– Дура, – холодно сказала Ольга, – ну и дура…

– Кто, я? – удивилась я.

– Твоя наука. Ты тоже дура. В буфете Мариинки нет пива, там только шампанское, – печально сказала Ольга, – а что касается моей жизни, то она вообще клонится к закату. Мне теперь даже в оперу не с кем сходить, не говоря уж о балете…

Пойду с Ольгой в Мариинку как верный пес. Господи, был бы хотя бы Верди, или Моцарт, или Пуччини, а то Глинка…

– Девочки. Я должна вам кое-что сообщить. Мы с Андреем расстались, – наконец сказала я, – и пожалуйста, не спрашивайте меня пока больше ни о чем. Я все равно не скажу, почему мы расстались. Андрей полюбил Полину.

И Алена громко заревела, на весь ресторан. А Ольга заплакала. Незаметно. Алена большая и громкая, а Ольга маленькая и тихая – отвернулась и тоненько всхлипнула в рукав. Я тоже всхлипнула – а что мне делать, если все плачут?..

Я не хотела говорить, что Андрей полюбил Полину. Но соврать я тоже не могла, потому что девочки твердо знают, что я никого не полюбила, знают, что я люблю Андрея навсегда. Я просто не хотела обсуждать с ними подробности – не так уж приятно выглядеть доверчивой дурой. Но девочки и не успели ни о чем меня спросить, потому что к нам подошла очень интересная пожилая женщина лет шестидесяти – семидесяти пяти. Было видно, что в молодости она была очень красивой, а теперь у нее постаревшее благородное лицо. Я еще в начале обеда сказала девочкам, что очень хочу так выглядеть в старости, и они согласились, что было бы здорово.

Так вот, пожилая женщина с благородным лицом встала, подошла к нам и сказала: «Девчонки, а я все смотрю, вы или не вы? А как все заревели, я сразу узнала – все-таки вы! Не узнаете меня, что ли? Мы же в университете на одном курсе учились!»

Странная история.

– Ну, а как ты, Даша, живешь? – спросила наша однокурсница, бывшая пожилая женщина с благородным лицом.

– Я? Очень хорошо. Мура уже почти врач России, а Андрюша говорит на трех иностранных языках.

Во всяком случае, сегодня утром говорил. Пришел ко мне в постель и сказал «ауфвидерзеен, месье». Я заснула, а когда проснулась, оказалось, что он стащил ко мне на кровать всю мою косметику. Сидел и сосредоточенно красил ногти на ногах тушью «Cristian Dior». Получилось красиво.

Ну вот, теперь девочки знают. Осталось сказать зверям и Максиму.


…Мне все-таки не удалось избежать неврозов. У меня дома – невроз брошенных зверей.

Савва Игнатьич ворует. Он обычно не ворует, а сейчас как с цепи сорвался. Сегодня украл сосиски прямо из морозилки. Я кричала: «Как не стыдно?! Воровать! Без продыха! Я же тебя просила – веди себя как человек! А ты!» Я кричала, сердилась, а потом подумала – нехорошо, стыдно. Стыдно мне так с ним обращаться – ведь он теперь брошенный кот. Кот трудной судьбы…

Лев Евгеньич не ворует. Он обычно ворует, а сейчас тише воды, ниже травы. Что же это, все смешалось – кто воровал, тот не ворует, и наоборот?.. Льва Евгеньича вообще нужно отвести к психологу. Нет, я тут не помогу – нужен собачий психолог.

Сегодня Лев Евгеньич решил, что заодно ругали и его и на всякий случай лучше держаться рядом со мной. Забился под одеяло на моей кровати, и жизнь ему была не мила – есть не хотел, гулять не хотел, ничего не хотел. Я просила, уговаривала его – ты можешь украсть сосиски, тебе ничего не будет, мы все тебя любим… Положила на кресло сосиску и отвернулась, потом повернулась – сосиска лежит… И только попозже вечером ему стало лучше – украл кусок булки и колбасу, сделал себе бутерброд.

В общем, насчет зверей как психолог решила – пусть воруют, они теперь звери из неполной семьи.


…Савва и мы с Львом Евгеньичем очень разные. Савве в принципе безразлично, есть ли у него хозяин или нет, вот он и распустился. А нам с Львом Евгеньичем без любимого человека плохо и не так уж нужны сосиски…

Однажды к нам в гости пришла собака, пудель. Андрей пуделя кормил и гладил, а Лев Евгеньич расстроился, спрятался под стол и горевал там совсем один. Лев Евгеньич совершенно не умеет бороться за хозяина, соперничать с кем-то. Он – просто есть и все.

