Марта Кетро - Хорошее настроение (сборник)

– Все! Я завязал! Обещаю! Уведите тещу!

Короче, папа отвел меня в бассейн. Первое занятие, сорок пять минут, я простояла по пояс в воде, вереща так оглушительно, что у всех заложило уши, и свистка тренера было не слышно. Поскольку голос я сорвала, то на втором занятии мои хрипы уже не вызывали эха в гулком зале, а дети показывали на меня пальцем и смеялись. Папа дежурил у бортика и пресекал мои попытки выбраться из лягушатника. Через неделю я смирилась, через две рискнула лечь животом на воду, через месяц научилась плавать.

Водобоязнь превратилась в страстную водолюбовь. В прошлой жизни я, наверное, была существом с жабрами, потому что водную стихию воспринимаю как родную. Для меня нет лучшего отдохновения, чем плавать, нырять или просто киснуть в воде. В спортивной группе я не задержалась только по причине того, что фигуры девочек-пловчих из старшей группы разительно отличались от моего абсолютного идеала – куклы Барби. Спорт я бросила, но с плаванием не рассталась – при любой возможности бегу в реку, озеро, пруд. У меня годовой абонемент, позволяющий в любое время посещать открытый бассейн.

И в то злополучное утро я отправилась в бассейн растворять свои горести и несчастья. Решила себя хорошенько умотать, чтобы физическая усталость заглушила эмоции. Поставила личный рекорд – проплыла три километра с максимально возможной скоростью. Последний километр – на пределе возможностей. Как только не утонула? Лучше бы утонула!

В душ шла – меня точно пьяную раскачивало. В раздевалке… Надеть мне нужно было, кроме белья, брюки, кофточку и куртку легкую. Кофточку я пропустила… Почему-то затолкала ее вместе в мокрым полотенцем в рюкзак. Но куртку надела. И на том спасибо!

Как назло, в тот день наступило лето. Весна в Москве (заметили?) подкатывает медленно, капелями пробивается. А лето всегда падает с неба солнечной жарой. Короче, куртку я сняла на подходе к работе, к нашему зданию.

Вы спросите: как это можно не заметить, что ты полуголая, что у тебя выше талии только лифчик кружевной? Отвечаю: можно! Если вы испереживаетесь из-за утерянных миллионов, если вас мама с папой обругают, если вы боитесь, что коллеги подумают, будто вы присвоили общий выигрыш, если вы проплывете в хорошем темпе три километра… И даже взглядам, которые бросали на меня встречные люди, пока я рассекала вестибюль, поднималась по лестнице, шла по коридорам, я не придала значения. На меня давно так смотрели! Я же девушка с комплексом! Да еще вчера приказ появился, где фигурировала моя фамилия. У меня нет дефектов зрения, и, опустив глаза, да просто боковым зрением, я должна была видеть, что на мне только нижнее белье. Но не видела! У меня перед глазами стоял злополучный корешок билета, а в мозгу прокручивались пути выхода из тупика.

Не заходя в свою комнату, я постучалась к Стасику.

– Можно к тебе? Надо поговорить.

Он кивнул. Я вошла и села на стул напротив него. Стасик вдруг покраснел, как вареный рак.

– Жарко, – понятливо кивнула я. – Лето наступило. Надо попросить, чтобы включили кондиционеры.

Стасик пробурчал что-то неразборчивое. На меня не смотрел, чиркал на бумаге карандашом. А я принялась уговаривать его повторить подвиг-фокус с лотерейными билетами.

– Сама их куплю. Ты только заполни. Пожалуйста!

– Невозможно, – вяло отказывался Стасик, – то была случайность…

Я наседала, Стасик мямлил. А потом вдруг поднял глаза и заявил:

– У меня есть встречное предложение. Выходи за меня замуж, Лена!

– Зачем? – умно спросила я.

Не поняла, не въехала, о чем идет речь. Только с удивлением подумала, что Стасик уже некоторое время называет меня не Зайкой, как всех, а по имени. Обиженная на его отказ, вышла из кабинета и побрела на расправу в свою комнату.

Меня встретил дружный возглас «Ах!». Хором спросили:

– Лена, ты где была?

– У Стасика.

– Что он с тобой делал?

– Замуж звал, – горько усмехнулась я.

Усмешка застыла на моем лице, как приклеенная. Я увидела отражение в зеркале и не сразу поняла, что полуголая девица – это я сама. Мои чувства трудно описать словами. Думаю, что от полного помешательства меня спасло проверенное защитное женское средство – слезы. Я зарыдала.

