– Это возможно, – взорвалась я, – но неужели никто из ваших лакеев, прихвостней или служек не мог связаться со мной, прежде чем я поехала в такую даль?

– Связаться должен был Роберто, – повторила она.

– Ему никто об этом не говорил. – Я сложила руки на груди. Обмен любезностями закончился. Она смотрела на меня. Я – на нее. Роберто прижался к стене, его била дрожь. Белокожие выстроились рядком, переводя взгляды с Эприл на меня и обратно.

– Вызовите охрану, – изрекла Эприл и развернулась на каблуках. Через плечо посмотрела на меня. – А вы пишите что вам вздумается. Нам без разницы.

С этим они отбыли. Роберто, правда, бросивший на меня полный отчаяния и извинений взгляд, Эприл и мой шанс взять интервью у Макси Райдер. Я подождала, пока за ними закроются двери лифта, и лишь потом позволила себе расплакаться.

Если уж на то пошло, туалеты в вестибюлях больших отелей – отличное место для того, чтобы дать волю эмоциям.

Люди, живущие в отеле, обычно пользуются туалетами в номерах. Людям с улицы невдомек, что они имеют полное право войти в вестибюль самого роскошного отеля и никто не помешает им воспользоваться тамошним туалетом. При этом укомплектованы туалеты всем необходимым, от лака для волос и тампонов до настоящих полотенец, которыми можно вытереть слезы и руки. Иногда там даже ставят диванчик, на котором можно прийти в себя.

По коридору я дотащилась до лифта, спустилась в вестибюль, прямиком направилась к двери с золотой надписью на табличке «ДЛЯ ДАМ» и далее, схватив по пути два сложенных полотенца, к кабинке, где меня ждали тишина, покой и уединение. Я прошипела:

– Гребаная Макси Райдер! – Захлопнула дверь и села, прижав руки с зажатыми в них полотенцами к глазам.

– Эй? – раздался над головой знакомый голос. – Почему? Я вскинула голову и увидела над стенкой кабинки лицо.

– Почему? – вновь спросила Макси Райдер В жизни она была такой же красавицей, как и на экране: огромные синие глаза, легкая россыпь веснушек на кремовой коже, каскад каштановых кудряшек, определенно более блестящих, чем обычные человеческие волосы. В миниатюрной ручке она держала тонкую сигарету, под моим взглядом глубоко затянулась и выпустила к потолку струю дыма.

– Не курите здесь, – сказала я первое, что пришло в голову. – Может включиться система пожарной сигнализации.

– Выругаете меня за то, что я курю?

– Нет. Я ругаю вас, потому что вы меня продинамили.

– Что?

Ноги в кроссовках вернулись на мраморный пол, покинули соседнюю кабинку и остановились перед моей.

– Открывайте, – постучала Макси в дверь. – Я требую объяснений.

Я не поднялась с сиденья. Сначала Эприл, теперь это! С неохотой наклонилась вперед, отперла кабинку, открыла дверь. Макси стояла, сложив руки на груди, в ожидании ответов.

– Я репортер «Филадельфия икзэминер», – начала я. – Приехала, чтобы взять у вас интервью, о чем имелась предварительная договоренность. А ваша маленькая гестаповка сказала мне (после того, как я приехала из Филадельфии), что мое интервью отменено и теперь его возьмет по телефону женщина из моей редакции, которая... – я шумно сглотнула слюну, – мерзопакостная женщина, – нашла я нужное слово. – В общем, день мне испортили. Не говоря уже о разделе культуры в воскресном номере. – Я вздохнула. – Но это, конечно же, не ваша вина. Пожалуйста, извините меня. Не следовало мне честить вас.

– Чертова Эприл! – воскликнула Макси. – Она мне ничего не говорила.

– Меня это не удивляет.

– Я здесь прячусь. – Макси Райдер нервно хихикнула. – Между прочим, от Эприл.

Ее мягкий голос мне очень нравился. Одета она была в джинсы-бананы и розовую водолазку без рукавов. Над художественным беспорядком на голове парикмахер, должно быть, корпел не один час. Как и большинство молодых звезд женского пола, с кем мне доводилось встречаться, ее отличала крайняя худоба. Я буквально видела косточки на запястьях и локтях, светло-синие вены на шее.

Алая помада на надутых губках, тени на веках, тщательно подведенные глаза и следы слез на щеках.

– Уж извините насчет интервью.

– Это не ваша вина, – повторила я. – А что привело вас в эти края? Разве наверху нет туалета?

– Ох, – тяжело вздохнула она. – Вы знаете.

– Скорее нет, чем да, – ответила я, – потому что я очень уж непохожа на худенькую, богатую, добившуюся успеха кинозвезду.

