Дженнифер Вайнер - Хорош в постели

И матери и дети приспосабливались, стараясь опираться друг на друга. Развод учил нас, как жить в более стесненных обстоятельствах, как отвечать на вопрос вожатой герлскаутов, кого бы мы хотели привести на банкет отцов и дочерей («Отца» – так звучал наиболее предпочтительный ответ). К шестнадцати годам мои подруги и я стали дерзкими и грубыми юными циниками.

Впрочем, мне всегда хотелось знать, а что испытывают отцы, проезжая по улице, куда раньше они приезжали каждый день, действительно ли они видят свои прежние дома, замечают, какие они стоят неухоженные, как облупилась краска после их отъезда. Этим вопросом я задалась вновь, подъезжая к дому, в котором выросла. Он, как я обратила внимание, выглядел еще более запущенным, чем прежде. Ни моя мать, ни ее жуткая подруга жизни Таня не жаловали работу на участке, так что на лужайке валялись пожухлые коричневые листья. Слой гравия на подъездной дорожке стал таким же тонким, как волосы старика, зачесанные на лысину. Сворачивая на дорожку, я заметила, как за маленьким сараем для садового инвентаря блеснул металл. В сарае мы держали велосипеды. Таня «почистила» сарай, вытащила из него все старые велосипеды, от трехколесных до десятискоростных, и оставила ржаветь за сараем. «Воспринимайте это как произведение искусства», – сказала она нам, когда Джош пожаловался, что из-за груды велосипедов наш участок выглядит как свалка. Я задалась вопросом, проехал бы мой отец по этой улице, если б узнал, как и с кем живет теперь мать, и вообще, думает ли он о нас или рад тому, что трое его детей выросли, выпорхнули в мир и стали для него незнакомцами.

Моя мать ждала на подъездной дорожке. Как и я, высокая, тяжеловесная («Толстушка», – зазвучал в моей голове голос Брюса). Но если я – песочные часы (очень широкие песочные часы), то моя мать больше похожа на яблоко – шар на загорелых и мускулистых ногах. В средней школе она успешно играла в теннис, баскетбол и травяной хоккей, теперь стала звездой «Бьющих наверняка» (футбольной команды лесбиянок). Сохраняя преданность спорту, Энн Гольдблюм Шапиро искренне полагала, что прогулка быстрым шагом и заплыв в бассейне наверняка помогут решить любую проблему и улучшить любую ситуацию.

Она коротко стрижет волосы, не красит, предпочитая седину, носит удобную одежду серых, бежевых и светло-розовых тонов. Она из тех людей, к кому постоянно обращаются незнакомцы: узнать, как куда-то пройти, за советом, в примерочной универмага «Лохманн», чтобы спросить, не слишком ли большим выглядит зад в выбранном купальнике.

Сегодня она надела светло-розовые брюки, синюю водолазку, одну из своих четырнадцати пар кроссовок для бега и ветровку, украшенную треугольной радужной брошкой. Не подкрасилась, косметикой она никогда не пользовалась, а обильно тронутые сединой волосы, как обычно, торчали в разные стороны. Забираясь в машину, мать выглядела очень счастливой. Для нее бесплатные кулинарные курсы на самом большом продуктовом рынке в центре Филадельфии были праздником. Активного участия зрителей не предусматривалось, но никто не удосужился сообщить ей об этом.

– Красиво! – Я указала на брошку.

– Тебе нравится? – спросила она. – Мы с Таней купили их в Нью-Хоупе в прошлый уик-энд.

– Мне тоже? – полюбопытствовала я.

– Нет, – не клюнула она на приманку. – Тебе мы взяли другое.

Мать протянула мне прямоугольник, завернутый в пурпурную бумагу. Я развернула обертку, остановившись на красный свет, и увидела магнит: карикатурное изображение девчушки с кудряшками на голове и в очках. «Я не лесбиянка, но моя мать – да» – полукругом охватывала девчушку надпись. Стопроцентное попадание.

Я включила радио и полчаса, пока мы добирались до города, молчала. Мать тихонько сидела рядом, вероятно, ожидая, когда я заговорю о последнем опусе Брюса. Уже в «Терминале», между овощным лотком и прилавком свежей рыбы, я заговорила.

– Хорош в постели, – фыркнула я. – Ха!

Мать искоса глянула на меня.

– Как я понимаю, он не хорош?

– Я не хочу это с тобой обсуждать, – проворчала я. Мы прошли мимо пекарен, киосков с тайской и мексиканской едой, нашли свободные места перед демонстрационной кухней. Шеф-повар (я его вспомнила, тремя неделями раньше он показывал, как готовить любимые блюда Юга) побледнел, когда мать уселась перед ним.