У Льва Евгеньича все как у меня – с уходом Андрея у него понизилась самооценка, появилась неуверенность в себе, комплексы всякие… Нам с Львом Евгеньичем это невозможно – соперничать. Соперничать – значит доказывать, что ты лучше, а зачем доказывать, что ты лучше, если любимый человек уже решил, что ты хуже… да и как это можно доказать?


16 января, среда 

Гуляли с Максом, Андрюшей и Юлькой в Летнем саду. Максим держится очень благородно и спокойно. Говорит, что у него нет обиды на Полину и чтобы я тоже держалась.

Юлька с Андрюшей наперегонки бегали по дорожке, а мы стояли у воды, и Максим сказал: «Дашка, держи кураж». Я сказала: «Хорошо». Кураж по-французски означает мужество.

– Даша, я остаюсь здесь, – сказал Макс, – дома, в Питере, с тобой! Я свободен – Полина меня освободила от Америки! Если бы ты знала, как я ее ненавижу!

– Полина не виновата, что влюбилась, глупо ненавидеть человека за то, что…

– Дашечка, ты дурочка? Я Америку ненавижу! И остаюсь здесь, с тобой, моя розовая дурочка!

Когда-то Максим очень хотел в Америку. Выиграл конкурс «Предпринимательство», который организовало американское правительство для российских бизнесменов. Максим очень талантливый – выиграл конкурс, не имея вообще никакого отношения к бизнесу, исключительно силой интеллекта. Написал бизнес-план несуществующей фирмы, прошел все тесты и поехал в Цинциннати.

– Ты даже не представляешь, что такое американская провинция… – обиженно сказал Макс.

– Как Псков? – рассеянно спросила я. Я думала, как бы мне необидно сказать ему, что все – мы больше не будем встречаться. То есть будем, но только как друзья.

– Псков? Нет. Там Кремль, старые улочки… А в Цинциннати вообще нет города в нашем понимании, нет ничего, хотя бы отдаленно напоминающего архитектуру. Торговый центр, здание «Procter and Gamble», башни как две сиськи. На два соседних города одна скульптура – памятник Бичер Стоу. «Хижина дяди Тома», помнишь? Европейскому человеку там жить – все равно что трахаться в презервативе – вроде все то же самое, а все равно не те ощущения. Вроде ты живешь, а вроде нет.

– Тогда зачем ты был там?..

– А здесь я был зачем? – ответил Макс. – Так сложилось… Живу я там. «Жую из тостера изъятый хлеб изгнанья…»

Какие горькие слова! Я представила, как Макс покупает в универсаме хлеб, засовывает его в тостер, вытаскивает, а это хлеб изгнанья… Интересно, это его стихи или еще чьи-нибудь, например Льва Лосева?..

– Я не вижу Юльку… – сказал Максим и, привстав со скамейки, оглянулся вокруг. – А-а, вот она.

Мы прошлись с детьми по дорожкам, Максим рассказывал детям про статуи. Статуи были закрыты, но – это потрясающе – Максим точно знал, где какая статуя!

– Юлька, все люди живут ради прекрасных мгновений. Между этими мгновениями просто существование… Так вот, Юлька, посмотри внимательно вокруг, на Летний сад, на Михайловский замок, – это одно из самых прекрасных мгновений в твоей жизни.

Хорошо, когда человек, который так любит Питер, остается жить в Питере, дома.

Максим обнял меня за плечи, подул мне в глаза, поцеловал.

– Даша, ты не комплексуй, что тебя бросили. Ты объективно лучше, чем Полина.

– Я лучше, чем Полина? – с большим интересом переспросила я. – Чем я лучше?

– Чем Полина, – улыбнулся Макс.

В глубине души я все-таки рассчитывала – сейчас Максим скажет, будто я отличаюсь чудесными душевными качествами, умом, сообразительностью, но он не сказал. Ну… ну хорошо, нет так нет.

– Я думаю, Полина с твоим Андреем сначала просто переспала, а потом взяла его как пирожок с полки… Она во всем такая настойчивая, получит что-нибудь, а потом мгновенно пытается добавить к этому еще что-нибудь. Помнишь, у Олейникова? «Когда ему выдали сахар и мыло, он стал добиваться селедки с мукой» – это точно про Полину.

– Макс, если ты из-за меня хочешь остаться здесь, в Питере, то нет. Мы больше не будем встречаться, – сказала я.

– Это еще почему, трепетная ты моя? – удивился Максим. – Теперь нам вообще ничто не мешает. Почему не будем?

– Потому.

Потому что теперь он мне не нужен. Мне хотелось доказать, что я тоже есть, что я тоже живая, а не листок из ежедневника в клеточку, а теперь он мне не нужен… Но нельзя же сказать человеку, что у вас больше нет в нем надобности, правда?

– Потому, – упрямо повторила я.

