Сделав несколько шагов по проходу в сторону алтаря, я вдруг услышала за собой, как кто-то охнул и с шумом вдохнул воздух.

— Нет! — произнес голос, искаженный ужасом до неузнаваемости.

На мгновение я словно окаменела от неожиданности, а когда обернулась, увидела Селестину Нанселлок.

Она была так бледна, что, казалось, вот-вот потеряет сознание. И тут я поняла, в чем дело. Она увидела меня в полумраке часовни в амазонке Элис, и ей на секунду почудилось, что это и была Элис!

— Мисс Нанселлок, — сказала я поспешно, чтобы успокоить ее, — у нас с Элвиан был урок верховой езды.

Она чуть покачнулась, а ее лицо приобрело сероватый оттенок.

— Простите, что я испугала вас, — продолжала я.

— Я подумала: «Кто это в часовне?» — сказала она почти резко. — Что это вам вздумалось сюда зайти?

— Я вошла в дом вместе с Элвиан. Она убежала от меня, и я решила, что она здесь.

— Элвиан? Да нет… сюда никто никогда не заходит. Это мрачное место, не правда ли?

— Вам, кажется, нехорошо, мисс Нанселлок. Хотите, я попрошу, чтобы вам принесли немного бренди?

— Нет-нет… не надо… со мной все в порядке.

Я набралась смелости и сказала:

— Вы смотрите на мой наряд. Это не моя амазонка. Я начала обучать Элвиан верховой езде, но у меня не было подходящего костюма. Это… амазонка ее матери.

— Понятно.

— Я спросила у миссис Полгри, и та сказала, но я могу ею воспользоваться для занятий с Элвиан.

— Конечно, почему бы и нет?

— Боюсь, что я напугала вас.

— О нет, глупости. Просто в этом полумраке все кажутся ужасно бледными, и вы, кстати, тоже, мисс Ли. Еще эти витражи, искажающие дневной свет… — она рассмеялась. — Пойдемте отсюда, мисс Ли.

Мы вернулись в холл и вышли из дома. Я заметила, что к ней вернулся ее нормальный цвет лица.

— Элвиан с удовольствием занимается верховой ездой? — спросила она. — Скажите, у вас наладились отношения с ней? Я заметила, что в начале она была настроена к вам враждебно.

— Это просто ее характер. Она испытывает изначальную враждебность по отношению к тому, кому должна подчиняться. Но я думаю, мы постепенно становимся друзьями, во многом благодаря этим урокам. Между прочим, это наш с ней секрет от ее отца.

На лице Селестины отразилось удивление, и я поспешила объяснить, что сами уроки не были тайной, так как он дал на них свое согласие, но успехи, достигнутые Элвиан, должны были стать для него сюрпризом.

— Понятно. Я только надеюсь, мисс Ли, что она не перевозбуждается в результате этих занятий.

— Перевозбуждается? Но почему? Она — нормальный ребенок, здоровый ребенок.

— Она очень нервная девочка. Я вообще не уверена, что у нее подходящий темперамент для того, чтобы быть хорошей наездницей.

— Она еще так мала, что у нас есть возможность влиять на формирование ее характера, а через него — на темперамент. Ей очень нравятся эти уроки, и она мечтает о том, чтобы сделать отцу приятный сюрприз.

— Я вижу, вы действительно становитесь друзьями. Я очень рада этому, мисс Ли. Но мне пора идти. Я как раз собиралась уходить, когда увидела, что дверь часовни приоткрыта.

Я попрощалась и поднялась к себе в комнату. Следуя своей установившейся здесь привычке, я подошла к зеркалу и посмотрела на себя.

— Да, это могла бы быть Элис… — пробормотала я, — …если бы не лицо… — я полузакрыла глаза, пытаясь представить себе другое, незнакомое мне лицо.

Да… Это действительно должен был быть шок для Селестины…

Интересно, что сказал бы Коннан ТреМеллин, если бы узнал, что я разгуливаю в костюме его жены, пугая таких здравомыслящих особ, как Селестина Нанселлок. Думаю, ему бы это не понравилось.

Поскольку я хотела, чтобы наши с Элвиан уроки продолжались, я предпочла бы, чтобы этот эпизод в часовне остался для него неизвестным. Впрочем, мне почему-то казалось, что Селестина тоже предпочтет не упоминать о нем.