Слезы у меня близко. Я легко плачу по малейшему поводу. Обливаюсь слезами над книжками, хлюпаю в кинотеатре, когда показывают душещипательные сцены, и за компанию тоже рыдаю: если у кого несчастье, кто-то рыдает, то я подхватываю. Папа говорит, что мне обязательно надо выдать месячную норму осадков.

Но я выдала полугодовую норму! И хотя на работе не раз видели мои слезы, тут все всполошились. Потому что я рыдала – будь здоров! На чемпионате плакальщиц оставила бы далеко позади всех соперниц.

Я сидела на стуле (меня уже одели), брызгала слезами, а вокруг меня суетились четыре женщины, утешали, как могли. В отдалении маячили Дим Димыч и Стасик. Я уже говорила, что у нас замечательный коллектив?

– Да сейчас мода в лифчиках ходить!

– Вспомни певиц на эстраде! Они все полуголые!

– Ну, хочешь, мы сейчас все разденемся?

– Пожалуйста, не надо! – испугался Дим Димыч.

– Алло! «Скорая»? – кричал в телефонную трубку Стасик. – Приезжайте срочно! Что случилось? У нас девушка рыдает! Какая валерьянка?..

В меня влили, наверное, три литра валерьянки.

И даже Амуров, который пришел в большом гневе выяснять отношения, увидев мою истерику, поостыл. Он решил, что меня терзает раскаяние, и милостиво изрек:

– Прощаю, Лена! Не надо плакать!

Явление Амурова вызвало у меня последний слезный залп. А потом, наверное, наступило обезвоживание, кончилась свободная жидкость. Я только икала и чувствовала себя почему-то обновленной, легкой и чистой, только очень слабой.

Домой меня вез Стасик на своей машине. Дома я оказалась после полуночи. Нет, мы с ним… ничего интимного. Не успели отъехать от работы, как я, обессиленная водным кроссом, бессонной ночью и жутким стрессом, отключилась. И проспала четыре часа, свернувшись клубочком и положив голову Стасику на колени. Машина стояла под нашими окнами, Стасик сидел, боясь пошевелиться, а я дрыхла. Очнувшись, встрепенулась:

– Ой! Я долго спала?

– Минут десять.

Галантность ответа Стасика я поняла только дома, когда посмотрела на часы и выслушала гневные речи папы с мамой. Выглянула в окно. Стасик не уехал. Стоял рядом с машиной и делал физкультурные упражнения: приседал, поворачивал корпус, размахивал руками. От долгого сидения у него, наверное, тело застыло, одеревенело.

И на следующее утро Стасик за мной приехал. Если бы не он, я бы на работу не пошла, отпуск взяла или вообще уволилась. Но Стасик уговорил меня ехать трудиться. Верно заметил: только последняя негодяйка из бухгалтерии в конце квартала увольняется.

Далее началось… как бы правильнее сказать… нас со Стасиком принялись… сватать? женить? сводить? Давить на нас, обрабатывать, подталкивать, расписывать наши небывало прекрасные качества. Оказывается, все давно знали, что Стасик ко мне неравнодушен. А я постоянно бегаю к нему в кабинет. Враки! Всегда по делу к нему заглядывала! Что, я виновата, что дел много бывает?

И даже Дим Димыч включился в кампанию. Начальственно изрек:

– Чтобы к концу второго квартала, к полугодовому отчету, эта проблема была ликвидирована! Какой-то шабаш свах, а не бухгалтерия!

Стасик возил меня на работу и с работы. Мы с ним веселились, обсуждая рьяные попытки сосватать нас. Но через некоторое время я поняла, что мое веселье – натужное, неискреннее. Мне тогда послышалось, что он звал меня замуж? Приснилось, сбрендило? Как обидно!

Приближался полугодовой отчет, мое томление достигло крайней степени, я решила в понедельник, после выходных, заговорить на скользкую тему со Стасиком. Как бы невзначай его спросить, он всем полуголым девушкам замужество предлагает?

К счастью, Стасик меня опередил. Не дожидаясь следующей недели, до выходных, в пятницу, около моего дома, в машине, глядя прямо перед собой, спросил хриплым голосом, безуспешно пытаясь изобразить, будто речь идет о мелочах:

– Может, нам и правда пожениться? Страсти утихнут.

Мне ничего не оставалось, как подхватить его тон, хотя душа запела, как выпущенные на волю сотни канареек.

– Разве ты выгодный жених? Все деньги спускаешь.

– Мне давно предлагают перейти в один банк. Зарплата на порядок, то есть в десять раз, больше.

– Правда? – искренне обрадовалась я. – Здорово! Поздравляю!

– Ты согласна?

– С чем?

– Сочетаться со мной законным браком.

