– Не знаю, но я дал им шанс. – Бриан тяжело вздохнул. – Мне часто доводилось делить с Виллом Д’Обиньи хлеб, и мы вместе встречали императрицу, когда она возвращалась домой из Германии. Я не подниму на него сейчас меч и не буду искать выкупа за него. Хватит с меня насилия. Я дарю Д’Обиньи его жене и детям.

Мрак слегка рассеялся, но только до серого, и тяжесть не исчезла.

Глава 39

Линкольн, февраль 1141 года


На следующий день после битвы Стефана посадили на лошадь и повезли на юг, в Глостер. Он был контужен, покрыт ссадинами, его била дрожь, хотя пленника закутали в теплую меховую накидку.

Поездке предшествовали споры – не везти ли его в повозке, но это замедлило бы продвижение, а Роберт хотел как можно скорее доставить Стефана в подконтрольные ему земли.

– Я был миропомазан на королевский престол, – заявил Стефан Бриану, который скакал рядом, следя за тем, чтобы пленник не упал. О том, что король попытается сбежать, пока можно было не беспокоиться – не в том он состоянии. – Убьете ли вы меня или на всю жизнь заточите в темницу, этого факта ничто не изменит. И моя армия все еще цела и чуть погодя все равно сметет вас.

– Вас все бросили, – напомнил Бриан.

Стефан метнул на него злобный взгляд.

– Они ждали, что я последую за ними, – огрызнулся он, – и продолжат борьбу. И моя жена тоже. Ваша императрица никогда не сможет сбросить корону с головы моей Маго. Пусть я ваш пленник, но это еще далеко не конец дела.

– Это дело вообще не следовало начинать. Я же молюсь о том, чтобы ваше пленение действительно стало концом.

Несмотря на общий плачевный вид, Стефан сумел изобразить презрение.

– Тебе не нравится пачкать руки, Бриан, а война – грязное занятие. Моя кузина будет использовать тебя, пока ты не превратишься в пыль, сыплющуюся между ее пальцев, и тогда она скажет, что взяла только то, что ей причиталось, а тебе некого винить за свой выбор, кроме себя самого.

Бриан промолчал. Слова Стефана смутили его своей пророческой мудростью. Вчерашнее сражение все еще сказывалось в нем и физической, и душевной усталостью, и поэтому мысли Бриана оставались больными и темными. Когда он говорил себе, что эта победа – начало законного царствования Матильды, то испытывал удовлетворение. Но затем думал, что с тем же успехом за одной победой может последовать еще более ожесточенная борьба, и тогда впадал в отчаяние. Он поклялся отдать Матильде жизнь, но иногда задавался вопросом, на что именно обрекает его эта клятва.


За окнами было темно; февральские сумерки закончились час назад, и в церкви замка Глостер пламя свечей оказалось единственным источником света. Матильда прервала молитву святому Иакову, святому Юлиану и пресвятой Деве Марии и подняла глаза на своего канцлера и капеллана Уильяма Жиффара. Его лицо всегда оставалось непроницаемо, и догадаться, о чем пойдет речь, нельзя было, даже когда свечи не бросали глубоких теней на его скулы и глазницы.

– Госпожа, – сказал он, – поступили новости из Линкольна. Их привез гонец графа Глостерского.

Матильда коленями вдруг остро ощутила холод каменных плит. Она почувствовала жар горящих свечей и мрак неизвестности за пределами маленьких овалов света. Ее сердце заколотилось. С тех пор как Роберт и ее сторонники отбыли в поход, она стояла на краю пропасти.

– Госпожа, в послании говорится, что граф одержал великую победу и пленил Стефана. Его везут к вам.

– Великую победу? – повторила она срывающимся голосом.

– Да, госпожа. – Наконец черты его лица сложились в улыбку. – Графы короля покинули его. Даже Вильгельм Ипр бежал с поля боя, но Стефан стоял до конца, пока его не захватили в плен.

Слова проникли в ее мозг, но ухватить их смысл, помимо поверхностного значения, было выше ее сил в этот момент. Роберт победил. Стефан потерпел поражение. На мгновение Матильда оказалась в пустоте. Она так долго боролась, так долго толкала и тянула, и вдруг, незримо для нее и без ее участия, одержана победа и корона оказалась у нее.

– Госпожа? – Жиффар обеспокоенно притронулся к ее руке.

Она собралась с мыслями:

– Приведите гонца в мои покои. И соберите всех в зале, чтобы я могла обратиться к ним.

