(Англия) Элизабет Чедвик - Хозяйка Англии

Ее мантия полоскалась на ветру. Матильда гуляла вместе с Брианом Фицконтом по стене Нортгемптонского замка, разглядывая город, лежавший к западу от холма, на котором стояла крепость. Первые осенние ветры обрывали листья с деревьев, и река Нин под крепостной стеной рябила тусклыми оттенками серого и синего. Если ветер не стихнет, то морское путешествие на материк будет неприятным, но зато коротким. В ее покоях прислуга укладывала сундуки. Чувствуя себя загнанной в угол, Матильда решила подышать свежим воздухом.

Вновь бароны преклонили перед ней колени и поклялись принять ее как наследницу короля, и вновь она сомневалась в их искренности. Чувствуя, что клятвы даются вынужденно, Матильда принимала их с гордо поднятой головой и неприступным видом. Тех, кто хочет демонстрации величия, достойного короля, она не разочарует.

Бриан прислонился к частоколу.

– Клятвы принесены повторно, госпожа, – произнес он. – Однажды вы станете королевой.

Матильда промолчала. Со времени ее возвращения в Англию они мало общались – избегали друг друга из-за опасностей, случись им нарушить границы отношений господина и вассала. Бриан не упоминал о ее браке, да и что он мог сказать? Ему неизвестны были все подробности того, что сделал с Матильдой Жоффруа. Слухов ходило множество, но в Англии ее кровоподтеков никто не видел, и никто не видел, как она ползала, потому что не могла стоять. И в конечном счете Бриан тоже мужчина.

Она осознавала, что он стоит очень близко к ней. Не вплотную, но достаточно близко, чтобы коснуться. Их накидки сплетались воедино в диком танце спаривания. Матильда рискнула поднять на Бриана взгляд. Его темные глаза безотрывно смотрели на реку, где рыбак вытащил на берег лодку и разбирал улов. Матильда проследила за линией его ключиц над воротом рубашки и крепкого, мужественного кадыка.

– Знаете, сколько раз я жалела, что не осталась в Германии?

– Я рад, что вы этого не сделали, – отозвался Бриан, не оборачиваясь.

Матильда слегка тряхнула головой. Она опечалилась. Глупо надеяться, что он поймет ее или поднимется выше своих желаний. Бриан заявляет, что рад, но она-то говорила о своих чувствах, а не о его.

Ее взгляд остановился на его руках: золотые кольца, длинные, красивой формы пальцы, чернильные пятна.

– Вы по-прежнему пачкаетесь чернилами, – сказала она.

Он оторвался от реки и с улыбкой повернул голову к Матильде.

– Мы с Робертом пересчитывали казну по просьбе вашего отца, а еще я записал кое-какие свои мысли по поводу данных клятв.

– Вот как? – Она приподняла брови.

– И все в вашу поддержку, – пояснил он. – Кто-то может сказать, что их клятвы недействительны, поскольку были даны женщине, но это отговорка. Любая клятва – женщине ли, мужчине – приносится перед Господом и потому обязательна. Сегодня было достаточно таких, кто мог бы при желании объединиться и отказаться давать клятву, но этого не случилось.

– Судя по вашим словам, вы как будто ожидаете, что некоторые бароны или епископы при случае готовы отступиться.

Бриан нахмурился:

– Среди нас много пройдох… И мы оба знаем, кто они, даже не называя имен.

– Да. – Она сузила глаза, обдумывая слова Фицконта. – В будущем мне придется набирать себе на службу людей из тех, кто собирался здесь сегодня. Но из Анжу мне трудно будет судить об их достоинствах и слабостях.

– Уверен, ваш муж не станет возражать против переписки, которая позволит вам быть в курсе событий, ведь это и в его интересах. Ваш отец и королева будут часто писать вам, как и граф Глостерский. И я тоже.

Она нетерпеливо оборвала его:

– Читать написанное кем-то – это одно, а судить самой – совсем другое. Моя мачеха так хорошо исполняет свою роль, что почти слилась с ней. Она ходит среди людей с улыбкой и милостивым словом, преклоняется перед моим отцом и добра к каждому, но какая часть из этого – искренна, а какая – лишь вынужденная видимость? А если взять моего отца, то сколько он готов скрыть или подменить ради собственных интересов? Я же хочу знать правду, как она есть.

– Нет необходимости набрасываться на каждое осложнение так, словно нужно силой и немедленно исправить его. Лед сам растает под солнечными лучами, как не растает в холодной ночи. Ваша мачеха знает это, вот что делает ее несравненным миротворцем.

Матильда глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

– Если люди будут верой и правдой служить мне, то я справедливо вознагражу их, но пусть мне говорят правду, а не обходят ее стороной, словно это чудовище, которое лучше не будить.

