– Почему? – спросила она. – Почему, отец мой? Неужели вы освободили лордов от принесенной клятвы? Вы хотели видеть меня королевой или все это было лишь игрой, чтобы удержать нас на коротком поводке?

Она вспомнила, как он держал на руках Генриха, как горделиво улыбался, как называл внука маленьким королем, хотя по глазам его было видно, что никого он королем, кроме себя, не считает. Теперь отец больше не король в мире живых, а всего лишь голая душа на том свете. Бразды правления выпали из его кулака, а тем, кто захочет занять его место в седле и удержаться, придется драться не на жизнь, а на смерть.

У Матильды теснило в груди, болело сердце, но она сдержала слезы, потому что слезы – признак слабости, а в ее броне не должно быть подобных трещин. Ей предстоит борьба за королевство и герцогство. Раскинув руки, распластав тело, она молила Господа и Его пресвятую мать ниспослать ей силу, чтобы довести эту борьбу до конца.


К тому времени, когда вдали показались башни Аржантана, Матильда едва держалась на лошади. Десять дней назад она заподозрила, что снова понесла, теперь же уверилась в этом: непрекращающаяся тошнота и слабость не оставляли сомнений. А она не могла позволить себе ни часа недомогания: необходимо закрепить за собой Южную Нормандию и доказать, что она, Матильда, являет собой силу, с которой нужно считаться, потому что если замки отвергнут ее, то отвергнут и Генриха, и всех ее потомков.

Жоффруа сопроводил ее до Алансона, а потом поехал на восток, чтобы заручиться поддержкой Юэля де Майенна, но сначала выделил супруге эскорт из хорошо вооруженных рыцарей и сержантов. Однако ни с сопротивлением, ни с враждебностью она не сталкивалась. Встречные путники вели себя настороженно, крестьяне держались на расстоянии, владельцы поместий и небольших замков подъезжали, чтобы выразить почтение и заверить Матильду в своей преданности, и это обнадеживало.

Под крепостными стенами она отбросила все опасения и выпрямила спину. Аржантан принадлежит ей по праву. Она приехала не как проситель, а как госпожа.

Должно быть, слухи опередили ее, потому что ворота стояли открытыми настежь, и навстречу ей выехала кавалькада рыцарей со знаменами. Возглавлял их маршал по имени Варрин Альгасон, мужчина средних лет с суровым лицом и такой же крепкий, как его коренастый жеребец.

– Госпожа, добро пожаловать.

Спешившись, Альгасон опустился на колено. Звеня кольчугой и оружием, его примеру последовали рыцари. В протянутой руке маршала лежали ключи от замка.

Матильда попросила его встать и приблизиться к ней, а потом наклонилась в седле, чтобы одарить его поцелуем мира и принять ключи.

– Какие новости?

Альгасон покачал головой:

– Из Руана ничего не было, помимо известия о кончине короля.

Она промолчала, решив отложить все разговоры на потом. Ее проводили в крепость, в хорошо обставленные покои. Служанки раздобыли теплой воды, чтобы она ополоснула руки и лицо после долгой дороги, а Альгасон распорядился принести вина и печенья.

– Вам следует знать об одном приказе короля, госпожа. Он велел мне в случае его смерти вручить вам ключи от замков из вашего приданого.

– Как жаль, что он не счел возможным отдать их мне при жизни, – язвительно заметила Матильда, но в душе возрадовалась тому, что отец дал маршалу приграничных земель такое указание: значит, он и в самом деле желал, чтобы корона досталась ей.

Альгасон смутился:

– Я обязан был исполнять его волю, как теперь обязан исполнять вашу.

– А если бы он приказал вам закрыть передо мной ворота, вы бы так и сделали?

– Я простой человек. Выполняю приказы и храню верность своему господину. Теперь моя жизнь принадлежит вам.

Она взглянула на него оценивающе. Называет себя простым человеком, и вероятно, в какой-то степени это верно, однако это не означает, что Альгасон глуп. Маршалом мог стать только храбрый и толковый солдат, способный выполнять множество разных задач.

Матильда поверила в его верность.

Усталость, которую Матильда подавила, въезжая в крепость, стала одолевать ее теперь, когда она оказалась в безопасности, а ключи от замков – у нее в руках. И делать ей больше было нечего, только наблюдать и ждать, готовиться и отдыхать, чтобы быть во всеоружии, когда настанет момент.


Два дня спустя в Аржантан примчался ее брат Рейнальд, едва не загнав лошадь. В попонах на крупе коня были спрятаны два кожаных футляра, и хотя Рейнальд падал с ног от усталости, на лице его сияла триумфальная улыбка.

