– Только нас это путешествие приведет в удивительный мир товаров для толстяков и ночей в одиночестве, – пробормотала я.

Доктор мне улыбнулся широкой, обезоруживающей улыбкой.

– Давайте на какое-то время забудем о толстых и тонких, – предложил он. – Если вам уже известно, где сколько калорий и как должна выглядеть порция макарон, тогда, я уверен, вы знаете, что от большинства диет толку нет. Во всяком случае, если брать достаточно длительный временной интервал.

Теперь он завладел нашим вниманием. Понятное дело, мы и сами пришли к этому выводу (на основе горького личного опыта), но услышать такое от авторитетного человека, врача, более того, врача, руководящего программой снижения веса... да, это граничило с ересью. Я уже подумала, что сейчас в конференц-зал вбегут охранники и утащат доброго доктора, чтобы прочистить ему мозги.

– Мне кажется, – продолжал он, – нам всем в значительно большей степени повезет и мы станем гораздо более счастливыми, если будем думать о маленьких изменениях образа жизни, пустяках, которые мы можем проделывать ежедневно, постепенно выходя на новые и новые уровни. Если мы будем думать о том, что становимся здоровее, становимся счастливее, вместо того чтобы стремиться выглядеть как Кортни...

Он посмотрел на меня, брови вопросительно поднялись.

– Кокс, – подсказала я. – Точнее, Кокс-Аркетт. Она вышла замуж.

– Да. Она самая. Забудьте о ней. Вместе этого сосредоточьтесь на достижимом. И я обещаю: здесь никто не будет воспринимать вас как глупцов, независимо от габаритов.

Его речь тронула меня. Этот человек рассуждал очень здраво. А главное, не разговаривал с нами свысока. Да... пожалуй, мы столкнулись с революционным подходом к толстухам.

Медсестра в последней раз бросила на нас недовольный взгляд и упорхнула. Врач закрыл дверь, сел за стол.

– Я хочу задать вам несколько вопросов. – Он оглядел женщин. – Едите ли вы, не испытывая голода?

Никто не ответил. Я закрыла глаза. Эмоциональные переживания – повод открыть дверцу холодильника. Я слышала и эту лекцию.

– Допустим, вы съедаете завтрак, а потом, придя на работу, видите коробку с пончиками, которые очень хорошо смотрятся. Вы берете один только потому, что они перед вами?

Опять тишина.

– «Данкин донатс» или «Криспи кримз»? – наконец спросила я.

Врач изогнул пухлые губы.

– Я как-то не думал об этом.

– Разница между тем есть, – настаивала я.

– «Данкин донатс», – решил он.

– С шоколадом? Желе? В глазури? А если в коробке остался не целый пончик, а половина, потому что вторую ухватила какая-то дама из бухгалтерии?

– «Криспи кримз» лучше, – вставила Бонни.

– Особенно теплые, – добавила Эстер. Я облизала губы.

– Последний раз я ела пончики, – продолжила Эстер, – когда кто-то принес их на работу. Мы о чем-то говорили, я автоматически взяла его, и он выглядел как «Бостон крим»... вы знаете, залитый шоколадом.

Мы кивнули. Мы все знали, чем отличаются пончики «Бостон крим» от остальных.

– Потом я укусила его, и он оказался... – губы Эстер скривились, – ...лимоном.

– Фу, – воскликнула Бонни, – ненавижу лимон!

– Ясно, – отсмеявшись, кивнул врач. – Но я говорю вот о чем. Пусть это лучшие пончики в мире. Пусть это платоновский идеал пончиков. Но если вы уже позавтракали и в принципе не голодны, вы обязаны пройти мимо них.

Над его словами мы думали с минуту.

– Хотелось бы! – наконец вырвалось у Лили.

– Может, вы должны говорить себе: «Если я действительно проголодаюсь, если мне захочется съесть пончик, тогда я схожу за ним».

Мы опять задумались.

– Нет, – покачала головой Лили. – Я не смогу пройти мимо лежащего на виду пончика. – И как узнать, действительно ты голоден или нет? – спросила Бонни. – Вот мне... мне всегда хочется съесть то, что, я знаю, нельзя. Но дайте мне пакет маленьких морковок, и я даже не посмотрю на него.

– А ты не пробовала варить их с имбирем и апельсиновой кожурой? – спросила Лили. Бонни скорчила гримаску.

– Я не люблю морковь, – призналась Анита, – но мне нравится вареная тыква с ореховым маслом.

– Это не овощ, а крахмал, – вставила я. На лице Аниты отразилось недоумение.

– Что значит «не овощ»?

– Это овощ с большим содержанием крахмала. Как картофель. Я это узнала в «Уэйт уочерс».

– На курсе «Жир и углеводы»? – спросила Лили.