– Нет, Стасик. Я мышей и тараканов боюсь. И терпеть не могу расхлябанных людей, сама такая. А ты – воплощение забывчивости и беспорядка.

– На самом деле, – Стасик по-прежнему на меня не смотрел, – я – жуткий педант и зануда. А беспорядком себя окружаю, чтобы с комплексами бороться.

– И бабник ты прирожденный. Будешь на сторону каждый месяц бегать.

– Информация о моей активности сильно преувеличена. Для тридцати шести лет я почти невинен. Один раз был женат, а остальное… остальное не в счет.

– Не надо! – погрозила я пальчиком. – Всех твоих пассий знаю, как облупленных! Чего одна Мария Луиза стоит!

Так прозвали заведующую отделом рекламы в одном из журналов. Крашеная вихлястая особа. Над столом у нее висит плакат с собственным фото и надписью: «Эта блондинка подобна замороженному шампанскому, которое, оттаяв, сулит много удовольствий. Франц Герре о Марии Луизе, второй жене Наполеона I». Подвигами «Марии Луизы» в размороженном виде полнится земля.

– Ничего у меня с ней не было! – возмутился Стасик. – Лена, ты мне отказываешь?

Спросил, точно речь шла о сотне рублей до зарплаты. А я, начав кочевряжиться, уже остановиться не могла. Но чрезмерное кокетство и жеманство никого до добра не доводили. Повесил Стасик голову, обреченно пробормотал:

– Извини, Лена, что завел этот разговор. До свидания!

Вышел из машины, обогнул ее и открыл мне дверь. А я сижу, голову в плечи втянула. Дура дурой, хоть и полностью одета. Куда мне от своего счастья уходить? Короче…

Короче, мы поженились.

Когда слышу рассуждения о том, какой тип женщины предпочитают мужчины, только усмехаюсь. Я знаю точно! Большинство мечтает о покорных веселеньких простушках, готовых за конфетку стоять на задних лапках. Мне об этом было многократно заявлено открытым текстом!

У нас в семье есть Рада, она же Радость, она же большая черная пуделиха. Опытные собачники, когда пришло время, посоветовали «для здоровья» повязать нашу Раду, то есть выдать замуж. Результатом короткого «замужества» были пять хорошеньких щеночков.

Я, мой муж, дети – десятилетний Егор и пятнадцатилетняя Ира – все очень привязались к щенкам, расставались со щемящим сердцем. Не продавали своих любимцев, а отдавали в хорошие руки. Четверых у нас быстро забрали, а пятая девочка, которую мы назвали Милой (очень миленькая), задержалась. На нее, конечно, обрушилась любовь за пятерых. Но две собаки в доме – это слишком. Решили дать объявление в газету.

Дети вырезали купон для частных объявлений. Ира села писать текст, спросила меня:

– Можно, напишу от первого лица?

У дочери пристрастие к литературному творчеству, ящик ее письменного стола забит девичьими альбомами со стихами, цитатами и пространными рассуждениями о жизни.

– Можно, – позволила я, но предупредила: – Не забудь указать породу и что щенок подрощенный, два месяца.

Ира пропустила мои рекомендации мимо ушей, а я совершила роковую ошибку – не прочитала текст. Вечером забыла, а утром, как всегда, суматоха: дети опаздывают в школу, муж едет в командировку и никак не найдет галстук «не в крупную, а в мелкую полоску» – всех мама, то есть я, должна собрать, упаковать и отправить из дома. Хотя самой, кстати, тоже на службу надо.

Словом, объявление я не прочитала. А когда заскочила отдать его в редакцию, повезло – очереди не было. Подскочила к окошку и протянула купон с объявлением и деньги. Девушка прочла текст, посмотрела на меня странно и потребовала паспорт. Зачем-то пролистала его и на графе «семейное положение» презрительно хмыкнула.

Чтобы было понятно, текст доченька написала следующий: «Я – маленькая, черненькая и очень хорошенькая. Мне нужен друг, которого я буду любить преданно и верно. Я буду всегда встречать его радостно и весело. А за конфетку я даже готова постоять на задних лапках!» И наш телефон. О щенке и породе – ни слова! Как потом объяснила Ира, места на купоне не хватило, строчки кончились.

Через три дня объявление вышло. Прихожу с работы, дети возбуждены: у дочери румянец во всю щеку, у сына глаза подозрительно блестят. Значит, либо разбили что-нибудь, либо подрались, потом помирились, снова подрались и теперь раздумывают, сражаться или замиряться.

– Мы не ссорились, – говорят, – и ничего не разбили. Но, мама! Тут все время звонят насчет Милы, ты не могла бы отвечать?