Когда он ушел исполнять поручение, Матильда зажгла еще одну свечу в дополнение к уже горящим и вновь опустилась на колени, чтобы вознести благодарственную молитву и попросить у Бога сил, которые потребуются ей в ближайшие месяцы.


Облаченная, как и подобает королеве, в блистающее драгоценными камнями платье, с императорской короной на голове и отцовским сапфировым перстнем на пальце, Матильда взирала сверху вниз на Стефана, которого привели к ней в главный зал Глостерского замка. Он стоял перед ней на коленях, склонив голову, и поэтому она могла видеть, что волосы у него на макушке поредели и обнажили веснушчатую розовую кожу черепа. Ссадины, полученные при Линкольне, окрасили его лицо в разные оттенки сиреневого, пурпурного и желтого. На нем было простое платье-рубашка из коричневой шерсти, а единственными украшениями – золотой крест на груди и пряжка, удерживающая на плечах накидку.

Это всего лишь человек, побитый жизнью, самый обыкновенный человек, и находится он целиком и полностью в ее власти. Она сидит над ним на троне, Стефан же простерся у ее ног.

Вот он, миг, к которому Матильда стремилась, ради которого жила последние годы, но реальность почему-то не оправдала ее ожиданий. Как будто она чересчур долго ждала. Этот униженный, жалкий человек не вызывает в ней никаких эмоций, кроме раздражения и презрения, Матильда же хотела чувствовать гораздо большее.

– Господь выразил свою волю, – величественно заявила она Стефану. – Вы взяли то, что не было вашим, а когда вам предложили договориться, вы не согласились на условия, которые принесли бы мир. Теперь, волею Бога, вы повержены и у моих ног.

Стефан медленно поднял голову.

– Я справедливо наказан Богом за свои грехи, – ответил он хрипло, – но принятие английской короны к ним не относится. Господь выказал неудовольствие моими деяниями в качестве короля – отдал меня моим врагам, но я верю в Его милость – не просто же так Он сохранил мне жизнь.

– Возможно, жизнь сохранена вам для того, чтобы вы до смерти каялись, – обронила Матильда холодно. – Вас отвезут в Бристоль и будут держать там до скончания дней ваших, сколько бы они ни продлились.

Она видела, как сотрясается тело Стефана, как посерело его лицо под радугой синяков.

– Вас обеспечат пищей и всем, что нужно для молитвы.

Он попытался принять гордый вид.

– Пусть не вводит вас в заблуждение мое нынешнее состояние. Оно временно и пройдет скорее, чем вы думаете. Я отвечаю перед Богом, не перед вами, и я был помазан на царствие, избран баронами этой земли. Этого вы не отберете у меня, что бы ни делали.

Матильда глянула на перстень своего отца и ощутила вес короны на голове. Вот что гораздо более значимо, чем Стефан и его пустые слова. Он больше не важен. Теперь королева – она, и поступит так, как требует закон.

– В Бристоль вы отправитесь завтра же утром, – продолжала она, будто Стефан не произнес ни слова, – и там останетесь – навсегда.

Матильда глянула на него, потом сквозь него и, поднявшись с трона, величественно прошествовала из зала. Она не задержалась, чтобы посмотреть, как уводят Стефана.


Генрих, сын императрицы, уже на пороге восьмилетия, испытывал своего нового пони по кличке Деньер. Испанское происхождение подарило гнедому конику огонь в ногах. Генриху нравилось чувствовать бьющий в лицо ветер. Ничего, что от холода щиплет глаза. Главное – ощущение скорости. На быстром коне он непобедим.

Отец стал брать его на охоту, и Генрих начал обучаться военному мастерству – бился со щитом, сделанным ему по росту, и деревянным мечом. Эти занятия он обожал. И вообще, пока ему удавалось все, кроме одного: усидеть на месте дольше пары минут. И потому в церкви, где не полагалось вертеться в присутствии Божьем, Генриху всегда было трудно, а вот мчаться во весь опор верхом – наоборот, очень легко.

Когда он вернулся, в конюшне его ждал отец. Генрих решил похвастаться своим умением: он натянул уздечку так, что заскользили копыта, и выскочил из седла на землю еще до того, как пони остановился. Широкая улыбка, обращенная к отцу, обнажила дырки от выпавших молочных зубов.

Жоффруа в ответ тоже ухмыльнулся:

– Неплохо, сын мой. – Он отцепил с плаща мальчика репейник.

Генрих обрадовался похвале.

