Поднимаясь по реке к замку, корабль проплыл мимо белой голубятни, на черепичной крыше которой развевался флаг с гербом семейства Д’Обиньи – золотой лев на фоне красного щита.

При их приближении вспорхнула стайка птиц, и их перья засияли в солнечном свете. Годфри радостно завизжал, и Аделиза поцеловала его мягкую щечку. Она ощутила запах речной воды, смешанный с ароматом зелени. Потревоженные проплывающим кораблем, пасущиеся на берегу овцы подняли головы, а овчарки с лаем забегали вдоль берега. В ответ Тери тоже залаял, пока Вилл не прикрикнул на него, щелкнув пальцами.

С мягким толчком корабль причалил к пристани. От нее мостки вели к небольшому, обнесенному рвом строению, у которого путников ждал конюх с лошадьми и двухколесной повозкой для няни и детей. На сиденьях были разложены подушки. Для Аделизы и Вилла приготовили двух серых иноходцев, один из них стоял под роскошным мягким дамским седлом.

Вилл помог жене сесть на коня и передал ей увесистый кошелек с серебряными монетами:

– Вам это понадобится.

Вилл не только возвел замок, но и распланировал город вокруг него, и построил лепрозорий. Больница Святого Эгидия находилась за пределами городских стен и состояла из отдельных домов для двадцати прокаженных и небольшой церкви, в которой они могли совершать молитвы. Деревянные жилища, беленые и крытые соломой, были готовы принять страждущих.

За время пребывания в Райзинге Аделизе предстояло устроить в больницу первых нуждающихся.

Настоятель богадельни и пять вольнонаемных помощников ждали около церкви, чтобы поприветствовать госпожу и получить пожертвование – кошелек с серебром. Аделиза сердечно поговорила с настоятелем и велела навестить ее на следующий день, чтобы обсудить планы относительно лепрозория. Потом она въехала в город и поразилась тому, как тщательно продумана планировка, как чисты и аккуратны улицы. Украшенный орнаментом восточный фасад новой церкви, освященной во имя святого Лаврентия, наполнил ее сердце радостью, и она с любовью и благодарностью взглянула на Вилла: было очевидно, что его усилия не просто символический жест, а продиктованы горячим стремлением восславить Господа.

Проследовав через город, процессия очень скоро оказалась у стен замка, пересекла по мосту ров и въехала в крепостные ворота.

– Решетка! – гордо объявил Уилкин, указывая на зазубрины над головой. – Здесь есть опускная решетка!

– Молодец! – Вилл потрепал сына по волосам.

– Решетка! – повторила маленькая Аделис за братом, выкрикнув это слово из повозки ко всеобщему удовольствию.

Спешившись, Аделиза залюбовалась замком – от ворот на него открывался прекрасный вид. Стены украшала слепая аркада и геометрический орнамент, что перекликалось с оформлением церкви. Два медальона изображали забавные морды зверей; на том, что справа, весело скалился Тери. Огромные кованые двери, покрытые различными рельефными фигурами и орнаментами, были распахнуты, и через них виднелась массивная лестница, ведущая вверх от арочного проема к холлу.

– Я хотел построить для вас дворец. – Вилл явно волновался. – Надеюсь, он вам понравится.

Аделиза была растрогана до слез. Все внешнее убранство замка, кроме разве что звериных морд, выполнили с учетом ее, а не его вкуса.

– Это поразительно. «Нравится» – не то слово. – Она вытерла глаза краем рукава.

Вилл протянул ей руку. Аделиза положила ладонь на его запястье, и они величаво проследовали внутрь здания и стали подниматься по лестнице. Дети с няней поспешили за ними. Аделиза миновала нарядный арочный проем с резными колоннами, прошла через роскошно декорированный вестибюль с пышным сводчатым потолком и оказалась в огромном зале с очагом в центре. На дальней стене висел щит с золотым львом семьи Д’Обиньи, а под ним на помосте располагались два резных раскрашенных кресла с высокими спинками.

Аделизе казалось, что ей не хватает глаз, чтобы окинуть взглядом сразу все детали обстановки. Так бывает: если стол чрезмерно уставлен вкуснейшей едой, то, лишь взглянув на него, можно потерять аппетит.

За большим залом находилась часовня с витиевато оформленными сводами и вычурными арками. Стены были расписаны фресками, в которых преобладали небесно-голубой и белый – цвета мантии и покрывала Девы Марии. В алтаре стояли серебряный крест и подсвечник, над ними горела лампада.

