Аполлон измаялся стоять на коленях, от грубых досок ему было нестерпимо больно и тоскливо. Он неуклюже поднялся и помог подняться Софи. У той тоже затекли ноги, и она деловито потопала, а потом полезла в сумочку, откуда извлекла хрустящую купюру Конфедерации достоинством в пятьдесят долларов.

— Придется, наверное, обратиться к мировому судье. А я собиралась заплатить за венчание… — Она сложила купюру вдвое. — И не только заплатить, но и делать взносы на церковь — скажем, долларов по сто в год. Что с того, что мы не члены прихода?

Хаззард пожирал деньги жадными глазами. Он никогда в жизни не получал единовременно столь крупных сумм. Пятьдесят долларов сейчас и обещание ста долларов в год! Это гораздо щедрее, чем обычные пожертвования — свиной окорок или бушель кукурузной муки. Он заколебался.

— В глазах Господа брак, заключенный у мирового судьи, не Значит ровным счетом ничего. — Он нахмурился. — Насколько я понимаю, миссис Чарнвуд, вы разведены?

— Законным образом, — ответила Софи. — У меня дома есть все бумаги. Я имею право снова выйти замуж. Можете ознакомиться с документами, если пожелаете.

— А вы вправе жениться? — спросил Хаззард Аполлона с петушиной воинственностью, вызванной завистью к мужчине, оснащенному гораздо лучше его по всем статьям.

— Естественно, раз я никогда не был женат.

Хаззард подошел к Аполлону вплотную и долго изучал его.

— Вы белый? Закон требует, чтобы я задал вам этот вопрос. Я не могу обвенчать женщину с негром или с человеком, в жилах которого течет негритянская кровь.

— Если бы я не знал, что задавать такие вопросы вас вынуждает закон, то счел бы это оскорблением как для себя, так и для миссис Чарнвуд. Я — Аполлон Бошер, виконт де Ноай, сын князя де Ноай, адъютанта его императорского величества Наполеона Третьего, императора Франции!

Даже преподобный Хаззард слыхал о Наполеоне III. Перечисление титулов произвело на него впечатление.

— Святой Павел учил, что лучше жениться, чем сгореть в аду. — Он протянул руку и схватил деньги. — Кажется, мой долг заключается в том, чтобы обвенчать вас, даже если вы не принимали крещения. Не могу же я обречь вас на вечные адские муки! — Он натужно улыбнулся собственной шутке. Пятидесятидолларовая купюра исчезла у него в кармане. — Хотите обвенчаться прямо сегодня?

— Хотим, — подтвердил Аполлон.

— Тогда нам нужны двое свидетелей. — Хаззард заглянул в кухню. — Миссис Хаззард! — позвал он. — Сбегай за миссис Баллард и попроси ее зайти к нам на пару минут.

Послышались поспешные шаги. После недолгого ожидания, за время которого не было произнесено ни слова, а улыбкам недоставало искренности, снова раздались шаги, и появилась миссис Хаззард в сопровождении соседки, вытирающей о фартук обсыпанные мукой руки. Хаззард попытался скатать бумажную штору на окне, но она обрушилась на пол, подняв облако пыли. Другой на его месте разразился бы проклятиями, он же спокойно подобрал штору, свернул и поставил к стене. Комнату залило солнечным светом, и ее убожество еще пуще бросилось в глаза. Обе женщины уставились на Аполлона и Софи, отдавая должное богатому туалету невесты и запоминающейся внешности жениха. Сравнив его мысленно с собственными неказистыми мужьями, они скорчились от зависти.

Хаззард встал перед мраморным столом с Библией и подозвал Аполлона и Софи. Жена пастора встала рядом с Софи, миссис Баллард — рядом с Аполлоном. Софи воспользовалась обручальным кольцом, подаренным ей еще Дадли, — на приобретение нового не хватило времени; кольцо Аполлона лежало у него в кармане. Хаззард извлек из кармана маленькую книжицу и забубнил слова венчального церемониала. Текст оказался на диво коротким, однако, отбубнив, он поставил всех на колени и снова завел нескончаемую молитву. Она в общих чертах повторяла первую, однако Хаззард воспользовался ею как еще одной возможностью посоветовать Богу, каким образом вершить мирские дела. Только когда он исчерпал весь свой запас красноречия, паства с кряхтением приняла вертикальное положение. Миссис Хаззард подставила Аполлону для поцелуя свою шершавую щеку, сам Хаззард оцарапал бородой щеку Софи. Миссис Хаззард хотела было чмокнуть Аполлона, однако муж насупился, и она отступила. Зато миссис Баллард не упустила шанса и поцеловала красавчика прямо в губы, причем тому показалось, что она не собирается от него отлипать; потом кумушка разразилась слезами и сгребла Аполлона и Софи в охапку, после чего покинула дом, утирая фартуком глаза.