– Достаточно! – вмешался врач. По его глазам я поняла, что болтовня ветеранов «Уэйт уочерс», «Дженни Грейг», «Притикина», «Эткинса» и других программ снижения веса начала его доставать. Он и сам знал, что борьба с лишним весом – не детская забава. – Давайте кое-что попробуем. – Он подошел к двери, выключил свет. Комната погрузилась в сумрак. Бонни нервно засмеялась. – Я хочу, чтобы вы все закрыли глаза и постарались представить себе, что вы чувствуете в этот самый момент. Вы голодны? Устали? Вам грустно, весело, тревожно? Постарайтесь сосредоточиться, а потом отделить физические ощущения от эмоциональных.

Мы все закрыли глаза.

– Анита? – спросил врач.

– Я устала, – тут же ответила она.

– Бонни?

– Может, устала. Может, чуть-чуть хочется есть.

– А эмоционально? – не отставал он. Бонни вздохнула.

– Меня тошнит от моей школы, – промямлила она. – Другие ученики постоянно говорят мне гадости.

Я посмотрела на нее из-под опущенных век. Бонни сидела, плотно закрыв глаза, руки поверх необъятных джинсов сжались в кулаки. Средняя школа, похоже, не стала добрее и участливее за те десять лет, что прошли после моего выпускного вечера. Мне очень хотелось положить руку ей на плечо. Сказать, что дальше будет лучше... да только, если отталкиваться от событий моей жизни, уверенности в этом у меня не было.

– Лили?

– Умираю от голода, – честно призналась она.

– А эмоционально?

– Гм-м... нормально.

– Нормально, и все дела?

– Вечером новая серия «Скорой помощи», – ответила она. – Так что да, нормально.

– Эстер?

– Мне стыдно. – Эстер разрыдалась.

Я открыла глаза. Доктор вытащил из кармана маленькую упаковку бумажных салфеток, протянул ей.

– Почему стыдно? – мягко спросил он. Эстер выдавила из себя слабую улыбку.

– Перед тем как началось занятие, я смотрела на пластмассовую свиную отбивную и думала о том, что она неплохо выглядит.

Напряжение разом спало. Все расхохотались, даже врач. Эстер всхлипывала, вытирая глаза. Врач откашлялся.

– Кэндейс? – Он повернулся ко мне.

– Кэнни.

– Что вы можете сказать?

Я закрыла глаза и тут же увидела лицо Брюса, его карие глаза рядом с моими. Брюс говорил, что любит меня. Я открыла глаза и посмотрела на доктора.

– Все хорошо, – ответила я, зная, что это ложь. – У меня все хорошо.

– Как прошло занятие? – спросила Саманта. В тот вечер мы бок о бок «бежали» по движущейся дорожке в тренажерном зале.

– Пока не так уж плохо, – ответила я. – Таблеток, правда, не дали. Но врач, который руководит программой, вроде бы ничего.

Дорожка поскрипывала у нас под ногами, из-за спины доносилась музыка. Тренажерный зал старался привлечь новых членов, поэтому раз в неделю нам предлагались бесплатные занятия аэробикой. К самим тренажерам претензий у нас не было, но вот крыша текла, кондиционеры дышали на ладан, джакузи постоянно ремонтировалось.

– А как вообще прошел день? – спросила Сэм, вытирая пот рукавом. Я рассказала ей о сердитом письме мистера Дайффингера в защиту Селин Дион.

– Ненавижу читателей, – выдохнула я, когда моя дорожка переключилась на более высокую скорость. – Почему они все принимают так близко к сердцу?

– Наверное, он полагает, что тебя стоит взгреть, раз ты позволяешь себе ругать Селин.

– Но она общественное достояние. Я же – всего лишь я.

– Для него – нет. Твоя фамилия напечатана в газете. То есть ты тоже общественное достояние, как и Селин.

– Только большего размера.

– И с лучшим вкусом. Во всяком случае, ты не собираешься замуж за своего семидесятилетнего импресарио, который знает тебя с двенадцати лет.

– И кто же у нас критик? – вопросила я.

– Чертовы канадцы, – фыркнула Саманта. Она проработала три года в Монреале, где у нее был бурный роман, закончившийся полным разрывом, и с той поры не сказала ни одного доброго слова о наших северных соседях, в том числе о Питере Дженнингсе[23], которого она отказывается лицезреть в телевизоре, заявляя, что ему досталась работа, которую мог бы делать американец, «кто-нибудь с более правильным произношением».

После сорока минут на беговой дорожке мы переместились в парную, завернулись в полотенца, уселись на скамьях.

– Как поживает король йоги? – полюбопытствовала я. Сэм удовлетворенно улыбнулась, вскинула руки над головой, потянулась к потолку.

