Это мой вызов. И я с ним, слава богу, пока справляюсь. Меня приглашают на консилиумы, хотя я без степени и мне всего тридцать один год. Я пишу диссертацию, хотя кандидатская в этом возрасте – уже поздно, в отличие от консилиумов. Но нужно быть на гребне. Я нашла лучшего профессионала по своей теме и взяла его измором. Он стал руководителем моей диссертации. Так положено. Почему измором? Потому что он женщина. Если бы профессионал был мужчиной, я бы сделала его в два счета, одной левой, даже если бы он оказался преклонного возраста. А вот женщины, в том числе за сорок, меня терпеть не могут.

– Слишком много апломба, – говорят они и поджимают губы.

«Переведите взгляд с меня и посмотрите в зеркало», – мысленно отвечаю им.

Наедине с собой, в отсутствие внешних раздражителей, комплексы меня мало мучают. Да и комплексов почти не осталось, за исключением реинкарнации Толика. Надеюсь, и этот я скоро изживу.

Ко мне, робко постучавшись, вошел молодой ординатор Рябченко. Он бегает за мной хвостом и консультируется по каждому вопросу. Даже если у его больного защекотало в носу и он случайно чихнул.

– Я насчет больной Кудрявцевой. – Он трясся как осиновый лист.

Меня все боятся, но не до такой степени. Я представила его чьим-то мужем и мысленно перекрестилась. Мне жаль эту женщину. Очень.