«С сестрами покончено!»

В последнее время Сергей все чаще повторял себе эту фразу. Сначала ему нравилось, как она звучит, была в ней ясность и настоящая мужская категоричность. Но чем дальше, тем меньше утешения находил он в этой мысли. Все-таки мало было что-то отрицать, хотелось и что-то утверждать. Да вот что? К своему глубочайшему сожалению, Сергей вынужден был признать, что все окружающие его юные девы и зрелые дамы не выдерживают сравнения с «сестрами». Не было в них ни Катиного темперамента, ни Светланиной глубины и обаяния. Да, собственно, на его взгляд, в них вовсе ничего не было… Так, видимость одна.


— Сергей, здравствуй. Это я, Светлана… — Света сама не заметила, что впервые обратилась к нему на ты.

В ее голосе звучала нерешительность. Сергею показалось, что Света знает о том, что «с сестрами покончено», и готова к тому, что он не захочет с ней разговаривать. Он испугался — разговаривать с ней ему на самом деле очень даже хотелось.

Светлана звонила из учительской — в библиотеке не было телефона, а дома, в окружении мамы и Пашки, она не смогла бы говорить естественно. Шел урок, в учительской никого не было, и Света решила, что если она сейчас не наберет нужный номер, то вот-вот ее решимость растает как дым.

Света могла бы поклясться, что сначала за ее спиной раздалось змеиное шипение. И тут же она услышала:

— В рабочее время? Беседуете? Видимо, у вас нет никакой работы?

Надежда Александровна стояла в дверях с видом триумфатора — гордая осанка, горящий взгляд, в голосе уверенность и сила. В последнее время ей было не до коллектива — в школу приходили проверка за проверкой, со всеми приходилось договариваться, всем угождать, и на подчиненных катастрофически не хватало времени. Вот они и распустились. Мерзавка библиотекарша, которая и так уже несколько раз попадалась на том, что опаздывала на работу и норовила уйти пораньше, явилась в рабочее время трепаться из учительской по телефону! Надо проучить…

В груди Надежды Александровны разливалось приятное тепло — слишком долго школа жила спокойно и размеренно, будто ее здесь нет.

— Зайдите в мой кабинет, — развернулась и вышла, но осталась стоять под дверью. Хотелось услышать, чем закончится разговор.

— Сереж, я сейчас не могу говорить. Позвоню попозже, извини…

— Что-то случилось? Ты с работы? Опять дура начальница? Да плюнь ты на нее, наконец. Увольняйся сегодня же и приходи ко мне работать, а?.. — Сергей не ожидал от себя такой реакции, но по голосу Светланы он догадался, что она попала в очередной переплет, и ему стало ее так жалко, что он совсем забыл про то, что «с сестрами покончено»…


— Проходите. Можете сесть.

— Спасибо.

— Светлана Николаевна, мне кажется, что вам не очень нравится ваша работа. Зачем же заниматься нелюбимым делом? — Надежда Александровна торжествовала. Это был ее любимый ход. Змеиные интонации и надменный взгляд вкупе с предположением, что человек сам не хочет работать на своем месте, делали чудеса. Самые строптивые львы превращались в трясущихся зайцев, начинали лебезить, уверять, что они не виноваты, больше так не будут, обязательно исправятся… Это был кайф! Каждый раз после такой разборки с унижением собеседника Надежда Александровна летала как на крыльях, у нее все получалось, сбывались самые смелые мечты. Например, ей домой могла позвонить бывшая сокурсница, а ныне заместитель мэра по социальным вопросам сучка Алка и пообещать взять на работу в администрацию.

Надежда Александрова своей «заклятой подруге» смертельно завидовала, люто ее ненавидела и мечтала когда-нибудь занять Алкино место. Еще бы — крашенная перекисью и завитая как баран дура начинала когда-то с должности пионервожатой и навсегда сохранила те замашки. Но пионервожатая была с изюминкой, во всяком случае, когда очередной начальник брал ее с собой на какой-нибудь загородный семинар, дело всегда кончалось повышением. Ума в ней не было ни на грамм, зато блядовитость сочилась из каждой поры, и вот новый мэр, бывший директор завода пенсионного возраста, наконец сделал ее своей заместительницей. Сделал бы и женой, но боялся, что громкий развод помешает его карьере. Но и без официального статуса бывшая пионервожатая не могла жаловаться на судьбу.