– Я боялся, что уже слишком поздно, – рассказывал он Матильде, перенеся футляры в ее покои. – Когда я приехал в Руан, их уже не было в сокровищнице аббатства, но оказалось, что их сберегла королева Аделиза. Она с радостью отдала их мне и сказала, что вы и ваш сын – законные владельцы, что бы ни решили бароны, и никто, кроме вас, не должен получить их. – Он перевел дух. – Королева приняла меня в своих покоях, передала футляры и велела немедленно ехать к вам. Пришлось торопиться, потому что ворота города закрывались на ночь. К счастью, королева дала мне сопроводительное письмо со старой королевской печатью, и стража пропустила меня. Я скакал всю ночь, остановился только поменять лошадь и потом скакал еще целый день, чтобы меня не догнали.

Матильда провела пальцами по тисненой коже футляров.

– Вы отлично справились. Я не была уверена в том, что у вас это получится. – Эмоции мешали ей говорить. – И я очень благодарна Аделизе. Нелегко было забрать это из сокровищницы, а теперь наверняка будут последствия…

– Еще она передала вам письма, – вспомнил Рейнальд. – Они у меня в сумке. – Сопровождая свои слова красноречивыми взглядами, он продолжил: – Я слышал, что Англию и Нормандию предложат Тибо Блуаскому. В Руане говорят об этом так, будто все решено.

– Кто говорит? – вскинула брови Матильда.

Рейнальд опустил глаза:

– Архиепископ Руанский, граф Лестерский, Галеран де Мелан и… наш брат Роберт.

Ее как будто ударили в солнечное сплетение.

– Только не Роберт, – задохнулась она.

– Я думаю, ему просто ничего другого не оставалось…

Рейнальд приуныл и умолк. Матильде стало тошно. Уже не в первый раз ей хотелось стереть в пыль тех мужчин, которые считали ее существом низшего порядка. Даже ее брат, главная ее опора, и тот был готов отвернуться от нее.

Она расстегнула застежки одного из футляров. Внутри лежала разобранная на части императорская корона, которую Матильда привезла с собой из Германии. Она прикоснулась к большому рубину в передней секции. Ее отвлекло прибытие Варрина Альгасона – он поднимался по лестнице бегом, и грудь его тяжело вздымалась.

– Госпожа, господин! – Он быстро поклонился. – У меня новости. Стефан, граф Мортен, воссел на трон Англии, и епископ Винчестерский вручил ему королевскую казну.

Это сообщение потрясло Матильду, но не выбило почву у нее из-под ног, потому что она готовилась получить именно такие вести. С тех самых пор, как умер Клитон, Стефан был ее ближайшим соперником в борьбе за трон. Он со своими сторонниками давно уже планировал атаку. Пока она выжидала и овладевала замками, Стефан тоже ждал подходящего момента, но находился ближе к центру событий. Он организовал все в такой секретности, что даже Тибо, глава Блуаского рода, пребывал в неведении.

Собрав корону, Матильда взяла ее в руки, как когда-то в Германии.

– Вот так, – сказала она. – У меня есть корона, но нет королевства.

– Если быстро набрать людей и выдвинуться на север, то можно задушить это в самом зародыше! – Голос Рейнальда срывался от переполняющего его рвения.

Матильда покачала головой:

– Слишком поздно. Если Стефан в самом деле сел на трон и заполучил казну, значит он уже достаточно силен. – На ее лице отразилось отвращение. – Он купит людей и их службу на деньги моего отца, но когда все окажется растраченным, они бросят его. – Матильда поставила корону на стол. – Нам сейчас нужно ждать и готовиться.

Когда Рейнальд ушел, она призвала писца и, пока он раскладывал чернила и пергамент, показала Генриху императорскую корону и корону из второго футляра – с золотыми цветами.

– Однажды ты станешь королем Англии и герцогом Нормандии, и эти короны будут твоими. Я клянусь тебе в этом, сын.

Эта клятва давала надежду, но одно дело – произнести ее, а претворить в жизнь – совсем другое. Днем ранее Матильда обнаружила у себя первые седые волоски. Сколько их будет у нее, когда она наконец станет помазанной королевой?


Лишь глубокой ночью Матильда добралась до постели. Из-за беременности ее мутило, глаза жгло оттого, что слишком долго бодрствовала и сдерживала слишком много слез. Она была обессилена, но слишком взвинчена, чтобы заснуть.