Она пожала плечами, посмотрев на меня, потом перевела взгляд на демонстрационную доску. Сегодняшний семинар назывался «Американские классические блюда из пяти ингредиентов». Шеф начал вещать. Один из его помощников, нескладный, прыщавый подросток из поварской школы, принялся шинковать капусту.

– Он отрубит себе палец, – предсказала мать.

– Щ-ш-ш! – осекла я ее, потому что сидевшие в первых рядах постоянные посетители курсов, в основном старушки, которые воспринимали эти лекции на полном серьезе, одарили нас суровыми взглядами.

– Точно, отрубит, – продолжила она. – Потому что неправильно держит нож. А теперь, возвращаясь к Брюсу...

– Я не хочу об этом говорить.

Шеф растопил на сковородке огромный кусок масла. Моя мать ахнула, словно засвидетельствовала отсечение головы, потом подняла руку.

– Есть ли модификация этого рецепта для тех, кто не хочет подвергать сердце дополнительному риску? – спросила она. Шеф вздохнул и заговорил об оливковом масле. Мать переключилась на меня. – Забудь Брюса, Ты найдешь кого-нибудь получше.

– Мама!

– Ш-ш-ш! – зашипели из первых рядов. Моя мать покачала головой:

– Я не могу в это поверить.

– Во что?

– А ты посмотри на размер сковороды. Она же мала.

И точно, шеф пытался уместить слишком уж много плохо нашинкованной капусты в неглубокую сковороду. Моя мать подняла руку. Я рывком опустила ее.

– Отстань от него.

– Но как он чему-нибудь научится, если никто не скажет ему, что он ошибается? – пожаловалась она, всматриваясь в происходящее на сцене.

– Совершенно верно, – согласилась с ней женщина, сидевшая рядом.

– А если он собирается обвалять курицу в этой муке, – продолжила мать, – я думаю, сначала он должен втереть в нее приправы.

– Вы когда-нибудь пробовали кайенский перец? – спросил мужчина, сидящий перед нами. – Совсем чуть-чуть, вы понимаете, всего щепотку, но вкус отменный.

– С тимьяном тоже получается неплохо, – отметила моя мать.

– Господи... – Я закрыла глаза и уселась поудобнее на складном стуле.

Шеф тем временем перешел к сладкому картофелю и оладьям с яблоками, а мать продолжала доставать его вопросами о заменителях, модификациях, особых способах приготовления (которым выучилась за долгие годы работы домохозяйкой), параллельно комментируя его действия, чем забавляла сидящих рядом и вызывала гнев всего первого ряда.

Позже, за капуччино и горячими претцелями с маслом, моя мать разразилась речью, которую, несомненно, готовила с прошлого вечера.

– Я знаю, ты сейчас обижена, – начала она. – Многие парни могут сказать то же самое.

– Да, конечно, – пробормотала я, не отрывая глаз от чашки.

– Женщины тоже, – добавила моя мать.

– Ма! Сколько раз я могу тебе повторять? Я не лесбиянка! Женщины меня не интересуют.

Мать покачала головой, вроде бы в печали.

– А я возлагала на тебя такие надежды, – притворно вздохнула она и указала на один из рыбных прилавков, где грудой лежали судаки и карпы с открытыми ртами и выпученными глазами. Их чешуя под дневным светом поблескивала серебром. – Вот тебе наглядный урок.

– Это рыбный прилавок, – поправила я ее.

– Он говорит тебе о том, что рыбы в море полно, – ответила мать. Подошла, постучала ногтем по стеклу. Я с неохотой последовала за ней. – Видишь? Воспринимай каждую из этих рыбин как одинокого парня.

Я смотрела на рыб. Уложенные на колотый лед, они, казалось, смотрели на меня.

– Манеры у них получше будут, – заметила я. – С некоторыми и поговорить приятнее.

– Хотите рыбу? – спросила низкорослая азиатка в резиновом фартуке до пола. В руке она держала разделочный нож. Я даже подумала о том, чтобы одолжить его у нее и воткнуть в брюхо Брюса. – Хорошая рыба, – принялась уговаривать нас продавщица.

– Нет, благодарю, – ответила я. Мы с матерью направились к столику.

– Не стоит тебе расстраиваться. В следующем месяце эту статью используют на подстилки в птичьих клетках...

– Именно такими поднимающими настроение мыслями и надо делиться с журналистами.

– Давай обойдемся без сарказма.

– По-другому не умею, – вздохнула я.

Мы вновь сели. Мать подняла чашку с кофе.

– Все потому, что его взяли на работу в журнал? – спросила она.

Я шумно выдохнула.

– Возможно, – призналась я. Скорее всего сказала правду. Меня бы задело, что звезда Брюса поднялась, тогда как моя осталась на месте, даже если бы в своей первой статье он написал не обо мне.

