Она подползла к нему на коленях и обхватила руками его ноги.

— Аполлон!

Он почувствовал через брючины тепло ее лица и влагу ее слез.

— Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда, ma petite[13].

Он приподнял ее лицо за подбородок. Она, опомнившись, отпрянула, подозрительно глядя на него сквозь упавшие на лицо пряди волос. Он наблюдал на ее лице борьбу желания и отвращения. Уголки ее рта медленно опустились, и она хрипло, с презрением произнесла:

— Вон отсюда! Убирайся! Какое право ты имел за мной приходить, черномазый? Лучше остаться здесь и заживо сгнить, чем воспользоваться твоей протекцией.

— Дениза! — взмолился он. — Однажды я уже признался вам в любви. С тех пор ничего не изменилось. Вставайте, уйдем отсюда побыстрее!

— Аполлон… — Она успокоилась и уже стыдилась своих слов. — Мне не следовало говорить вам, что я люблю вас. Это был глупый поступок. Как я могла в вас влюбиться, совсем вас не зная? Вы очень смазливы, Аполлон, чертовски смазливы, и это меня ослепило. Но теперь я прозрела.

— Имеет ли значение, кто я, если в моих силах вызволить вас отсюда? — Он дотронулся до ее плеча и почувствовал, что она дрожит с головы до ног.

— Оказаться здесь — еще не позор для меня, — гордо ответила она. — Но если я выйду отсюда с вами, то никогда больше не смогу смотреть людям в глаза. Прошу вас, Аполлон, уйдите. — Голос ее стал кротким, по грязным щекам побежали слезы. — Кем бы ты ни был, я по-прежнему хочу тебя, хочу больше, чем кого-либо в целом свете, поверь! Ты снишься мне по ночам. Наверное, я никогда от этого не избавлюсь. Но я предпочитаю умереть, чем дать тебе до меня дотронуться. Неужели ты не понимаешь? Ведь если ты до меня дотронешься, я могу уступить, а этого ни за что нельзя допускать. Пожалуйста, уйди!

Теперь и его глаза наполнились слезами. Он в мольбе протянул к ней руки.

— Дениза!

Она долго колебалась, раздираемая желанием и гордостью, а потом попятилась и забилась в дальний угол камеры.

— Уходи, уходи, Аполлон, — вымолвила она сквозь слезы, — иначе я закричу, что ты попытался меня изнасиловать. Даже эти проклятые янки вступятся за белую девушку, на которую покусился черномазый. О, во имя любви к Иисусу и Матери Божьей, уходи, Аполлон, и моли Бога, чтобы мне удалось тебя забыть!

Он отступил, и она кинулась всем телом на дверь, которая с лязгом захлопнулась. Надзиратель обменивался шутками со старой каргой в соседней камере и, к счастью, ничего не слышал. Появление Аполлона — одного, без заключенной — удивило его.

— Она предпочла остаться здесь, — объяснил Аполлон. — Хочет стать мученицей, хотя их дело проиграно. Что ж, пускай!

— Давай я пойду с тобой, красавчик! — Из окошка соседней камеры высунулась скрюченная лапа. — Возьми меня, не пожалеешь. Я тебе такое покажу!..

Он сунул в ладонь ведьмы монетку и поспешил на свежий воздух. Прежде чем покинуть дворик, он оглянулся. Из всех зарешеченных окон ему махали руки, одна Дениза стояла неподвижно, прижавшись к решетке лицом и, провожая его безнадежным взглядом.

27

Аполлон поспешно вернулся в кабинет Бредфорда и предложил довольно бессвязное объяснение, почему ему не удалось освободить Денизу. По его словам, она предпочла славу мученицы за правое дело южан. Между ним и ею все кончено! Она всячески оскорбляла его: самыми приличными эпитетами были «сторонник северян», «проклятый янки» и «заступник черномазых». Она договорилась до того, что и его обозвала негром! Бредфорд признал это обвинение смехотворным, а ее назвал истеричкой, свихнувшейся на почве недоброкачественного патриотизма. Такой пойдет на пользу немного поостыть в обществе ее товарок в тюрьме «Пэриш». Не желает ли Аполлон отужинать в компании офицеров? Аполлон отклонил предложение. Сейчас ему больше всего хотелось бежать из Нового Орлеана сломя голову. Мало ли, какие слухи начнет распускать проклятое семейство Сен-Дени! Конечно, ни Бредфорд, ни остальные его знакомые им не поверят, но Аполлон предпочитал убраться подальше, чтобы его не заставили опровергать очевидное.

