Может быть… Хотя, с другой стороны, многие священники ни в грош не ставят эти обеты и живут в роскоши со своими любовницами и потомством. Достаточно вспомнить Роджера Солсберийского с его замком в Дивайзисе и дворцом в Солсбери.

Закончив работу, Бриан подошел к окну и раскрыл ставни. Со двора донесся энергичный низкий голос Мод, весело покрикивающей на собак. Из нее получилась бы отличная мать для оравы сыновей, виновато подумал он. Мод неприятна ему, однако Бриан отдавал себе отчет в том, что не он стал бы ее избранником, если бы решение зависело от нее. Он нравился ей ничуть не больше, чем она ему.


Все еще румяная и разгоряченная быстрой ходьбой, Мод выжидательно посмотрела на мужа. Слуги уже приготовили широкую кровать и были отпущены; с ними выпроводили и собак.

– Если мы не обзаведемся наследником сейчас, потом будет слишком поздно, – сказала она. – Мои регулы приходят все реже, а вы через несколько дней возвращаетесь ко двору. – Она выдвинула вперед мясистый подбородок. – Я вправе требовать от вас выполнения супружеского долга. Знаю, вы не испытываете ко мне желания, но речь идет не о наших желаниях, а о продолжении рода.

Бриан прикусил губу. Не будь положение столь тягостным, он бы засмеялся. Однако дело нешуточное: не выполнив этот долг, он нарушит брачные обеты.

Мод сняла вимпл и платье. Он неохотно последовал ее примеру: стянул накидку и котту. Первый шаг сделала она – подошла к мужу вплотную. На ней была простая, но чистая сорочка. Запах поташного мыла смешивался со свежим пóтом после ее недавней прогулки. Мод потерла ладони, чтобы согреть их, и без дальнейших проволочек дернула завязки на льняных брэ мужа. Потом она сунула руку внутрь и стала ласкать его. Бриан зажмурился. Он не жеребец в племенном загоне. Никогда в жизни он не был менее расположен к любовным играм, а потому не реагировал на ее старания, как ни мяла она вялый член. Мод двигала руками все быстрее, все ожесточеннее.

– Дайте мне минутку, – выдавил наконец Бриан и вырвался из ее пальцев. – А сами идите в постель.

Она тяжело вздохнула, но сделала, как он велел, и легла на спину, сразу подтянув сорочку и раздвинув ноги. Бриан поспешно затушил свечу и тоже лег рядом с супругой. В темноте получится, уговаривал он себя, в темноте легче притвориться. Он изгнал из памяти дряблую плоть Мод, запретил себе чуять запах поташа и пота, попытался не слышать, как закряхтела жена, когда он взобрался на нее. А вместо этого представил гибкое стройное тело, благоухающее розами и ладаном, представил глаза цвета лаванды и губы, что сводят его с ума. Наполнив мозг этими образами, он достаточно окреп, чтобы исполнить то, что должен был исполнить: войти в тело жены и дать ей свое семя. Когда он оказался внутри, стало проще поверить, что это не Мод, а Матильда и что ими свершается не акт размножения, а акт любви.

Дело было сделано, Бриан слез с жены и сел, тяжело дыша. Теперь он сам себе был противен, но, по крайней мере, он дал ей то, чего она хотела.

– Ну вот, ну вот, – сказала Мод и похлопала его по спине, словно пса или коня, которые хорошо показали себя. – Не так уж и трудно, а?

– Конечно, – согласился он и подумал, что в чем-то они с ней схожи: он испытывает облегчение оттого, что исполнил долг, и Мод довольна тем, что может вычеркнуть сношение из списка дел, которые намечала на время его визита.

Ее рука соскользнула с его спины. Жена повернулась на бок и быстро уснула, судя по негромкому всхрапыванию. Бриан осторожно оделся, не зажигая свечи, и вышел из опочивальни. Когда он открывал дверь, то услышал, как в комнату проскользнули собаки Мод и вскочили на кровать, где были встречены благосклонным сонным бормотанием.

Бриан разбудил оруженосца, велел юнцу зажечь лампу и посветить ему на пути в его покои. У Мод есть псы, а он найдет утешение в письменном слове.

Глава 6

Вестминстерский дворец, Лондон, декабрь 1126 года


Вы и в могиле будете лежать с чернильными пятнами на пальцах, – с веселым изумлением сказал Бриану Роберт Глостерский.

Фицконт глянул на свои руки и виновато улыбнулся, пряча их под плащ.

