(Англия) Элизабет Чедвик - Хозяйка Англии

– А что в будущем? – допытывался Генрих. – Кому будет присягать на верность ваш сын?

– Полагаю, нам не стоит обсуждать это за игрой в шахматы, – вежливо ответил Вилл.

– Почему же, это ведь тоже игра, – Генрих одарил партнера своей обезоруживающей улыбкой, – и оба мы игроки.

Д’Обиньи мрачно взглянул на него:

– Послушайтесь моего совета, будьте осторожны с тем, что и кому вы говорите.

– А я и не забываю об осторожности. – Глаза Генриха заблестели так, что Вилл поежился: мальчишка обыграл его, и Вилл никак не мог понять, каким образом.

На следующий день Генрих покинул двор Стефана, получив в подарок коней и телеги с продовольствием. Стефан пожаловал племяннику серебро на расходы и заплатил его наемникам. Многие бароны были весьма удивлены подобной снисходительностью и щедрыми дарами. Как будто императрица снова высадилась в Арунделе, ворчали некоторые придворные, но Стефан приструнил их: он не может заточить парня в тюрьму, иначе Анжуец пойдет на него войной, а оставлять его у себя под боком слишком опасно – люди будут думать, что он намеревается сделать того своим наследником.

Вилл размышлял об этом, подсчитывая убытки: ему пришлось выделить Генриху десять марок и вьючную лошадь. Стефан приказал каждому пожертвовать что-либо в пользу племянника, чтобы не взваливать все расходы на королевскую казну. И все же, по мнению Вилла, этот визит нанес существенный ущерб. Бароны имели возможность оценить сына императрицы и находились под впечатлением от его достоинств. Сын Стефана не обладал таким обаянием, он был посредственным юношей невеликого ума, в то время как одаренность Генриха так же бросалась в глаза, как цвет его волос. Стефан пытался добиться, чтобы Рим признал Эсташа наследником английского трона, но папа не внимал его призывам, как и архиепископ Кентерберийский. Никто из сторонников не собирался покидать Стефана – они вместе прошли слишком долгий путь, – но многие получили пищу для размышлений о преемственности. Д’Обиньи мог бы поклясться, что разговор, который Генрих завел с ним за шахматной доской, состоялся у него и с другими баронами.

– Внезапно стало очень тихо, да? – спросил Роберт, граф Лестерский.

Они вышли на конный двор и теперь смотрели на пустые стойла, в которых раньше стояли лошади, подаренные Генриху. Вилл взглянул на Лестера, чей брат Галеран де Мелан служил графу Анжу в Нормандии.

– У Стефана гора с плеч упала.

– Полагаю, все вздохнули с облегчением. – Лестер улыбнулся. – Однако тут есть о чем задуматься, хоть никто и не рискнет в этом признаться. – Он подошел к гнедому жеребцу, которого вывели наружу, пока конюх убирает его стойло. – А вы что скажете? – спросил Роберт, гладя коня по холке.

– О коне? Красавец.

– Да бросьте. – Лестер впился в него глазами. – Не изображайте простака, Д’Обиньи. Сейчас никто из нас не предаст Стефана, но вот когда этот парень повзрослеет… Как вы думаете, за кем скорее последуют люди, когда дойдет до дела, – за сыном Стефана или за этим рыжим сорванцом?

Вилл поморщился:

– Очень жаль, что все это не было решено десять лет назад мирным путем.

– Оглядываясь назад – да, – согласился Лестер. – Но кто мог знать, каким вырастет сын императрицы и каким – Эсташ. Теперь у нас есть возможность сравнивать. – Он внимательно посмотрел на Вилла. – Генрих хорошо знал, что делает, когда заявился сюда. Какими бы дурацкими ни были его выходки в Англии, он обернул поражение в свою пользу. Сколько еще человек сейчас ведут такие же беседы по углам? Время пока не пришло, но решающий момент не за горами, и наш долг не упустить его – ради нашего же блага.

Когда гонец раскланялся и удалился, Матильда закусила губу. Ей доложили, что Генрих ездил ко двору Стефана просить денег на обратную дорогу. И теперь она не знала, плакать ей или негодовать.

– Нельзя не признать, что это довольно дерзкий поступок, – сказала она Роберту, который выслушал новость, не проронив ни звука.

– Это как посмотреть, – наконец буркнул брат. – По мне, так это поступок глупый и легкомысленный. Что, если бы Стефан посадил его в тюрьму? Или убил? Это совершенно бестолковая затея с начала и до конца.

Матильда постукивала указательным пальцем по подбородку.