Бриан послал ей долгий взгляд, от которого у Матильды по телу пробежала дрожь. Всего лишь один небольшой шаг, и их руки соединятся, пальцы сплетутся.

Она сжала кулаки, чтобы устоять перед желанием прикоснуться к нему.

– Поддержите ли вы меня, когда я стану королевой? – спросила она. – Вы не считаете, что Англия превратится в посмешище, если на ее трон сядет женщина? Не покажется ли вам это нарушением естественного порядка?

Фицконт покачал головой:

– Я возрадуюсь.

– Тогда вы либо самый смелый человек из всех, кого я знаю, либо лжете мне.

– Я не смельчак и не лжец, – ответил он. Страстное томление не исчезло из его глаз. – Я слуга вашего отца и ваш слуга.

– Но мой отец для вас на первом месте.

– Потому что он король и он возвысил меня. Но если вы станете королевой, это будет означать, что его с нами больше нет.

Матильда сделала несколько шагов вдоль оборонительных укреплений, чувствуя, что не выдержит близости. На горизонте плавилось золото солнца.

– Да, отец дал вам высокое положение, женив на Мод из Уоллингфорда. – (Бриан кивнул, насторожившись.) – Сколько вам было тогда?

Он посмотрел себе под ноги:

– Не помню. Это было очень давно. Может, лет шестнадцать.

– А сколько было вашей жене?

У Фицконта осип голос.

– Она была старше меня в два раза, как вам известно, и вдова.

Из-за укреплений вырвался холодный вечерний ветер, и Матильда зябко поежилась.

– И что вы думали тогда, женясь на ней?

– Я же говорил: это было очень давно.

– Но такие вещи не забываются, и я хорошо знаю, как остра ваша память.

Бриан явно испытывал неловкость.

– Я был благодарен вашему отцу. Наследства и имения у меня не было, а Генрих воспитал меня при дворе и дал состояние. Что касается Мод, я всегда старался быть справедлив с ней, но этот брак, как и большинство других, заключался по расчету, а не по любви.

– А что, по-вашему, думала ваша жена, выходя замуж за такого юного мальчика?

Бриан вспыхнул:

– Никогда ее не спрашивал об этом. И зачем? Нас впрягли в одно ярмо – к худу ли, к добру, и наш долг – тянуть плуг в одну сторону. Мы делаем то, что нам велено.

– То, что нам велено, – повторила Матильда, дрожа от холода.

Утром ей тоже придется исполнить долг: вернуться к своему плугу и неподходящему партнеру.

– Вы станете королевой, – тихо произнес Бриан. – Великой королевой.

Она видела страсть в его глазах и радовалась тому, что отошла от него достаточно далеко.

– Но раньше я была императрицей. Мой отец не желает, чтобы я стала королевой. Он мечтает возвести на трон моих сыновей. Того же хочет Жоффруа, вот почему он попросил меня вернуться. Мужчины всегда забирают власть себе.

Бриан еще понизил голос:

– Вы не знаете, какой властью уже обладаете.

Матильде пришлось помолчать секунду, чтобы справиться с чувствами.

– Знаю, Бриан, – выговорила она и пошла к ступеням, стремясь укрыться в безопасности покоев.

По пути она корила себя за то, что назвала Фицконта по имени. В чем-то это было интимнее, чем прикосновение.

– Я буду служить вам до последней капли крови.

Эти слова долетели до нее с порывом ветра и прозвучали грозным предупреждением о грядущих трудных временах.

Лошский лес, Анжу, сентябрь 1131 года

Запыхавшийся Жоффруа натянул поводья, останавливая мокрого от пота жеребца, и похлопал его по гнедой шее. Потом огляделся, пытаясь определить, где оказался, но вокруг был только лес и ни одной тропы. Деревья высились, подобно колоннам собора, и сплетались кронами в бочарные своды. Медленно падали первые осенние листья рыжего и золотисто-зеленого цвета. В пылу погони за красавцем-оленем Жоффруа ускакал от остальных охотников и теперь потерял и оленя, и товарищей. Только Бруин оставался с ним, но, похоже, пес утратил след, потому что бегал кругами, принюхиваясь к земле.

Жоффруа наклонил голову и прислушался. Помимо шелеста листвы и резких криков сойки, вдалеке не слышно было ни звука. Жоффруа потянулся за своим охотничьим рогом и выругался, обнаружив, что тот оторвался от перевязи: во-первых, теперь ему не позвать помощь, а во-вторых, вырезанный из слоновой кости рог был очень ценным.

Он развернул коня обратно и стал искать тропу, не забывая прислушиваться, не зазвучат ли рожки других охотников. Но ничего не услышал, а многообещающая дорога обернулась оленьей тропой и только завела его еще глубже в чащу.