– Боюсь, вы правы. Эти пятна отмываются, но только я избавлюсь от одного, как на его месте появляются два новых. – Потом он посерьезнел. – Бывают пятна и похуже.

Он осмотрелся. Величественный зал Вестминстера до отказа заполнен придворными в мехах и драгоценностях. С утра прошел снег, набросив тонкую белую пелену на все открытые поверхности. Ходило много разговоров о том, что король хочет заставить всех присягнуть Матильде в верности и признать ее наследницей на трон, и повсюду ощущалось скрытое недовольство, хотя вслух никто не заявлял о намерении отказаться от клятвы. Бриан остановил взгляд на Стефане Блуаском и Булонском. Тот беседовал со своим братом, аббатом Гластонбери, и Роджером, епископом Солсберийским. Глазом математика Бриан легко вычислял логику, которая разбивала собравшихся людей на группы. Их притягивали друг к другу нити взаимных интересов и устремлений. Вот из этих нитей и сплетается власть короля – или ее конец, если король не уследит за ними.

Протрубили фанфары, и королевские маршалы расчистили путь среди преклонившей колени толпы – прибыл король. Быстрым шагом он прошел к среднему из трех тронов, установленных на помосте. На его голове сверкала богато украшенная корона. Рядом с Генрихом села Аделиза, тоже в короне, одетая в платье из серебристой ткани. У Бриана стеснило грудь – он видел только Матильду, которая взошла на третий трон по правую руку от отца. На ней было облегающее платье из кроваво-красной шерсти с золотой вышивкой у горла, по подолу и на манжетах, покрытое сверху донизу цветочным рисунком из крошечных алмазов, а также мантия, подбитая мехом горностая. Голову венчала диадема с золотыми цветами и сапфирами; распущенные волосы темным водопадом струились вдоль спины. Лицо Матильды застыло в ледяном совершенстве – от ее недосягаемой красоты захватывало дух.

Роберт едва слышно произнес:

– Мы лицезрим появление будущей королевы.

От этих слов холодок пробежал у Бриана по спине. Заняв предназначенное ей место, Матильда направила царственный взгляд вперед, и он подумал, что она похожа на ожившую и сошедшую с витража фигуру – священную и блистающую.

Затем произносились клятвы поддержать ее как наследницу отца. Первым присягнул архиепископ Кентерберийский, за ним – все епископы страны. Роджер Солсберийский подошел к помосту и опустился на больное колено, для чего ему пришлось всем весом опереться на епископский посох. Тем не менее голос его звучал чисто и ровно. Бриан и Роберт многозначительно переглянулись: Роджер Солсберийский был непревзойденным артистом и политиком. Матильда отвечала ему с таким самообладанием, с таким поистине королевским достоинством, что Бриан опасался, не взорвется ли у него сердце от восхищения. Она станет великим правителем, если только судьба даст ей шанс.

Когда подошел черед Стефана Блуаского, тот стиснул кулаки и замер. Тут же со своего места у отцовских ног встал Роберт и шагнул к сестре, но Стефан быстро справился с собой. В результате они оказались перед троном Матильды одновременно.

– Кузен, если не ошибаюсь, сейчас моя очередь приносить клятву, – заметил Стефан. На его губах играла улыбка, однако во взгляде был только холод.

Роберт приподнял брови:

– А почему вы так решили… кузен?

Продолжая улыбаться, Стефан ответил:

– Разве это не очевидно? Моя мать была дочерью короля.

Бриану стало больно за Роберта. И мать Роберта, и мать Глостера были любовницами, то есть слова Стефана были задуманы как оскорбление. Атмосфера немедленно накалилась, но потом брат Матильды отступил и поклонился:

– Вы верно заметили, милорд, теперь и я понимаю, что вы должны пойти первым, несмотря на то что отцом мне приходится сам король. Всем доставит удовольствие посмотреть, с каким жаром вы присягаете на верность моей сестре-императрице.

Мужчины мерили друг друга вызывающими взглядами, доводя напряжение до предела. Первым отвел глаза Стефан и опустился перед Матильдой на колено. Он вложил соединенные ладони ей в руки и поклялся верно служить ей как наследнице короля. Слова он выговаривал твердо, однако на щеках его ходили желваки и голосу недоставало силы и звучности. Зато голос Роберта звенел, когда он произносил присягу, так что никто не мог усомниться в его преданности.