Уголок рта у Макси задрожал, поднимаясь вверх, потом опустился.

– У вас когда-нибудь разбивалось сердце? – спросила она вибрирующим от бушующих в душе эмоций голосом.

– Если уж на то пошло – да.

Она закрыла глаза. Невероятно длинные ресницы легли на веснушчатые щеки, из-под них покатились слезы.

– Это невыносимо. Я знаю, как это звучит...

– Нет-нет. Я понимаю, о чем вы. По себе знаю, каково это. Я протянула ей одно из полотенец, которые схватила, прежде чем запереться в кабинке. Макси взяла его, посмотрела на меня. «Проверка», – подумала я.

– У меня в доме полно вещей, которые он дарил мне, – начала я, и она энергично кивнула, тряхнув кудряшками.

– Все так, совершенно верно.

– Мне больно смотреть на них и больно заставить себя их убрать.

Макси опустилась на пол, прижалась щекой к холодной мраморной стене. После короткого колебания я составила ей компанию, оценив абсурдность ситуации и подумав о том, какое внимание привлечет статья, начинающаяся словами: «Макси Райдер, одна из наиболее известных молодых актрис своего поколения, плачет на полу туалета».

– Моя мама всегда говорит: «Лучше, чтобы тебя любили и бросали, чем не любили вовсе», – попыталась утешить ее я.

– Вы в это верите?

Мне пришлось подумать с минуту.

– Нет. Я даже не думаю, что она сама в это верит. Мне бы хотелось, чтобы я не любила его. Чтобы мы никогда не встречались. Потому что даже все хорошее, что я могу вспомнить, не чета той боли, которая терзает меня сейчас.

Какое-то время мы посидели бок о бок.

– Как вас зовут?

– Кэндейс Шапиро. Кэнни.

– А как зовут его?

– Брюс. А как...

– Я Макси Райдер. И давай на ты.

– Это я знаю. Как зовут его? Она скорчила страшную гримасу.

– Только не говори, что не знаешь! Все знают! В «Энтер-тейнмент уикли» рассказали обо всем. С мельчайшими подробностями!

– Слушай, мне категорически запретили упоминать его имя, – тут я лукавила, и кроме того, кандидат был не один, но этого я сказать, конечно, не могла.

– Кевин, – прошептала Макси. – То есть Кевин Бриттон, исполнитель главной мужской роли в фильме «Дрожь».

– По-прежнему Кевин?

– По-прежнему Кевин, всегда Кевин, – печально произнесла она и достала еще одну сигарету. – Кевин, которого я не могу забыть даже после того, как перепробовала все. Спиртное... наркотики... работу... других мужчин...

Боже. А я всего лишь каталась на велосипеде.

– А что делаешь ты?

Я знала, о чем она спрашивает.

– Ну, ты знаешь. Возможно, то же самое, что и ты. – Я приложила руку ко лбу, прикрыла глаза. – Начала, убежав на мой личный остров с Брэдом Питгом, старалась заглушить боль, покупая ранчо, где разводят лам, в Новой Англии...

Макси ударила меня по руке. Ее сжатый кулачок весил не больше мотылька.

– Я серьезно! Может, я о чем-то не подумала.

– У меня, возможно, другие средства, но они тоже не срабатывают. Горячие ванны, душ, пробежки, велосипедные прогулки...

– Я не могу ездить на велосипеде, – вздохнула Макси.

– Из-за папарацци?

– Нет. Просто не научилась.

– Правда? Брюс, мой бывший бойфренд, тоже не мог... – У меня перехватило дыхание.

– Господи, ты это ненавидишь? – спросила она.

– Когда разговор вдруг совершенно случайно заходит о чем-то таком, что напоминает тебе о человеке, которого ты пытаешься забыть? Да, ненавижу. – Я взглянула на нее. С личиком, обрамленным мрамором стены туалета отеля, она выглядела так, что могла сняться крупным планом. В отличие от меня, с опухшими глазами и сопливым носом. «Нет в жизни справедливости», – подумала я. – А что делаешь ты?

– Инвестирую, – без запинки ответила Макси. – Управляю своими деньгами. – Она вздохнула. – Управляла и деньгами Кевина. Жаль, он не дал знать заранее, что собирается бросить меня. Я бы вложила все его деньги в «Планету Голливуд», и теперь ему пришлось бы шастать по ток-шоу в качестве гостя, чтобы оплачивать аренду дома.

Я с уважением посмотрела на Макси.

– То есть ты... – я порылась в голове в поисках подходящих слов, – торгуешь на бирже, как брокер?

Она покачала головой:

– Нет. У меня нет времени весь день торчать у компьютера. Я, конечно, покупаю акции, но и ищу другие области для инвестиций. – Она встала, потянулась, уперлась руками в несуществующие бедра. – Я покупаю недвижимость.