– Я чувствую себя такой гибкой, – самодовольно ответила она. Я бросила в нее полотенце.

– Не мучай меня. Я, возможно, больше никогда не познаю радостей секса.

– Да перестань, Кэнни, – отмахнулась Саманта. – Ты знаешь, такие отношения, как у тебя с Брюсом, не могли длиться вечно. У меня вот они заканчиваются.

И она не грешила против истины. На любовную жизнь Саманты кто-то наложил заклятие. Она встречала парня, отправлялась с ним на свидание, и все получалось замечательно. Встречалась второй раз и возвращалась в полном восторге. А вот на третьем свидании что-то происходило, что-то она узнавала, что-то вдруг открывалось ее глазам, и в результате больше видеться с этим человеком Сэм не могла. Ее последний кавалер, доктор-еврей, с потрясающим резюме и великолепными физическими данными, смотрелся уже претендентом на ее руку и сердце, но на третье свидание пригласил Саманту к себе домой пообедать, где ее очень взволновала фотография сестры доктора, которая висела в прихожей.

– А что тебе не понравилось? – спросила я тогда.

– Она была по пояс голая, – ответила Саманта. Доктору указали на дверь, и его место занял король йоги.

– Вот как надо на все это смотреть, – наставляла меня Саманта. – День был отвратительным, но теперь он закончился.

– Хотелось бы мне с ним поговорить.

Саманта тряхнула волосами, посмотрела на меня сверху вниз, устроившись в верхнем ряду скамей.

– С мистером Дайффледорфом?

– Дайффингером. Нет, не с ним. – Я плеснула воды на раскаленные камни, и нас окутали клубы пара. – С Брюсом.

Саманта сощурилась, пытаясь сквозь пар разглядеть мое лицо.

– С Брюсом? Не поняла.

– А что, если... – Я помолчала. – Что, если я допустила ошибку?

Саманта вздохнула.

– Кэнни, я долгие месяцы слышала о том, что все у вас идет не так, что лучше не становится, что наилучший выход – на какое-то время разбежаться, пожить отдельно. И пусть поначалу ты расстраивалась, я ни разу не слышала, чтобы ты сказала, будто приняла ошибочное решение.

– А если теперь мое мнение изменилось?

– И что повлияло на твое мнение?

Я задумалась. Частично статья. Брюс и я никогда не говорили о моем весе. Может, если бы поговорили... ведь ему хватало ума понять, что я чувствую, и если б я почувствовала, как много он понимает... может, все пошло бы по-другому.

Но больше всего мне недоставало его компании, возможности рассказать, как прошел мой день, стравить пар, высказав все, что я думаю о Габби, почитать выдержки из статей, которые я готовила, эпизоды из сценария.

– Мне его не хватает, – вздохнула я.

– Даже после того, что он о тебе написал?

– Может, ничего плохого в его статье и нет, – промямлила я. – Я хочу сказать, он же не написал, что находил меня... ты понимаешь... нежеланной.

– Разумеется, он находил тебя желанной, – ответила Сэм. – Это ты не находила его желанным. Ты находила его ленивым, инфантильным, неряхой и три месяца назад, лежа на этой самой скамье, сказала мне, что убьешь его и отправишь тело автобусом в Лос-Анджелес, если еще раз найдешь в кровати оставленную им грязную салфетку.

Я поморщилась. Не помню, что произносила эти слова, но вполне могла такое сказать.

– А если ты позвонишь ему, – продолжила Саманта, – то что скажешь? «Привет, как поживаешь, собираешься опять печатно унизить меня?»

Я действительно получила месячную отсрочку. Октябрьская статья Брюса в рубрике «Хорош в постели» называлась «Любовь и «перчатка»«. Кто-то (я практически не сомневалась, что Габби) днем раньше оставил экземпляр «Мокси» на моем столе. Я как могла быстро, с замирающим сердцем прочитала статью и облегченно вздохнула, лишь убедившись, что К. в ней отсутствовала. Во всяком случае, в этом месяце.

«Настоящие мужчины используют кондомы» – этой фразой начинался его опус. Смех, да и только, учитывая, что за три года нашего общения Брюс практически не пользовался изделиями из латекса. Анализы показали, что никаких заразных заболеваний у нас нет, и я перешла на противозачаточные таблетки, поскольку стоило мне достать презерватив, как у Брюса все падало. Этот нюанс остался за пределами статьи, как и тот факт, что надевать презерватив на его член приходилось мне, отчего я чувствовала себя заботливой мамашей, завязывающей шнурки своему маленькому мальчику. «Надеть «перчатку» – больше чем простая обязанность, – поучал Брюс читателей «Мокси». – Это свидетельство ответственности, зрелости, уважения ко всем женщинам... и знак его любви к тебе».