А особую радость ей доставляла зависть подруг и знакомых, особенно Надежды Александровны. Она держала эту директрису школы с замашками начальника департамента на коротком поводке — позвонить раз в полгода, спросить, как дела, посочувствовать, что-то туманно пообещать… И потом веселиться, глядя, как скачет перед ней гордая Надька, которая в институте смеялась ей в лицо и старалась унизить при всей группе, особенно при парнях. Еще бы — сама Надька и в юности была похожа на помесь красного комдива с борзой собакой…

— Вы ошибаетесь, Надежда Александровна… — Светлана смотрела прямо в глаза начальницы. Неоконченный разговор с Сергеем придал ей сил, заставил поверить, что кругом есть нормальные люди и она не обречена провести всю жизнь в клетке со змеями. — Моя работа школьного библиотекаря мне нравится, и я с ней прекрасно справляюсь. А вот работать под вашим руководством мне действительно неприятно. Но тут пока ничего не поделаешь. Приходится терпеть…

— Что? Приходится терпеть?! Да как ты смеешь, мерзавка! Я сегодня же тебя уволю!

— Я не помню, когда мы с вами переходили на ты. А уволить меня не так-то просто, для этого недостаточно только вашего самодурства, нужны еще юридические основания. Но вполне вероятно, что в скором времени я сама отсюда уйду. Сообщив вам на прощание, что мне вас очень жалко. Вы страшно несчастная женщина, которая никому не нужна. Вы приходите на работу первой и уходите последней, потому что вас никто не ждет дома. Издеваетесь над нами, потому что всю жизнь сами терпели унижение от начальства. Глумитесь над ребятами, потому что тащитесь от чувства собственной безнаказанности. Вы — чудовище, Надежда Александровна, моральный урод. Всего вам доброго…

С этими словами Светлана вышла из кабинета, а Надежда Александровна осталась сидеть за столом, приоткрыв рот и уставившись перед собой невидящим взглядом.

Глава 29

Катерина вошла в незнакомый двор и села на лавочку. Ноги отказывались нести ее домой, где придется общаться с родными, что-то делать, держать себя в руках. Ей хотелось по-настоящему завыть. Громко, в голос. Может быть, даже лежа на земле. И замерзнуть тут. Где взять силы жить дальше?

Может быть, пойти к Ленке? Неужели эта дуреха оказывается единственным человеком, которому Катька может рассказать о своей беде? Катерина боялась признаться самой себе, что она начинает завидовать Ленке, ее размеренной, простой, понятной и честной жизни. С любимым и верным мужем, воспитанными и ухоженными детьми, уютным домом. И вся эта бесконечная возня у плиты уже не кажется Кате таким идиотским занятием… Ей и самой хочется испечь пирог, собрать за столом семью, смеяться, слушать детскую болтовню, ловить нежный взгляд мужа. Только где все это может взять она, Катерина? Брошенная всеми, потерявшая всех подруг и поклонников, которую старшая сестра из жалости возьмет на Новый год в какую-то компанию. А если бы не Светкина доброта, сидеть бы Кате в новогоднюю ночь дома с мамой и Пашкой…

Может быть, еще не поздно? Может быть, она сможет помириться с Ленкой, научится жалеть маму, станет заниматься с Пашкой. Мальчишка в первом классе, ему, наверное, часто нужна помощь, а у Светки вряд ли хватает времени и сил как следует заниматься ребенком.


Лена открыла дверь и очень удивилась. Катерина никогда не приезжала без звонка, а последние разговоры убедили Лену, что подруга детства стала совсем чужим человеком, который способен только использовать окружающих. Признаться, она не слишком была рада видеть Катю…

— Это ты?

Неужели набралась нахальства и снова будет приставать с кредитом? Нет, надо положить конец этому хамству. В конце концов, невозможно терпеть эту беспардонность. Лена редко подолгу помнила обиды, но Катины выходки переполнили чашу ее терпения. Она готовилась пустить в ход весь свой небогатый арсенал сарказма и жесткости, но, взглянув на подругу повнимательнее, осеклась. Уж больно жалостно выглядела всегда неунывающая Катя. Будто потухла какая-то лампочка.

— Да, Лен, это я. Прости, что без звонка. Разрешишь войти?

— Проходи.

Лена не знала, как себя вести. Вид у Катерины был жутко печальный, но вполне мог оказаться маскарадом и началом очередной манипуляции. Вполне в Катином духе.

Катя медленно снимала дубленку, разматывала шарф, расстегивала молнии сапог. Причем делала все это молча, как-то автоматически и глядя в пол. Переобулась в предложенные тапочки, отставила в сторонку сапоги и встала, опустив руки по швам.

— Проходи на кухню. Я как раз заканчиваю ужин готовить. Поешь с нами?

— Спасибо.