– С начала – возможно, но в результате он сумел проникнуть в лагерь Стефана так глубоко, как нам никогда не удавалось, даже при всех наших опытных осведомителях.

– И какое, по-вашему, впечатление он произвел на баронов? – спросил Роберт, недовольно искривив губы.

– Раз ему удалось выпросить у Стефана деньги, сын показал себя смелым и предприимчивым.

– Ну, это как раз несложно. Вспомните, с какой легкостью Стефан спускал богатства нашего отца, когда получил их.

– Да, но его приближенные наверняка увидели в этом доказательство его слабости, а не щедрости. А если Стефан думает, что отделался от назойливой мухи и заодно продемонстрировал благородное презрение, то он неправильно оценил ситуацию.

– Ладно, будем надеяться, что вы оцениваете ее правильно. – Роберт тяжело вздохнул и потер переносицу. – Прибытие Генриха в Англию, конечно, приободрило наших людей, но мальчик еще не готов к самостоятельным действиям. – Он утомленно взглянул на сестру. – Вам кажется, что я враждебно настроен по отношению к нему, но это не так. Жду не дождусь того дня, когда он достигнет совершеннолетия и снимет груз с моих плеч.

– Я знаю, что вы не враг Генриху. – Она подошла и обняла брата. Тот выглядел измученным, и это тревожило Матильду. – И тоже жду этого момента. Когда я держу в руках императорскую корону, то вижу ее на голове Генриха. Но пока она венчает мою голову, и мой долг продолжать борьбу. Это все равно что скрести по дну, когда в бочке уже ничего не осталось.

– Да, – устало согласился Роберт. – Мы скребем по дну.

Дивайзис, ноябрь 1147 года

Бриан мчался в Дивайзис. В животе бурлило, он плотно сжимал губы. По пути из Уоллингфорда ему пришлось дважды спешиться и извергнуть рвоту в придорожный ковыль.

Он словно потерял себя и превратился в собственную тень. Люди Матильды видели, как он скачет мимо, на их лицах отражалось беспокойство, после чего они опускали взгляд или отворачивались. На некоторых лицах Бриан видел проблеск облегчения и тогда сам смущенно отводил глаза, потому что прибыл он не для того, чтобы помочь им, а только чтобы преумножить их бремя.

Во внутреннем дворе замка конюх приветствовал его, что-то пробормотав. Неподалеку несколько человек, спасаясь от дождя, торопились пересечь открытый двор. Бриан слез с Соболя и посмотрел, как его уводят в стойло, полное соломы. Возраст коня бросался в глаза: морда посеребрилась, когда-то мясистый круп стал напоминать зад костлявой коровы. У них впереди еще одно путешествие, а потом их путь завершится.

В башне канцлер Матильды Уильям Жиффар работал у окна за пюпитром. Стоявшая справа жаровня согревала его пишущую руку. Увидев Бриана, Жиффар некоторое время недоуменно смотрел на прибывшего, пока до сознания его не дошло, кто перед ним.

– Милорд, я не узнал вас. – Канцлер торопливо поднялся и склонил голову с выбритой тонзурой.

– Неудивительно, я сам себя не узнаю, – невесело усмехнулся Бриан. – Мне необходимо видеть императрицу.

Жиффар с болью взглянул на него:

– С тех пор как мы узнали о графе Глостерском, она покидает свою комнату, только чтобы пойти в церковь. Матильда очень тяжело переживает смерть брата.

– Это горе для всех нас. – Бриан вздохнул, но на лице его ничего не отразилось: он был совершенно опустошен. – Вы можете хотя бы сообщить ей, что я здесь?

Жиффар проворно сунул перо в чернильницу:

– Конечно, я провожу вас к ней. Других она не принимает, но с вами, может, и поговорит.

Он повел Бриана наверх по винтовой лестнице, потом по галерее и, дойдя до массивной дубовой двери, постучал в нее своим жезлом.

– Госпожа, – крикнул он, – прибыл милорд Фицконт.

Никто не ответил. Жиффар взглянул на Бриана и помотал головой. Бриан взял из рук канцлера жезл и снова постучал в дверь медным наконечником:

– Госпожа, мне необходимо поговорить с вами, и я бы не хотел обсуждать дела через дубовую дверь.

Жиффар удивленно поднял брови, но промолчал. Ответа не было. Бриан прислонил голову к створке и закрыл глаза:

– Я готов ждать весь день и всю ночь.

– Господин, вам нельзя здесь оставаться, – неохотно заметил Жиффар.

Бриан повернулся к нему:

– Тогда прикажите вашим солдатам прогнать меня, потому что по собственной воле я не уйду. Не думаете ли вы, что я могу навредить императрице?