Матильда сделала наброски писем союзникам и вассалам, папе римскому, своему дяде королю Давиду… и Бриану. Надо будет еще подумать над фразами, кое-что поправить, но работа уже начата. Теперь, полулежа на подушках и валиках, она открыла письмо, присланное Аделизой вместе с коронами.

Оно было написано рукой Аделизы, и хотя мачеха прибегла к формальному стилю королевы Англии, ее страдание читалось со всей очевидностью. О себе или о своем отце Матильда не могла плакать, но теперь сухое жжение в глазах превратилось в потоки слез, и ей пришлось отложить письмо, чтобы не растеклись чернила.

Милостью Господа и потому, что это правильно, Аделиза посылает ей эти короны. Она писала о том, как скорбит о кончине Генриха, о том, как жалеет, что не смогла стать для него хорошей женой. Она писала, что во имя спасения души Генриха и собственной души она собирается уехать в Уилтон и жить там, удалившись от света, и, вероятно, принять постриг.

– Он не заслуживал вас, – произнесла Матильда, утирая слезы. – Почему вы не цените себя по достоинству?

Она сердилась на Аделизу за то, что та избрала путь отступления и созерцания, ведь сама Матильда не смогла бы поступить так же, если бы захотела. И еще она злилась на своего отца.

И скорбела о нем тоже, потому что никогда больше не сможет поделиться с ним своими мыслями, не докажет, что способна править лучше, чем любой из его сыновей.

Матильда вновь взяла в руки письмо и посмотрела на смазанные пятна, которые несколько минут назад были изящными и четкими буквами. Аделиза огорчилась бы, увидев, что письмо ее пришло в такое состояние. Матильда свернула пергамент и отложила его на прикроватный сундук. Значит, ее мачеха отправляется в монастырь, но она по-прежнему вдовствующая королева. Аделиза все еще молода, и скорбь – это не вся жизнь. Скорбь – это всего лишь момент, когда ты закрепляешь и обрываешь одну нить и вставляешь новую. Это момент, когда ты решаешь, что шить дальше.

Глава 22

Редингское аббатство, Беркшир, январь 1136 года


Бриан кутался в меховой плащ и старался дышать через рот. Холодная погода и густо накуренный ладан не скрывали запаха гниения, исходящего из накрытого пурпурным шелком гроба, который стоял перед алтарем Редингского аббатства. Свинцовые пломбы неплотно закрывали швы саркофага, где разлагалось тело бывшего короля, и с одного края сочилась зловонная черная жидкость. Под поврежденный угол поместили миску, и время от времени туда плюхалась очередная капля. Генрих скончался более месяца назад. В Руане из него извлекли внутренности и погребли в соборе. Затем тело набили солью, обернули в бычью шкуру и поместили в гроб, который потом запечатали. В таком виде его привезли в Англию, как только ветер позволил безопасно пересечь море. Все это время соль вытягивала из трупа телесные соки, и теперь отвратительная жижа стекала в миску на полу церкви, пока архиепископ Кентерберийский служил погребальную мессу.

Стефан надел корону, которую две недели назад на него возложили в Вестминстере, и держался с царским достоинством. Он подставил плечо под похоронные дроги и помог перенести саркофаг в церковь аббатства. Генрих, епископ Винчестерский, и Роджер, епископ Солсберийский, красовались в богато украшенных нарядах, каждый стоимостью с небольшое баронство. На их лицах застыло торжественное выражение, но, как и у многих других, собравшихся здесь, из-под него проглядывало не менее отвратительное, чем смрад из гроба, самодовольство.

У Бриана не было никаких сомнений в том, что Стефан украл английскую корону и нормандское герцогство, хотя, как и все остальные, он преклонял колено и присягал на верность Матильде. Тело Генриха еще не остыло, а Стефан уже сел на корабль, шедший из Виссана, чтобы захватить трон. Конечно, это заранее спланировали, и Бриан готов был съесть свои кожаные сапоги с серебряными шнурами и всем остальным, если это окажется не так.

Стефан действовал так быстро, что завладел Англией прежде, чем все сообразили, что происходит. Лондонцы горой за него стояли, как и жители Винчестера. Кентербери и Дувр держали ворота на запоре, но только до тех пор, пока не узнали, что Стефан получил доступ к казне в Винчестере. Гуго Биго клялся спасением души в том, будто Генрих на смертном одре освободил баронов от данной Матильде клятвы, но Бриан не верил ему, потому что такой поступок был совсем не в духе старого короля. Он подозревал, что Генрих вообще ничего не сказал, поскольку цеплялся за власть до последнего дыхания.