Мое уважение к ней переросло в благоговейный трепет.

– Дома?

– Да. Покупаю их, ремонтирую, продаю с прибылью или какое-то время живу в них, если съемки одного фильма закончились, а съемки второго еще не начались.

Я почувствовала, как мои пальцы тянутся к блокноту и ручке, сами по себе, без всякого на то приказа. Макси – специалист по торговле недвижимостью. Такого о ней еще никто не писал. Я могла отличиться.

– Послушай. Как насчет того... я знаю, все говорят, что ты очень занята, но, возможно... удастся нам поговорить несколько минут? Чтобы я могла написать мою статью?

– Конечно. – Макси пожала плечами и огляделась, словно впервые поняв, что мы в женском туалете. – Давай смоемся отсюда. Ты не против?

– А разве тебе не надо лететь сегодня в Австралию? Так сказала Эприл.

На лице Макси отразилось раздражение.

– Самолет завтра. Эприл – лгунья.

– Подумать только...

– Нет, правда... ага. Ага, я понимаю. Ты шутишь. – Макси мне улыбнулась. – Я забываю, какие нас окружают люди.

– Ну, в большинстве своем они крупнее тебя.

Она вздохнула, взглядом ушла в себя, глубоко затянулась.

– Когда мне исполнится сорок, клянусь, я все это брошу, построю замок на острове, обнесу его рвом и забором из проволоки, через которую пропущу электрический ток, перестану красить волосы и буду есть заварной крем, пока у меня не отрастет четырнадцать подбородков.

– А вот в интервью «Мирабелле» ты сказала совсем другое, – заметила я. – Ты сказала, что хочешь ежегодно сниматься в одном качественном фильме и растить детей в сельском доме.

Она приподняла бровь.

– Ты это читала?

– Я прочитала о тебе все, – ответила я.

– Ложь. Все ложь, – весело отмахнулась она. – Взять, к примеру, сегодняшний день. Я должна поехать в какое-то место, называемое «Мума»...

– «Мумба», – поправила я ее.

– ...и пропустить там стаканчик-другой с Мэттом Деймоном или Беном Эффлеком. А может, с ними обоими. И мы должны не привлекать к себе внимания, держаться загадочно, дабы кто-то позвонил в «Пейдж 6»[34] и нас сфотографировали. Потом мы пойдем в какой-то ресторан (хозяева которого скорее всего заплатили Эприл за право принимать таких гостей), чтобы пообедать. Только я обедать не буду, не дай Бог, чтобы меня сфотографировали с куском во рту или с открытым ртом. Всем известно, что мой рот предназначен только для того, чтобы целовать мужчин...

– ...и курить.

– Нет, ни в коем разе. Борьба с раком, ты понимаешь. Только так мне удалось удрать от Эприл. Я сказала, что мне нужно выкурить сигаретку.

– И ты действительно хочешь пустить побоку выпивку и обед с Беном... или Мэттом...

– Это еще не все. Потом нас должны увидеть танцующими в каком-то баре со странным названием...

– «Хогс и хайферс»[35]?

– Вот-вот. Танцевать я там должна чуть ли не до рассвета, и только потом мне позволят немного поспать. После того как я потанцую на столе и сниму бюстгальтер, вращая его над головой.

– Bay. Так, значит, расписали тебе вечер?

Макси достала из кармана смятый листок бумаги. И точно: четыре пополудни – «Мумба», семь вечера – «Тандур», одиннадцать вечера – «Хогс и хайферс». Из другого кармана она вытащила очень маленький черный кружевной «вандер-бра». Обмотала вокруг правой руки и начала вращать над головой, при этом энергично работая бедрами.

– Видишь, меня даже заставили практиковаться. А будь моя воля, я бы спала целый день.

– Я тоже. И смотрела «Железного шефа». На лице Макси отразилось недоумение.

– Смотрела что?

– Так может говорить только человек, который в пятницу вечером никогда не сидел дома один. Это телешоу, главный герой которого – миллионер-затворник. У него три шеф-повара и...

– Железные шефы, – догадалась Макси.

– Правильно. И каждую неделю они устраивают кулинарные битвы с шефом-гостем. Ингредиенты для готовки называет эксцентричный миллионер, и обычно шефам предлагается какая-то живность, скажем, кальмар или гигантский угорь...

Макси улыбалась, кивала, и по выражению лица чувствовалось, что ей не терпится увидеть хотя бы одну серию. «А может, она играет, – подумала я. – В конце концов это ее работа – играть оживление и дружелюбие при встрече с незнакомым человеком, чтобы тут же забыть о его существовании и перейти в другой фильм».