Катерина прошла на кухню, села на табуретку в углу и замерла. Обычно в любое пространство она вписывалась с максимальным комфортом, по-кошачьи изгибалась, закручивала ноги в немыслимые вензеля, натягивала рукава до кончиков пальцев, а тут села как изваяние. Лена с беспокойством смотрела на подругу:

— Может быть, пока я готовлю, тебе чаю или кофе налить? Или чего покрепче. У Виктора водка есть, бальзам какой-то. Хочешь выпить? А то ты какая-то замороженная.

— Да, если можно, водки глоток.

— С бальзамом?

— Все равно…

Водка сделала свое дело — стало тепло, мышцы расслабились. Но в душе все оставалось по-прежнему — холодно, тошно. Катя была здесь страшно чужая… Конечно, добрая Ленка, хоть и не забыла всех старых обид, готова ее напоить, накормить, выслушать, пожалеть. Но вряд ли она сможет понять, каково сейчас Катерине.

— Что с тобой, Кать? Ты совсем на себя не похожа…

— Обломалась я, подруга. Помнишь, когда я просила тебя с кредитом помочь — говорила, что есть человек, которого я люблю. Так вот этот человек об меня ноги вытер и на улицу выбросил.

— Фигово… С другой стороны, прости, но не могу не сказать. Ты о законе бумеранга слышала? Не все тебе о других ноги вытирать… Вот и отлились кошке слезки всех мышек. Так что, главное, пойми в чем дело. Тогда и жизнь изменится.

Катерине тошно было слушать эти нотации, но она не могла не признать, что подруга права. За свою жизнь Катя накрутила немало, но сколько веревочке ни виться… Она еще, можно сказать, легко отделалась…

— Ты, дорогая моя, легко отделалась. Могло быть гораздо хуже. А так — самостоятельная, здоровая, вполне благополучная и молодая. Бери себя в руки, нечего сопли жевать…

«Мам-м-м-ма!!!» — раздался из комнаты пронзительный вопль.

— Ну что у вас там случилось? Витя, пойди разберись.

Ленка кричала, не отходя от плиты, но, похоже, в доме все привыкли к такому варианту общения. Было слышно, как Виктор на повышенных тонах беседует со старшим сыном, а малышка дочка скулит и жалуется папе. Вскоре примирение состоялось, Виктор вошел в кухню с зареванной Оленькой на руках и сухо поздоровался с Катериной. Он вообще не жаловал несемейных подруг жены, а «эту фифу» не любил особенно. Она его здорово раздражала — в частности тем, что на ее фоне очень уж было заметно, как махнула на себя рукой его Ленка. Когда-то яркая статная девица стала крупной теткой, плохо причесанной, не очень опрятно одетой, всегда озабоченной и часто раздраженной из-за безденежья, детских болезней, многолетней усталости. А тут эта жгучая брюнетка в блузках и свитерах, обтягивающих пышную грудь, подчеркивающих тонкую талию, которая вечно выставляет напоказ круглые колени, холеные руки с длиннющими ногтями, покрытыми самым ярким лаком, от нее пахнет сладкими духами, а голос всегда звучит волнующе хрипловато и откровенно призывно… Даже самому себе Виктор никогда бы не признался, почему его так раздражают редкие Катины визиты. И, просыпаясь в супружеской постели, где рядом чутко спала законная супруга, он гнал от себя воспоминания о сновидениях, где Катерина играла главную роль.

— Сейчас ужинать будем. — Ленка заглянула в кастрюлю, проткнула ножом картофелину и выключила газ. — Мне еще только надо салат порезать…

— Давай я порежу. — Катя направилась к раковине. — Сейчас только руки помою.

Виктору оказалось достаточно даже мимолетного взгляда, чтобы увидеть очевидные перемены, произошедшие с «этой фифой». Совершенно обычная усталая женщина — никаких кошачьих повадок, томных взглядов… Героиня его эротических сновидений взяла здоровый нож, кочан капусты и стала неумело резать. Ленка неодобрительно посмотрела, но промолчала. Сама она очень трепетно относилась к кулинарии, и ей нелегко было смириться, что сегодня к ужину будет салат, где капуста не тонко нашинкована, а порублена кое-как.

Наконец все сели за стол. Катерина думала, что не сможет проглотить ни кусочка, но неожиданно оказалось, что она ужасно голодна. Прощание с Олегом, из-за которого она несколько часов назад не знала, как жить дальше, куда-то отодвинулось. Она чувствовала себя вполне комфортно; правда, теперь Ленкина жизнь не казалась ей такой уж идиллией — все очень обыденно и отчасти утомительно. Дети не слишком хорошо воспитаны, муж хмур и нелюбезен. Ленка, наверное, часа два проторчала у плиты, чтобы приготовить все то, что за полчаса будет уничтожено, а ей опять достанется гора грязной посуды.