От изумления Аделиза лишь покачала головой. Вилл открыл ей объятия, и она прижалась к его груди.

– Почему мама плачет? – недоумевал Уилкин.

– Потому что она неожиданно получила удивительный подарок.

Уилкин нахмурился:

– А я люблю подарки. Разве мама их не любит?

– Любит и плачет от радости. Пойдите с Бернис, она вас покормит. Мама поговорит с тобой позже.

Няня увела детей, и Аделиза преклонила колени перед алтарем.

Зная ее набожность, Вилл опустился рядом с ней и стал ждать, когда она будет готова идти дальше.

Наконец Аделиза подняла голову и вытерла слезы.

– Мне придется объяснить сыну, что люди иногда плачут от счастья, – с виноватой улыбкой произнесла она.

– Не сейчас, – ответил Вилл. – Я хочу еще кое-что показать вам.

Аделиза покачала головой:

– Не уверена, что готова к другим сюрпризам. Я и так уже себя не помню от изумления.

– Обещаю, вам понравится.

Широко улыбаясь, он взял ее за руку и вывел из часовни в зал, потом провел еще через какие-то помещения, и наконец они попали в богато обставленную жилую комнату с двумя утопленными в стене окнами, обращенными на южную сторону. Между ними располагался камин. В глубине комнаты стояла широкая кровать, на ней лежали тюфяки, но еще не было ни белья, ни полога.

Аделиза огляделась вокруг.

– Замечательно! – воскликнула она, радуясь, что тут нечему удивляться, но, заметив, что Вилл просто сияет, насторожилась.

– Я покажу вам кое-что еще лучше. – Он указал рукой на два дверных проема в восточной стене.

Любопытство победило, и Аделиза приблизилась к первому. По узкому изогнутому коридору она подошла к двери и за ней обнаружила нужник с небольшим круглым окном, пропускающим воздух и свет. Были там и ниша для свечей и гладкое деревянное сиденье.

– Это просто отхожее место. – Она взглянула на мужа с подозрением.

Тот пожал плечами и указал на другую дверь:

– А теперь загляните туда.

Заинтригованная, Аделиза направилась к той двери и увидела почти такую же уборную, только здесь была треугольная емкость, вделанная в стену.

– Вы всегда жалуетесь, что я брызгаю на сиденье, – сказал он. – Больше это не будет вас раздражать, теперь у каждого своя уборная.

Аделиза пристально посмотрела на него, и ее плечи снова начали вздрагивать, а глаза наполнились слезами.

– О Вилл! – И вдруг она засмеялась, и теперь Вилл искоса смотрел на нее, не понимая причины веселья.

Схватившись за живот, хохочущая Аделиза добрела до кровати и упала на тюфяки.

– Вы показали мне город и больницу, – выговорила она сквозь смех, вытирая рукой слезы. – Я ожидала это. Вы показали мне церковь и замок небывалой красоты, и я думала, вы превзошли самого себя. Вы показали мне часовню, такую прекрасную, что у меня защемило вот здесь. – Она приложила руку к сердцу. – И потом вы ведете меня сюда и, как будто это самый дорогой подарок, показываете мне два нужника!

– Но вы довольны? – опасливо спросил он.

Аделиза попыталась сдержать новый приступ хохота, потому что у нее уже живот болел от смеха, да и обидеть мужа не хотелось.

– Конечно довольна! Это необыкновенный сюрприз, и я благословляю вашу доброту. Вы очень заботливый муж.

Он покраснел.

Вилл редко баловал ее подарками, такими как шелка и драгоценные камни. Если она что-то хотела, то просила коннетабля приобрести это для нее. Супруг редко замечал, какого цвета ее платье и принаряжается ли она для него. Он принимал все это как должное, и иногда ей приходилось напрашиваться на комплименты. Но временами удивлял ее, например дарил книгу Эзопа или молитвенник в обложке из слоновой кости. А теперь построил для нее часовню, настолько красивую, что заставил ее плакать… и ее личную уборную, показывая таким образом, что после всех этих лет он все еще заботится о ней. Это редкий и потому очень ценный знак внимания; Генрих никогда не делал для нее ничего подобного, несмотря на то что она была королевой.

Вилл подошел и сел рядом с ней.

– Я размышлял, что может вам понравиться или, по крайней мере, что вы сочтете уместным, – пробормотал он и стал целовать ее, сначала неторопливо, а затем со все разгорающейся страстью.