– Да, сир. – Как бы ни восхищала его скорость и грация Деньера, больше всего Генриху хотелось скакать на иноходце, как отец. Его новый пони был лишь следующим шагом на пути к этой мечте. – Я мог бы ехать еще быстрее, но Алан не позволил мне. – Генрих скорчил рожицу стоящему неподалеку конюху.

– Алан сделал правильно, – сказал Жоффруа. – Ты должен прислушиваться к нему, а еще к своей лошади. Всегда будь отважным, но никогда не поступай безрассудно.

Генрих только надул губы.

Его отец сложил на груди руки:

– Я ждал тебя здесь, потому что получил важную новость из Англии, от твоей матери. Узурпатор Стефан повержен в бою и пленен твоим дядей Робертом и другими ее соратниками. Теперь она станет королевой.

Генрих смотрел на отца, а в его животе возникла та же звенящая пустота, как когда он гнал Деньера галопом. Мать он не видел уже около полутора лет, и ее образ помутнел в его памяти. Но она часто писала ему и присылала из Англии подарки: залитую воском дощечку для письма с красивым орнаментом на костяной оправе и острый ножик для заточки перьев, сшитые ею вещи, сохранившие ее аромат, колокольчики для упряжи, множество книг. И во всех посланиях мать повторяла, что однажды он станет королем Англии, потому что это его страна.

– Теперь можно поехать туда? – Внезапно его охватило нетерпение; если бы во дворе стоял корабль, он бы тут же взобрался на него.

– Нет, нет, нет, – засмеялся отец. – Придержи-ка коня. Сейчас еще рано. Твоя мать пошлет за тобой, когда настанет время.

– Но когда же оно настанет?

– Скоро, – ответил Жоффруа и взъерошил кудри на голове сына. – Одно выигранное сражение еще не полная победа, даже если враг захвачен в плен. А вот когда твою мать коронуют, она сразу позовет тебя.

Генрих нахмурился, соображая, насколько близко это самое «скоро». Когда взрослые говорят такие вещи, то обычно желают только одного: чтобы к ним больше не приставали, и в таких случаях «скоро» означает долгое-долгое время. А Генрих никак не мог понять, почему нельзя поехать в Англию прямо сейчас. Он ведь может помочь матери, и самой судьбой ему предопределено быть королем.

– Теперь, когда твоя мать преуспела в Англии, моя задача – закрепить в Нормандии наши права на герцогство. Многие захотят присягнуть победителю. – Жоффруа посмотрел на Генриха. – Нет, со мной ты тоже пока не можешь поехать. Ты сейчас должен расти, учиться и взрослеть.

Генрих понурился, но знал: возражать бесполезно. Сам-то он давно считал себя совсем взрослым, а сколько ему лет – какая разница, цифры – это всего лишь цифры.


После бурной ночи с дождем и ветром над Винчестером занялось ясное мартовское утро. В большом парадном зале замка Матильда опустилась на колени перед своим кузеном, епископом Генрихом, и поцеловала его кольцо легата. Ее душой овладели два чувства: облегчение и опаска. Вчера он согласился заключить с ней мир и пообещал отдать замок и казну. Это были серьезные уступки, и все-таки она не доверяла ему и подозревала, что не сопротивляется он ей только потому, что пока не готов. Или, подобно многим другим, Генрих рассчитывает на то, что сможет манипулировать ею, поскольку она женщина.

Со своей стороны Матильда согласилась отдать в его ведение все церковные назначения в Англии и прислушиваться к его совету. После этого он поклялся поддерживать ее право на трон и публично провозгласить королевой. А еще пообещал привлечь на сторону Матильды всю Церковь.

Теперь, когда он поднял ее на ноги, вперед вышли его рыцари, неся в руках ларцы с казной. По торжественному случаю на шелковые подушки выложили самые великолепные предметы из королевской сокровищницы: державу и скипетр, перстни с драгоценными камнями, рубин размером с куриное яйцо, две огромные каплевидные жемчужины, посох с гранатами и сапфирами, золотой кубок с агатами и дароносицу с синей и красной эмалью. В ларцах лежали расшитые золотом мантии и платья, одно из них – из королевского пурпура, тяжелое от нашитых на него жемчугов; мешки с монетами; пара мечей с искусно украшенными рукоятями и ножнами. Эта демонстрация производила сильное впечатление на зрителей, однако Матильда догадывалась, что немалая доля казны успела осесть в сундуках ее кузена-легата. Одно только то, что он надел на себя в этот день, стоило целое состояние, а его дворец превосходит роскошью и размером замок.

– Я ожидала большего, – заметила Матильда.