С помощью Купидона он быстро собрал вещи и покинул город. Как и ожидалось, он без труда преодолел границу Конфедерации. Кажется, о Фалконхерсте и тамошних чистопородных неграх был наслышан весь Юг: молодой лейтенант, проверявший документы Аполлона, больше заинтересовался Кьюпом, чем его хозяином. По его словам, он никогда прежде не видел рабов из Фалконхерста, хотя всю жизнь слышал рассказы об их достоинствах. Не удовлетворит ли Аполлон его любопытство и не позволит ли осмотреть негра? Вот бы поглядеть на негра раздетым, чтобы убедиться, правдивы ли рассказы. Аполлон согласился, согласия Кьюпа не требовалось. Лейтенант остался доволен. На него произвели сильное впечатление слова Аполлона, будто за год, что Кьюп находился у него, он сделал беременными больше тридцати негритянок. Лейтенант созвал троих дружков-офицеров, чтобы полюбоваться великолепием Кьюпа; все четверо поздравили Аполлона с будущим богатым урожаем и с огромной выручкой, которую принесут рабы после войны, когда цена на них взлетит. Несмотря на то что северяне уже заняли Новый Орлеан и большую часть штата Миссисипи, все четверо не сомневались, что победоносного завершения войны осталось ждать всего несколько месяцев. Французская фамилия Аполлона, его манеры и внешность не вызвали у офицеров-конфедератов ни малейшего подозрения: они были выходцами из Южной Каролины и имели о креолах самое смутное представление, считая их главным отличием оливковый оттенок кожи.

Впрочем, Аполлон не посмел просить о гостеприимстве владельцев крупных плантаций, которые встречались ему на пути через Миссисипи и Алабаму. Он предпочитал останавливаться на постоялых дворах, где царствовали грязь и клопы, зато никто не интересовался его происхождением. Аполлон решил, что правильнее будет выдавать себя за иностранца, подданного Франции. Даже безграмотной деревенщине, к каковой относились владельцы постоялых дворов, он назывался виконтом де Ноай, чем вызывал у них почтение и трепет. Это объясняло его штатский наряд и снимало подозрения по части родословной. Он не сомневался, что таким же способом будет проще всего втереться в доверие к хозяйке Фалконхерста.

Городка под названием Бенсон путники достигли в сумерках. Аполлон решил воздержаться от сомнительного удовольствия утолить голод в тамошней жалкой таверне, единственной на весь городок. Он остался в фаэтоне, Кьюп же заглянул в таверну, чтобы узнать дорогу на Фалконхерст, после чего путешествие продолжилось. Теперь, когда до цели было рукой подать, Аполлон нервничал, что отражалось и на Кьюпе. Все должно было решиться в течение ближайших часов. За столь короткий срок могли произойти самые разнообразные события. Дамы могло не оказаться на плантации; за истекшие недели она могла успеть выйти замуж, а то и отдать Богу душу. Аполлон истратил почти все деньги; если нужда заставит его снова торговать Кьюпом, то кто станет покупателем? Ведь штат, судя по всему, полностью обнищал.

Он, скрывая дрожь в руках, провел с Кьюпом генеральную репетицию. Оба придерживались мнения, что их план не только безупречен, но и стопроцентно надежен — при том, конечно, условии, что хозяйка Фалконхерста жива, не замужем и не сумеет устоять перед чарами Аполлона.

От ворот Фалконхерста были заметны освещенные окна Большого дома, мерцающие в конце длинной аллеи, усаженной деревьями. Это говорило о том, что дом населен не одними слугами. Дом оказался больше, чем предполагал Аполлон, и выглядел в темноте не менее внушительно, чем усадьбы крупнейших плантаций, которые они миновали по пути. Такие дома обычно возводились на деньги, заработанные многими поколениями; семья продавала тысячи рабов по высоким ценам, а это означало, что деньги еще не могли иссякнуть. Во всяком случае, Аполлон уповал именно на это.

Кьюп остановил фаэтон неподалеку от ворот. Аполлон снял шляпу, ослабил галстук, расстегнул ворот рубашки, сполз с сиденья и для вящей драматичности перекинул руку через борт фаэтона. Подмигнув Кьюпу, он спросил:

— Ты знаешь, что делать?

— Отлично знаю, Аполлон.

— Тогда начнем. — Аполлон уронил голову на сиденье и зажмурился. — Хлещи лошадей что есть силы: ведь у тебя на руках умирающий!

Кьюп послушался, и они помчались по аллее, разбрасывая гравий. Перед домом Кьюп остановил лошадей, оставил Аполлона лежать с закрытыми глазами и разинутым ртом, как будто без сознания, преодолел ступеньки и забарабанил в парадную дверь. Ждать пришлось недолго: перед ним предстал молодой негр примерно его возраста. От внимания Кьюпа не укрылись его красивое лицо и грязная, в пятнах, одежда.

— Скорее помогите! — крикнул Кьюп, задыхаясь. — Мой хозяин при смерти! — Он показал на фаэтон. — Ему совсем худо.