Хаззард долго прощался с обвенчанными, призывая Господа не обойти их благодатью, и даже проводил их по пыльной дорожке до коляски, где передоверил заботам Драмжера и Кьюпа. Большой Ренди взмахнул хлыстом, и лошади, невзирая на жару, бойко поскакали домой. Всю поездку Софи не выпускала руку Аполлона, утомив его своим потным пожатием.

В Фалконхерст они возвратились как раз к ужину. Лукреция Борджиа накрыла праздничный стол; Аполлон запивал вкусные кушанья горячим пуншем.

Нескончаемые молитвы и тягостная церемония лишили его сил, и он поторопился бы в постель, однако мысль о том, что душной ночью, под раскаленной крышей ему придется делить ложе с Софи, наполняла его ужасом. Он понимал, что в брачную ночь от него потребуют чего-то выдающегося, и уповал на то, что правда, то есть сообщение, что ничего подобного ее не ожидает, не вызовет сильного скандала. Он собирался раз и навсегда урегулировать свои брачные отношения, исходя из того, что время, которое ему осталось пробыть в Фалконхерсте, не будет посвящено усердным попыткам удовлетворить Софи. Для этого Аполлон избрал дипломатическую тактику увиливания, стремясь предотвратить взаимные упреки и безумные рыдания. Время поджимало: выяснение отношений следовало завершить до традиционной вечерней спевки. Цель заключалась в том, чтобы взор Софи утратил тревожащую его выжидательность.

Аполлон посмотрел на нее через стол, смягчая готовящийся удар обворожительной улыбкой.

— Госпожа виконтесса! — начал он. — Софи, жена моя! Сознаете ли вы, что стали не только французской виконтессой, но и миссис Аполлон Бошер?

— Выходит, у меня теперь две фамилии, Аполлон?

— Одна, Софи. Меня зовут Аполлоном Бошером, виконт де Ноай — мой титул. Скажем, твоего отца звали Хаммонд Максвелл, верно? Это его имя и фамилия. Но при этом он был хозяином Фалконхерста — таков был его титул, звание. Понимаешь? «Фалконхерст» вовсе не был его фамилией, так и «Ноай» — не фамилия. Итак, твоя фамилия — Бошер, хотя ты — виконтесса и в один прекрасный день станешь княгиней. — Он перевел дух: первый барьер был взят. Впредь он сможет выправлять все документы на свое настоящее имя.

Поглощенная непосредственно Аполлоном, Софи обратила мало внимания на то обстоятельство, что стала — во всяком случае, так ей казалось — титулованной дворянкой. Титул значил для нее и очень мало, и бесконечно много. Мало — потому, что она не понимала толком, что означает титул; много — потому, что даже невежество не препятствовало усматривать в нем величие.

— Как скажешь, Аполлон. Какая мне разница, как я называюсь? Главное, что я — твоя жена!

— Благодарю, Софи. — Чары Аполлона сработали. — Но теперь, когда мы стали мужем и женой, следует кое-что прояснить. Как тебе известно, я не отличаюсь крепким здоровьем. Человеку со слабым сердцем следует избегать перевозбуждения. Это накладывает на меня кое-какие ограничения. Ты меня понимаешь, дорогая?

— Но ведь я с тобой, Аполлон! Я всегда смогу о тебе позаботиться.

— Именно твое присутствие, Софи, и сулит осложнения. Софи, дорогая, нам придется соблюдать осторожность. Мы не сможем вести себя так, как обычно ведут себя муж и жена.

— Ты хочешь сказать… — Взор ее потускнел.

— Я хочу сказать, дорогая женушка, что даже при ограниченных аппетитах наша любовь не станет слабее.

Она отказывалась понимать его слова, что вынудило его отбросить иносказание.

— Речь о любви, Софи. Конечно, вполне естественно, если муж и жена спят в одной постели…

В ее глазах снова загорелось вожделение.

— Но в нашем случае это означает, что ты скоро станешь вдовой. Ведь твоя близость обязательно приведет меня в возбуждение и принудит к поступкам, которые повредят моему здоровью. Нет ничего опаснее для сердца, чем неистовства любви. Наверное, поэтому, любовь моя, сердце всегда считалось вместилищем любви. Однажды ночью, одаривая тебя любовью, я могу скончаться в твоих объятиях.

— О нет, Аполлон!

— Увы, это так, Софи. Поэтому, как бы мне ни хотелось быть с тобой, это небезопасно. Для меня и для тебя, если ты не торопишься стать вдовой, будет лучше, если мы будем по-прежнему занимать отдельные комнаты.

— И мы никогда-никогда…

— Почему же, глупышка: раз в неделю мы будем посвящать этому ночь. Обоим будет что предвкушать, а мое здоровье не окажется под угрозой. Мы будем счастливы, вот увидишь!