Когда очередь дошла до Бриана, он опустился перед Матильдой на колено и, как уже сделал это в сентябре, отдал ей всего себя без остатка. В голос он постарался вложить силу и нерушимость своей клятвы, а сердце спрятал – слишком много людей пристально наблюдали за ним в этот момент. Женщина ответила ему взглядом госпожи – ее глаза сияли благосклонностью, но была в них и холодность отстраненности, подчеркнутая тем, что она стояла, а он был коленопреклонен.

Церемония клятвоприношения завершилась великолепным пиром. На столе были осетрина и фаршированный лосось; пряные фрикадельки, украшенные ягодами смородины; лебеди и фазаны; оленина с разнообразными подливками; сласти из меда, розовой воды и имбиря. Разговоры били ключом, словно вода в котле на хорошем огне. Еда и питье постепенно разрядили обстановку, хотя бароны все еще были настороже.

А ближе к завершению празднования в дальнем конце зала вдруг возникла какая-то суматоха. Бриан проследил за тем, как Джон Фиц-Гилберт, один из маршалов, ведет вдоль стены гонца. Значит, доставлено известие, с которым нельзя медлить, подумал Фицконт. Генрих принял послание, сломал печать и начал читать. Тут же лицо и шея его побагровели, и сам он стал мрачнее тучи. Оскалив зубы, он поднял глаза на свое окружение.

– Милорды, свершилось событие, за которое нам, по-видимому, придется произнести тост. – Тяжелый взгляд короля не пропустил ни одного из придворных. – Вильгельм Клитон женился на свояченице короля Франции и получил в приданое земли Вексена у моих границ.

Хотя был упомянул тост, кубка Генрих не поднял и голос его низко гудел от ярости.

– Это все происки Людовика, так он хочет повлиять на мои планы. Прекрасно, пусть делает что хочет, он все равно не помешает моей дочери взойти на английский трон!

Бриан почувствовал, что в зале снова воцарилась напряженная атмосфера.

Эта новость означала, что Вильгельм Клитон стал куда большей угрозой трону, чем был когда-либо. Имея крепости в Вексене, он в любой момент сможет вторгнуться в Нормандию. Многие из тех, кто несколькими часами ранее поклялся в верности Матильде, сделали это только из боязни прогневить Генриха. Они отрекутся, как только Клитону улыбнется удача, на том основании, что если дело дошло до войны в Нормандии, то никто, находясь в здравом уме, не пойдет в бой за женщиной. Сломать это предубеждение будет нелегко.

Глава 7

Вестминстер, март 1127 года


Матильда подняла голову и прислушалась к тому, как колотится ветер в ставни королевских покоев, где они с Аделизой сидели за рукоделием. То и дело припускал дождь, словно кто-то бросал на доски пригоршни гальки. У подножия замка бурлила серая река, взлетали на гребнях приливной волны белые барашки. В такую погоду без нужды из дома не выходят. По календарю весна уже на пороге, но стучаться в дверь она явно не спешит.

Королева придвинулась к жаровне и сказала своей камеристке Юлиане, чтобы та принесла еще свечей.

– Утром у меня опять начались регулы, – сказала она нейтральным тоном, продевая в иголку шелковую нить.

– Ох, как жаль, – отозвалась Матильда.

Аделиза покачала головой:

– Нужно смириться с тем, что мне не суждено иметь ребенка и что у Господа иные планы. Я написала архиепископу Турскому и попросила совета. Он ответил, что я должна сосредоточиться на добрых делах здесь, в земной юдоли, которые принесут духовные плоды. Архиепископ считает, что Господь запечатал мое чрево с тем, чтобы я могла произвести бессмертное наследство, и, думаю, он прав. Глупо лить слезы. Лучше делать то хорошее, что в моих силах. У меня уже есть планы о строительстве нового лепрозория в Уилтоне.

Матильда понимающе кивнула. Такова роль королев. Им положено успокаивать, примирять враждующих, облегчать страдания болящих и поощрять искусства. Все это она и сама делала в Германии для Генриха, пока горевала о том, что не может подарить ему здорового сына.

Надо занять себя чем-нибудь, чтобы не оставалось времени на тоску.

– Еще я попросила Дэвида Голуэя составить историю жизни вашего отца.

– Кого? – переспросила Матильда.

– Одного писца из окружения вашего дяди.

– А-а. – Матильда припомнила невысокого, лысоватого, но все еще моложавого человека с пальцами, испачканными чернилами – совсем как у Бриана. Этот Голуэй был популярен в трапезной после ужина, когда наступало время рассказывать истории. – Неплохой выбор. Уверена, он хорошо справится с вашим заданием.