Раз, напрягая слух, он уловил звук далекого рога – увы, определить направление Жоффруа не смог, а звук больше не повторился.

Жоффруа был прагматиком и знал, что рано или поздно он найдет дорогу. Тем не менее он слегка встревожился, когда понял, что заблудился и оказался в одиночестве, без друзей. Ночью будет холодно, а у него не было с собой ни провизии, ни средств, чтобы развести огонь. Жоффруа повернул жеребца к закатному солнцу – по крайней мере, будет знать, в какую сторону двигается.

Спустя какое-то время он почуял запах дыма и вздохнул с облегчением, однако об осторожности не забыл. По мере продвижения запах усиливался, и наконец Жоффруа выехал на опушку, где угольщик устроил одну из своих куч. Дым в основном шел от костерка перед шалашом, на котором готовился ужин, но и от угольной кучи плавно поднимались белые завитки.

Угольщик почтительно поклонился Жоффруа, чье высокое звание бросалось в глаза, но не опустился на колени. На его запачканном сажей лице ярко сверкнули голубые глаза, кулак же крепко сжимал грабли.

– Как мне выбраться отсюда? – спросил Жоффруа. – Ты знаешь дорогу в Лош?

Угольщик облокотился на рукоятку граблей.

– Если бы не знал, то не смог бы продавать там уголь, верно? – ухмыльнулся он и принялся объяснять дорогу, в качестве ориентиров называя различные деревья: большой дуб, кривая липа, заросли орешника с заячьей норой в корнях.

Жоффруа нетерпеливо раздул ноздри.

– Проводи меня! – приказал он. – Твои объяснения не помогут человеку, не знающему этот лес.

– Господин, я не могу оставить тлеющую кучу без присмотра. Если ветер раздует огонь, весь уголь сгорит. – Угольщик махнул в сторону кучи. – А на что я тогда буду жить?

– Да заплачу я тебе за твой уголь! Заплачу столько, сколько ты зарабатываешь в месяц, покажи дорогу. Можешь сесть у меня за спиной.

Бедняк подумал немного и потом с решительным кивком отложил грабли и притащил скамейку, чтобы взобраться на жеребца Жоффруа.

– В эту сторону, – показал он направление грязной рукой.

Тропа петляла и вилась, словно змея, но угольщик уверенно находил путь с помощью неприметных деталей, известных только ему. Жоффруа стал понимать, что он чужак в собственной земле. Здесь, в этих лесах, власть у полунищего угольщика, потому что он обладает знанием.

– Что говорят среди народа о графе Анжу? – полюбопытствовал Жоффруа.

Его спутник пожал плечами:

– Не мне судить, господин, но если честно, то, по-моему, люди еще не знают, как к нему относиться. Он молод и пока не достиг зрелости. Поговаривают, что ему следует получше приглядывать за теми, кто ему служит, так как те склонны служить не ему, а своим интересам. Когда граф навещает свои замки, дворецкие забирают провизию у местного населения для того, чтобы кормить графа и его свиту, и обещают заплатить, да только никогда этого не делают. То же самое недавно случилось со мной и моим углем, но если пожаловаться, то тебя или изобьют, или посадят в тюрьму. Возможно, эти дворецкие думают, что они могут наживаться, пока их господин молод, но все то же самое происходило и при его отце.

Жоффруа хотелось сбросить грязного болтуна с лошади, а потом заковать в кандалы за дерзость. Однако он сдержался, поняв, что ему самому будет лучше, если его подданные будут довольны и в графстве воцарится справедливость. Юноша знал о том, что его тесть положил конец подобным злоупотреблениям среди своих придворных и что народ был ему за это очень благодарен. А главное, Генрих сумел полностью взять контроль над финансами, так что никто больше не мог набивать свои карманы за счет короля и его подданных. Да, этот угольщик груб и покрыт сажей, но говорит он отрезвляющие истины.

– А что еще ты слышал? – спросил Жоффруа.

К тому времени, когда показались башни замка в Лоше, у графа в голове сложилась ясная картина того, как народ относится к нему и его двору, и картина эта по большей части не радовала. У Жоффруа появилось много пищи для размышлений. А еще его очень позабавил этот проводник, звали которого, как оказалось, Тома Угольщик. Когда он наконец понял, что ехал на одной лошади с самим графом Анжуйским, то на лице его отразилось такое смятение, что Жоффруа расхохотался. Неменьшее потрясение испытали и домочадцы графа при виде того, с какой сомнительной личностью он разделил скакуна. К угольщикам всегда относились с подозрением. Они проводят свою жизнь в лесу, вдали от всех, и сами в одном шаге от изгоев и разбойников.