– Нет, господин, но…

Дверь открылась, и на пороге появилась Ули. Она без слов пригласила его войти. Бриан сунул жезл в руки Жиффара и переступил через порог.

Матильда стояла посредине комнаты, одинокая, как дерево в поле. Императрица надела одно из платьев, которые носила при германском дворе, наглухо застегнутое и усыпанное драгоценными камнями. С неподвижным, мертвенно-бледным лицом, она казалась мраморной статуей.

Матильда устремила на Бриана пустой взгляд.

– Роберт умер, – произнесла она слабым голосом. – Как это могло случиться? Почему не Стефан? Или я?

Тошнота снова подступила к горлу Бриана. Он хотел обнять Матильду, но опасался, что она оттолкнет его, как отталкивала всех остальных. И он заслуживал этого. Ее телохранитель Дрого сказал однажды, что за ее суровой внешностью скрывается душевная мягкость, но никто никогда не узнает, насколько она уязвима, потому что Матильда никого не подпустит достаточно близко, чтобы обнаружить это. Бриан прохрипел:

– Богу угодно, чтобы вы жили, госпожа. Я бы с радостью умер вместо вашего брата.

– Но почему Господь забрал его? – У нее дрожал подбородок. – Когда я видела его последний раз, он выглядел уставшим, как мы все, но здоровым и крепким. Умереть от лихорадки… Я думала вскоре встретить его на годовщине смерти брата, а потом отца. Он должен был жить, чтобы помочь Генриху, и наставить его, и быть его опорой… как был моей. Что я буду делать без него?

Дрожь прошла по телу Бриана, и внезапно его охватило чувство вины. Что, если она попросит его занять место брата, тогда как он уже не может быть опорой даже для самого себя?

– Это моя вина, я возложила на него слишком большую ответственность, – сокрушалась Матильда. – Я думала лишь о своих интересах и не заметила, что он нездоров, а теперь уже поздно. – Она в отчаянии прижала руку ко рту.

– Не вините себя, – ответил Бриан, – это были и его интересы тоже. Пока Стефан на троне, он бы не успокоился.

– Как я буду справляться со всем одна? Он был лучшим из нас, никто не заменит его. Как мы восполним эту потерю? – Матильда мучительно застонала.

Бриан подошел и все-таки осторожно обнял ее. Она положила голову ему на плечо, и какое-то время они стояли, тесно прижавшись друг к другу. От этого скорбь Бриана только усилилась. Он неимоверно страдал от любви к ней, но другая, гораздо более сильная боль затмевала это чувство.

– Не знаю, как вас и утешить.

– Вы всегда были так красноречивы, – проговорила она срывающимся голосом. – Неужели сейчас у вас не найдется для меня ни слова?

– Слова – это пепел на ветру, – сипло сказал он. – Я сжег их, как вы просили меня, по крайней мере те, которые что-то значат.

Она отстранилась, чтобы увидеть его лицо, потом ее взгляд соскользнул вниз по его шее и остановился, выражая беспокойство. Матильда коснулась его горла, и, прежде чем он успел отступить назад, ее холодные пальцы обожгли язвы на его коже.

– Боже милосердный, Бриан, вы носите власяницу! – Она в ужасе распахнула глаза.

– Это отношения между моей совестью и Богом, – сухо ответил он, – они никого не касаются. Даже вас.

– И давно вы ее носите?

– Не важно. – Бриан отошел к окну и стал жадно глотать холодный воздух. – Это помогает мне сохранять здравомыслие, – добавил он. – Мрачные раздумья сводят меня с ума, а это хоть как-то сдерживает их. Страдания плоти уменьшают страдания души.

Матильда и раньше подозревала неладное, но эти слова и его потерянный вид не на шутку встревожили ее. Это был совсем не тот решительный мужчина с живым взглядом, который встречал ее, когда она возвращалась из Германии, и разбивал шатер ненастным вечером.

– Мальчиком в Бретани, – заговорил он, – я был волен делать все, что заблагорассудится. Потом отец отправил меня на воспитание в Англию к вашему отцу. «Это прекрасная возможность преуспеть в жизни, – объяснил он. – Ты научишься хорошим манерам и получишь образование и, если будешь усердно трудиться, однажды станешь влиятельным лордом». Я и сам хотел учиться и рад был угодить отцу. Я всегда с удовольствием брался за новое дело. И учился с увлечением, и любил вашего брата. Мне нравилось даже общество Стефана, когда долгими летними вечерами мы пили вино и мечтали о будущем – о том, какими мы станем. – Он взглянул на нее через плечо. – Думаю, никто из нас не предполагал, что дело зайдет так далеко, даже Стефан.