* * *

Прошла неделя. Наши занятия — как в классной, так и в поле для верховой езды — шли успешно. Дважды за эту неделю в Маунт Меллин наведывался Питер Нанселлок, но мне удавалось избежать встречи с ним. Я помнила предупреждение Коннана ТреМеллина и понимала, что оно не лишено оснований. Я сознавала, что Питер мне нравился и что я была недалека от того, чтобы начать ждать его посещений. А этого мне совсем не хотелось. Мне не нужны были предупреждения Коннана ТреМеллина, чтобы разобраться в том, что Питер Нанселлок — дамский угодник и волокита.

Вспоминая то, что я слышала о его брате Джеффри, я думала, что Питер, видимо, похож на него, а думая о Джеффри, я невольно вспоминала и печальную историю дочери миссис Полгри Дженнифер.

Меня пробрала дрожь при мысли о пропасти, в которую могут в любой момент ступить женщины, лишенные осмотрительности. У таких непривлекательных, как я, судьба невеселая, потому что их хлеб насущный зависит от прихоти других людей. Но еще ужаснее может стать удел красивой женщины, притягивающей к себе взгляды развратника — рано или поздно она может оказаться в положении, самый достойный выход из которого — самоубийство.

Увлекшись нашими уроками верховой езды и размышлениями о характере и личности отца Элвиан, я на какое-то время почти забыла о Джилли. Иногда она напоминала о себе своими песенками, которые я слышала, не видя саму девочку. Слыша ее пение, я говорила себе, что если она могла научиться петь, то может научиться и другим вещам.

Должно быть, я превратилась в настоящую фантазерку, потому что вслед за картиной, в которой Элвиан получала первый приз на соревнованиях, а Коннан ТреМеллин бросал на меня восхищенный и извиняющийся взгляд, я видела и другую картину: Джилли, сидящую рядом с Элвиан в классной комнате за уроками. Я как будто уже слышала шепот у себя за спиной: «Только мисс Ли смогла добиться этого. Она так хорошо управляется с детьми. Посмотрите, что она сделала для мисс Элвиан, а теперь вот и для Джилли…»

Но эти триумфальные видения были преждевременны, так как Элвиан все еще оставалась очень своенравным ребенком, а Джилли была все такой же неуловимой и странной.

Но, в общем, дни проходили более или менее мирно и спокойно, пока не произошли два события, которые вывели меня из душевного равновесия.

Первое из них было незначительным, но, тем не менее, воспоминание о нем долго преследовало меня.

Как-то раз я просматривала тетрадь для упражнений Элвиан, в то время как она сидела тут же за столом и писала сочинение. Я перевернула страницу тетради, и из нее выпал листок бумаги.

Он был весь покрыт рисунками. Я уже давно обнаружила у Элвиан способности к рисованию и собиралась поговорить о них с ее отцом. Сама я могла обучить ее только основам этого искусства, а девочка, по-моему мнению, заслуживала того, чтобы по-настоящему учиться рисованию.

Все рисунки на этом листке изображали лица, среди которых я узнала и свое собственное. Неужели у меня правда такой строго-благонравный вид? Надеюсь, что не всегда. Но, наверное, такой она меня видит. Там было и несколько рисунков ее отца, тоже вполне узнаваемых. Я перевернула листок. Другая сторона была заполнена изображениями лиц девочек. Я не могла понять, кто там был нарисован. Она сама? Нет… Это все-таки, скорее, Джилли, хотя похоже и на Элвиан. Я так пристально рассматривала рисунки, что не заметила, как Элвиан перегнулась через стол и вырвала у меня из рук листок.

— Это мое! — сказала она.

— А это, — ответила я строго, — проявление очень дурных манер.

— Вы не имели права подглядывать.

— Моя дорогая девочка, этот листок лежал в твоей тетради.

— Он не имел права там быть.

— Не надо злиться на листок бумаги. И я прошу тебя никогда не вырывать ничего у людей из рук. Это грубо и некрасиво.

— Извините, — пробормотала она, но в ее голосе все еще был вызов.

Я вернулась к проверке упражнений по арифметике. Последняя была слабым местом Элвиан — может быть, потому, что она уделяла больше времени рисованию лиц, чем примерам на сложение и вычитание. Почему она так рассердилась? И почему нарисованные ею лица были похожи одновременно и на Джилли, и на саму Элвиан?