– У тебя все хорошо, – успокоила меня мать. – Твой день обязательно придет.

– А если нет? – вскинулась я. – Что, если у меня не будет ни другой работы, ни другого бойфренда...

Моя мать помахала рукой, показывая, что такую глупость обсуждать не имеет смысла.

– А что, если не будет? – упорствовала я. – У него есть рубрика, он пишет роман...

– Он говорит, что пишет роман, – уточнила моя мать. – Возможно, это только слова.

– Я больше никого не встречу, – гнула я свое.

Моя мать вздохнула.

– Знаешь, я думаю, тут есть и часть моей вины. Она завладела моим вниманием.

– Когда твой отец говорил...

Такой поворот разговора меня определенно не устраивал.

– Мама...

– Нет-нет, Кэнни, дай мне закончить. – Она глубоко вдохнула. – Он был ужасным. Злым и ужасным, а я слишком долго его не останавливала, слишком долго позволяла ему делать все, что заблагорассудится.

– Прошлого не вернешь, – напомнила я.

– Я сожалею об этом. – Я уже слышала эти слова, и всякий раз они причиняли мне боль, заставляя вспоминать, за что она извиняется и как плохо нам тогда было. – Я сожалею, потому что знаю: ты стала такой и из-за того, что происходило в семье.

Я поднялась, взяла ее чашку и свою, использованные салфетки, остатки претцелей и понесла все к мусорному бачку. Мать последовала за мной.

– И какой я стала? – спросила я. Она обдумала вопрос.

– Ну, ты не выносишь критики.

– Расскажи мне об этом.

– Ты не очень довольна тем, как выглядишь.

– Покажи мне женщину, которая довольна, – фыркнула я. – Просто не всем нам нравится, когда наши проблемы становятся достоянием миллионов читателей «Мокси».

– И мне бы хотелось... – Она печально посмотрела на столы в центре рынка, за которыми сидели семьи, ели сандвичи, пили кофе, передавали друг другу тетрадки «Икзэминера». – Мне бы хотелось, чтобы ты больше верила в себя. В романтику жизни.

И об этом мне не хотелось говорить с матерью, на старости лет подавшейся в лесбиянки.

– Ты еще найдешь достойного парня.

– Пока как-то не выходило.

– Ты слишком долго оставалась с Брюсом...

– Ма, пожалуйста!

– Он, конечно, милый. Но я знала, ты его не любила.

– Я думала, советы гетеросексуалам – не по твоей части.

– Есть советы, которые годятся всем, – весело ответила она. Уже на стоянке, у машины, она вдруг обняла меня... я знала, такое дается ей нелегко. Моя мать отлично готовит, умеет слушать, разбирается в людях, но вот телячьи нежности – не ее конек. – Я тебя люблю. – И такие слова она произносила редко. Но я не возражала. На тот момент мне требовалась вся любовь, которую я могла получить.

В понедельник утром я сидела в приемной на седьмом этаже Центра профилактики избыточного веса и нарушений питания Филадельфийского университета, среди таких крупных женщин, что они не могли положить ногу на ногу. Каждая из нас едва умещалась в кресле, и я подумала, что поставила бы вместо них диваны, будь я здешним начальником.

– Несколько опросных листов. – Улыбающаяся худенькая медсестра, сидевшая за столом, протянула мне пачку бланков толщиной в полдюйма, папку и ручку, – Вот это – завтрак, – радостно добавила она, – указав на ломтики белого подсушенного хлеба, тюбик обезжиренного сыра и кувшин с апельсиновым соком с толстым слоем пульпы сверху. «Как будто кто-то будет здесь есть», – подумала я, проигнорировала хлеб и села со своими бланками под постером с надписью: «Отдохните от еды... хотя бы день!» Повыше надписи модель в трико порхала по цветущему лугу, чего я делать не собиралась, даже если бы и похудела.

Имя. Легко. Рост. Нет проблем. Текущий вес. Черт. Минимальный вес во взрослом возрасте. Четырнадцать лет – взрослый возраст? Причина, вызвавшая желание похудеть. Подумав с минуту, я написала: «Унижена в национальном периодическом издании». Подумав еще с минуту, добавила: «Хотела бы повысить самооценку».

Следующая страница. Диетологическая история. Максимальные веса, минимальные веса, программы, в которых я принимала участие, на сколько удавалось похудеть, сколько времени вес не увеличивался. «Пожалуйста, используйте оборотную сторону, если возникнет такая необходимость», – прочитала я в самом низу. У меня возникла. Оглядев приемную, я убедилась, что и у остальных тоже. Одна женщина даже попросила чистый листок.