– Не думаю, что вот это сейчас уместно, милорд, – прерывисто дыша, заметила Аделиза с озорством в голосе. – Сначала надо по крайней мере повесить полог. Что, если кто-нибудь войдет?

Он встал, подошел к двери и задвинул засов.

– Теперь никто не войдет.

Ее кровь превратилась в мед. Негоже нежиться в постели среди бела дня, но именно сознание неприличия происходящего подогревало желание, и потом, это ведь ее долг – любить мужа и рожать ему детей, и в этом смысле то, что между ними происходит, в высшей степени уместно.

Глава 52

Пролив Ла-Манш, март 1147 года


Держась за гардель и наклонившись вперед, Генрих, с взлохмаченными ветром медно-золотыми волосами, наблюдал, как из тумана вырастает и обретает четкие контуры береговая линия Англии. Сейчас это только предвестие, но однажды эта земля будет принадлежать ему. Беспокойные серые волны с барашками на гребне бьются о корпус корабля, в них отражается небо, а ветер такой сырой и холодный, что коченеет лицо, но он радовался тому, что постепенно обозначалось на горизонте, и посмеивался над добродушными шутками матросов. Он отправился в Англию с небольшим отрядом наемников. Заплатить им Генрих не мог – у него ничего не было, однако он обещал людям богатую поживу.

Через неделю ему исполнится четырнадцать, но он чувствует себя мужчиной. Отрочество стало для него трудным испытанием: Генрих не считал себя ребенком и злился, когда другие относились к нему как к несмышленышу.

Родители не давали согласия на этот поход. Они даже ничего не знали о нем. Генрих преисполнился решимости показать им, что он серьезный претендент на престол и готов сыграть свою роль в борьбе. К тому же он сейчас нужен в Англии.

Король Стефан окончательно стал хозяином положения, и это надо изменить. Генрих решил доказать, что умеет вести людей за собой, и убедить баронов в законности своих прав на престол. Сейчас это было особенно важно, так как Стефан вознамерился объявить наследником престола своего сына Эсташа.

До сих пор Рим и архиепископ Кентерберийский сопротивлялись этому, но Генрих знал, что сам должен повлиять на ход событий. Он пустился в этот поход не просто повоевать: нужно еще совершить некоторые дипломатические шаги, ведь король должен уметь не только вести войны, но и договариваться о мире.

Чайки закружились над кораблем, сообщая путникам, что земля близко, и две рыбацкие лодки закинули сети совсем рядом от штирборта. Очень скоро весть о его высадке распространится, как лесной пожар. Генрих улыбнулся и пощипал верхнюю губу, где пробивался мягкий, медного цвета пушок. А что, если пустить слух и позволить молве приукрасить события? Таким образом пятьдесят человек превратятся в пятьсот или даже в пять тысяч.


Вилл встал на колени в церкви Арундела и принялся молиться о благополучном родоразрешении Аделизы и об их еще не рожденном ребенке. Повитухи оставались с ней всю ночь и в это сырое и ветреное мартовское утро. Жена плохо ела, пока носила ребенка, и, не считая округлившегося чрева и набухшей груди, была просто кожа да кости, с синими кругами под глазами. Прижимая сцепленные ладони ко лбу, Вилл клялся Богу в том, что, если она перенесет эти роды, он больше не будет делить с ней постель, как бы она ни умоляла и как бы он ни желал ее. Ведь ее жизнь и здоровье намного важнее, чем несколько минут плотского удовольствия и ее неиссякаемая потребность доказать свою плодовитость.

Когда наконец он встал с колен, оказалось, что онемевшие ноги его не слушаются. Вилл немного походил по церкви, чтобы размять мышцы, а затем проследовал к двери. Снаружи дети, задорно крича, играли в салочки. Маленькая Аделис, с подобранной, как у крестьянки, юбкой, гонялась за Уилкином, а тот как мог уворачивался. Его рыжеватые кудри укротила недавняя стрижка. Аделис была гибка и стремительна, как мальчишка, с быстрыми и в то же время плавными движениями.

Годфри, не столь длинноногий, но решительный, скакал вприпрыжку рядом, и трехлетний Рейнер не отставал, радостно крича и топая толстыми ножками, но в игру его еще не брали. Самой младшей, Агате, зачатой во время поездки в Райзинг, не исполнилось и двух лет, она спала на подушках под присмотром няни. К горлу Вилла подступил ком. Каждый из его детей был драгоценным подарком судьбы. Он благодарил Бога за то, что они живы и здоровы, так как знал, как все хрупко в этом мире.