Максим засмеялся – ладно, посмотрим… И заговорил о другом – о тупости американской жизни. Это он чтобы меня развлечь.

В первую же неделю работы с ним случилась ужасная история.

По пятницам можно было приходить на работу не в официальной одежде, а в джинсах. И в первую же пятницу Максим пришел в джинсах, а в середине рабочего дня зашел в туалет. И конечно, через некоторое время захотел выйти обратно. Но не тут-то было! В этом туалете дверь кабинки открывалась, только когда нажмешь на спуск. И случилось ужасное – пряжка ремня на джинсах как-то так неудачно вступила в контакт со спусковым устройством, что оно отказалось спустить воду. И дверь кабинки не открылась! Бедный Макс! Что ему было делать в закрытой кабинке? Кричать «спасите, помогите!»?.. Очень-очень неловкое положение… Хорошо, что Максим все же вырвался на свободу и сидит рядом со мной в Летнем саду.

– Даша, улыбнись!.. – попросил Макс. – А вот еще… Я когда первый раз пришел на обеденный перерыв, у меня был шок. Представь, в огромном зале стоит толпа, и у каждого в руке одинаковый кусок пиццы, и все жуют. Стоя едят, как коровы на лугу. У каждого на груди бейдж с фамилией. Зачем им фамилия? Могли бы номера написать.

Ужас. Я, например, больше люблю быть отдельным человеком, а не коровой на лугу и сидя есть в разных милых местах, лучше без номера на груди.

– Даша, улыбнись, тебе говорят! А если бы ты видела их корпоративные вечеринки… – Максим скривился, как будто жевал лимон. – Представь, сидит за столиками больше тысячи человек. Ведущий говорит: «А теперь все встаньте, возьмитесь за руки и повторяйте за мной…» Они встают у своих столиков, берутся за руки, и качаются, взявшись за руки, и скандируют: «Наша компания лучшая в мире»… И я с ними держался за руки, качался и скандировал… Даша! Улыбнись немедленно!

Я улыбнулась и вдруг заплакала, и плакала долго-долго – впервые за все это время. И даже, кажется, подвывала тонким голосом что-то вроде «почему, почему, почему…». А Макс обнимал меня и шептал какие-то нежные глупости, и это было еще хуже… а может быть, и не хуже. Макс мне все-таки очень нужен – как друг.

Дети замерзли и попросили есть, пить, писать, мороженое, горячую сосиску и новую игрушку, и мы поехали в «Макдоналдс», – несмотря на ненависть Максима ко всему американскому, это единственное место, где можно получить все это одновременно.

– Это самое прекрасное мгновение в моей жизни, – сказал Андрюша, откусив от гамбургера.

– А в моей нет, – сказала Юлька, – я сейчас начну картошку есть, тогда и будет самое прекрасное мгновение, ради чего я живу…

– А я живу ради того, чтобы колу пить, – сказал Максим.

Я очень люблю Макса, он мой лучший друг после Алены и Ольги.


А я, для чего я живу?

Чтобы выполнять свой долг?.. Долг перед детьми, мамой, друзьями и студентами? Вся моя жизнь теперь будет состоять только из чувства долга и никогда никаких радостей у меня не будет? Только прогулки с детьми, только лекции, только котлеты, только чтобы другим было хорошо?..

Ничего подобного! Человек должен быть счастлив – это его обязанность перед самим собой, перед его детьми, мамой, друзьями и студентами. И у меня есть для счастья все – Мура, Андрюшечка, мама, книги. Университет, лекции, Алена, Ольга, розовые ботинки – вчера купила, с бантиком. К тому же я все больше, все серьезнее думаю о розовых бархатных брюках.


17 января, четверг 

Кстати, Алена.

Алена приехала ко мне утром со строгим лицом и сухо сказала, что сейчас во всем разберется сама, а я чтобы слушала и отвечала на вопросы, больше от меня ничего не требуется. Но никаких вопросов она не задавала, а просто долго бушевала в прихожей, кричала, что Полина – подлая подколодная гадюка, вползла в мой дом, втерлась в мое доверие и укусила и Алена ей покажет.

Я сказала, не нужно ничего ей показывать.

– Неужели тебе не хочется ее растоптать, разорвать, укусить? – удивилась Алена.

– Знаешь что?.. Одна красавица подумала, что ее улыбка недостаточно белоснежная. И она идет к врачу и отбеливает зубы. А потом эта красавица приходит к мужу и хищно открывает рот и скалит свои новые белоснежные зубы, вот так – я оскалилась изо всех сил, – и тогда муж начинает еще больше ее любить.

– Что это?.. – испуганно спросила Алена.

– Реклама такая, по телевизору. Ты что думаешь, это любовь, когда любят за белоснежные зубы? Всегда найдется кто-то, у кого еще больше зубов…