Парень, ответивший на стук, не знал, что предпринять.

— Что, в доме нет белых? — скороговоркой осведомился Кьюп.

— Мисс Софи ужинает.

— Это твоя хозяйка?

Парень кивнул.

— Тогда беги за ней, если не хочешь, чтобы тебе попало. Мой хозяин сейчас умрет!

Он подождал, пока Драмжер — а это был он — скроется за дверью, и метнулся назад к фаэтону.

— Она здесь, Аполлон, — прошептал он, наклонившись к неподвижному страдальцу. — Сейчас слуга приведет ее. Вот, кажется, и она.

Кьюп ринулся к двери, к которой направлялась по холлу белая женщина. Он успел заметить, что это — полноватая блондинка в неопрятном платье. Дождавшись ее, он склонился в низком поклоне.

— Слуга виконта, миссис, мэм. Мой хозяин заболел. Как бы не умер! Мы просим вас о помощи. Уж и не знаю, что делать, миссис, мэм. Увидел в окнах огни и свернул сюда.

Софи встрепенулась.

— Где он?

— В коляске, миссис, мэм.

Софи сбежала со ступенек. Дверь осталась распахнутой, и из нее лился яркий свет, освещавший красавца Аполлона. Софи остановилась в восхищении. Его лицо, даже с закрытыми глазами и разинутым ртом, было красивее всех мужских лиц, которые ей доводилось видеть; она обратила внимание на его длинные сильные ноги, могучую грудь, мощную шею, выигрышно смотревшуюся именно при откинутой на сиденье голове. Она схватила его безжизненную руку.

— Он жив! — Она повернулась и крикнула слуге, оставшемуся у двери: — Драмжер, сбегай за Брутом, а потом приведи из конюшни Занзибара! Пускай поторопятся! Не знаю, кто этот человек, но ему совсем плохо. Придется внести его в дом. — Она все еще терла руку Аполлона. — Кто он? — спросила она безутешного Кьюпа.

— Мой хозяин, миссис, мэм, виконт де Ноай, из Франции, мэм. А я — Кьюп, его слуга. Мы с ним ехали себе, и вдруг ему стало очень плохо. Он не умер, мэм? — Кьюп всхлипнул; он был так взволнован, что ему удалось выжать настоящие слезы. — Он — самый лучший хозяин на свете. Не дайте ему умереть!

У дома появились тени. Первым подбежал Драмжер, за ним — два негра: мужчина средних лет и парень одного с Кьюпом возраста. Софи бросила руку Аполлона и заломила свои.

— Тащите стул, посадите его и поднимите наверх. Где Кэнди? Пусть застелит отцовскую кровать. Где Лукреция Борджиа? Пусть согреет воды. Надо будет приложить к его ногам грелки. Пусть согреется. Нельзя дать ему умереть.

Драмжер прибежал из холла с креслом. Кьюп забрался в фаэтон и передал Аполлона в заботливые руки. Потом он спрыгнул и обнял спинку кресла вместе с хозяином; слуги осторожно понесли мнимого больного в дом. Аполлону хотелось открыть глаза, чтобы увидеть, куда он попал, но он знал, что не должен торопиться. Кьюп все ему расскажет. Его медленно подняли по широкой лестнице, внесли в холл, потом еще в одну дверь, уложили на кровать.

Софи раздавала распоряжения:

— Можете идти. Отведи коней гостя в конюшню, Занзибар. Его слуга и Драмжер помогут ему устроиться. Я пойду к Лукреции Борджиа. Надо согреть ему ноги, чтобы отхлынула кровь от головы. — Шарканье шлепанцев оповестило об ее уходе.

Аполлон слушал беседу Кьюпа с другим негром.

— Тебя зовут Драмжер? — спросил Кьюп.

— А тебя — Кьюп?

— Вообще-то меня зовут Купидон, но все кличут меня Кьюпом.

— А меня зовут Драм Мейджор, но все кличут меня Драмжером. — Он покосился на Аполлона. — Твой хозяин — красавец. Вы с ним похожи, только он белый, а ты черный.

— Он француз, а я родился в Луизиане. Он виконт. — Говоря, Кьюп стаскивал с Аполлона сапоги.

— А что это такое? — Драмжер снимал с Аполлона пиджак, приподнимая его за плечи, чтобы стянуть рукава.

— Невежда! — фыркнул Кьюп. — Это то же самое, что король во Франции или наш президент Джефф Дейвис. Мой хозяин — важная персона. Он собирался жениться на королеве Франции и взять меня с собой. Я стану королем всех французских негров, буду наряжаться франтом и кататься в золотой карете. Только он болен, того и гляди умрет. Тогда мы никуда не поедем. — Кьюп поставил хозяйские сапоги на пол. — Раздевай его, а я схожу к коляске, возьму чемодан. Где у вас конюшня?