— Как скажешь, Аполлон, — повторила она, не скрывая разочарования. — Конечно, я не стану делать ничего, что могло бы представлять для тебя опасность. Мой долг — дать тебе счастье. Но для меня это будет непросто, Аполлон.

— А для меня вдвое труднее, Софи. — Он встал, обошел стол и чмокнул ее в лоб. — В конце концов, дорогая Софи, в браке есть много такого, что не имеет отношения к постели. Занимаясь любовью раз в неделю, мы будем наслаждаться супружеским счастьем. Хорошая еда и отдых позволят мне накопить сил, чтобы сделать одну ночь в неделю истинным праздником. Как тебе ночь с субботы на воскресенье?

Она произвела мысленный подсчет. Они обвенчались в понедельник. Значит, ей предстояло поститься еще пять ночей. Что ж, она соберется с силами и дождется субботы, а уж тогда… Пока же было необходимо спасать репутацию.

— Вы правы, Аполлон. Очень разумное предложение. По правде говоря, только негритянки желают иметь мужчину каждую ночь. Белые дамы — совсем другое дело: они устроены более тонко. Наверное, потому в неграх и течет теперь сплошь и рядом человеческая кровь. Сколько раз я слышала: поселите в доме хорошенькую негритянку — и у хозяйки гора свалится с плеч. Я рада, что вы не относитесь к числу докучливых мужей. Но, — она подняла глаза и ободряюще улыбнулась, — вечером в субботу я вас приму. — Ей помогло примириться со своей незавидной участью то обстоятельство, что больное сердце не позволит мужу домогаться не только ее, но и негритянок.

— Благодарю за понимание, Софи, дорогая.

Снаружи донеслось треньканье струн: гитарист уже настраивал инструмент. Взяв Софи под руку, Аполлон вывел ее к людям, которые, не очень-то взяв в толк, что это за штука — замужество хозяйки, воспользовались событием как дополнительным поводом к веселью. Все пришли нарядные; при появлении на веранде Аполлона и Софи одна из жительниц Нового поселка, похрустывая тугим крахмалом, вышла вперед с охапкой полевых лилий и папоротника — подарком для Софи. Раздались поздравительные возгласы, хлопанье в ладоши, крики: «Миссис Софи, миссис Софи!»

Не выпуская руки Аполлона, она подошла к ступенькам, ведущим на лужайку, подняла руку, призывая к тишине, и обвела собравшихся взглядом.

— Познакомьтесь с вашим новым хозяином. — Она поставила Аполлона перед собой. — Все вы помните массу Максвелла. Вы любили его и слушались. Теперь у вас новый хозяин, вы будете называть его «масса Аполлон». Вы должны слушаться его так же, как слушались массу Максвелла.

В ответных приветственных возгласах Аполлон услышал рядом с именем Софи свое имя. Звучало это совсем неплохо и еще больше убеждало его, что он превратился в хозяина Фалконхерста, а эти люди — в его собственность. Жаль, что нельзя продать их всех скопом, превратив в живые деньги. Конечно, даже если бы на них нашлись покупатели сейчас, то он выручил бы только никуда не годные бумажки Конфедерации. Он опоздал на несколько лет. Впрочем, он не собирался складывать оружия.

Помахав собравшимся в знак благодарности, он усадил Софи в кресло. В этот вечер он не пел, а беспокойно ерзал на сиденье, пока все не разошлись. После этого он отвел Софи наверх, поцеловал на сон грядущий на пороге ее спальни, прошептал: «До субботы…» — и был таков.

Кьюп дожидался Аполлона у него в комнате, чтобы помочь раздеться. Разоблачившись, Аполлон поманил брата и шепотом приказал:

— Сегодня не смей трогать Жемчужину, понял?

— Ты сам туда пойдешь, Аполлон?

— Как только она уснет, — ответил Аполлон, кивком указывая на спальню Софи.

— Раз ты забрал Жемчужину, то позволь мне заняться Кэнди.

— Ты давно этого ждал, верно, Кьюп? Что ж, валяй! Теперь я здесь хозяин, мое слово — закон. Бери ее, если тебе так невтерпеж.

— А как же Драмжер? Знаешь, как он взбеленится!

— Взбеленится? — Аполлон приподнял бровь. — Ты, кажется, кое о чем запамятовал. Какая мне разница, взбеленится он или нет? Драмжер — пожизненный слуга, раб, ниггер. Отныне Драмжер будет исполнять мои приказания. Бери Кэнди себе, если хочешь, и скажи ей, что так повелел хозяин. А Драмжеру скажи, чтобы ступал к черту. Но прежде чем уйти, Кьюп, достань-ка мне старые штаны. Негоже портить новые, болтаясь по этакой пылище.