— Элвиан, тебе нужно больше заниматься арифметикой, — сказала я. — Если бы твои примеры и задачки были так хороши, как твои рисунки, я была бы очень рада.

Она промолчала.

— Почему ты не хотела, чтобы я видела портреты, которые ты нарисовала? Я думаю, что некоторые из них очень удачны.

Она продолжала молчать.

— Особенно, — продолжала я, — портрет твоего отца.

Даже в такой момент упоминание об отце заставило ее улыбнуться.

— И рисунки девочек тоже очень хороши. Скажи мне, кого ты рисовала — себя или Джилли?

Улыбка словно застыла у нее на губах. И вдруг она спросила:

— А за кого вы их приняли, мисс?

— Ну дай мне еще раз взглянуть.

После некоторого колебания она протянула мне листок.

Я внимательно рассмотрела рисунки.

— Вот это может быть портрет как Джилли, так и твой.

— Значит, вы думаете, что мы похожи?

— Нет-нет. До этого момента я так не думала.

— А теперь думаете?

— Вы — ровесницы, а дети одного возраста часто имеют какие-то общие черты.

— Я не похожа на нее! — крикнула Элвиан. — Я не похожа на эту… идиотку!

— Элвиан, ты не должна называть ее так! Разве ты не понимаешь, что это грубо и зло?

— Но зато это правда! А я на нее ни капли не похожа. И не смейте говорить этого. Если вы опять это скажете, я попрошу папу отослать вас прочь! Он послушает меня… Если я попрошу его. Мне стоит только попросить его, и вас здесь не будет!

Она кричала, словно стараясь убедить самое себя в том, что между ней и Джилли не было ни малейшего сходства, и в том, что ей стоило только попросить о чем-либо отца и ее желание будет исполнено.

«Почему? — спрашивала я себя. — В чем причина этой яростной горячности?»

Она замолчала, но лицо ее было по-прежнему мрачным и непроницаемым.

Посмотрев на часы, я спокойно сказала:

— У тебя есть ровно десять минут, чтобы закончить сочинение.

Сама же я опять взяла тетрадь, делая вид, что мое внимание вновь сосредоточено на арифметических примерах.

* * *

Второе событие вывело меня из равновесия еще больше. Произошло оно в конце относительно спокойного дня, когда Элвиан уже спала, а я возвратилась со своей ежевечерней прогулки в лесу. Подойдя к дому, я увидела два стоящих перед ним экипажа. Один из них был мне хорошо знаком и принадлежал Нанселлокам, а второй я видела впервые. Это была элегантная коляска, украшенная фамильным гербом. Я стала было гадать, кому она принадлежит, но тут же напомнила себе, что меня это не касается, и быстро прошла в дом и поднялась к себе.

Вечер был теплый, и я села у окна, потому что спать мне еще не хотелось. Из одного из открытых окон внизу слышалась музыка, и я поняла, что Коннан ТреМеллин принимает гостей.

Я пыталась представить себе, что они делают и о чем разговаривают, сидя в одной из тех парадных комнат, в которых я никогда не была. «А почему ты, собственно, должна там бывать? — спрашивала я себя. — Ты всего лишь гувернантка». Но перед моим мысленным взором настойчиво появлялся Коннан ТреМеллин — стройный, элегантно одетый, сидящий за карточным столом или слушающий музыку со своими гостями.

Я узнала «Сон в летнюю ночь» Мендельсона и вдруг ощутила острое, почти непреодолимое желание оказаться там. По непонятной мне самой причине мне захотелось этого несравненно больше, чем хотелось в свое время бывать на вечерах, которые давали тетя Аделаида и Филлида. Но о том, чтобы спуститься в гостиную, и речи быть не могло, поэтому, не в силах сдержать своего любопытства, я позвонила, чтобы пришли Китти или Дейзи, зная, что они только рады будут рассказать мне о том, что происходит внизу.

На звонок пришла Дейзи. Вид у нее был необыкновенно возбужденный.

Я сказала ей:

— Мне нужна горячая вода, Дейзи. Не могла бы ты принести мне ее?

— Ну, конечно, мисс, — ответила она.

— Насколько я понимаю, в доме гости.

— О да, мисс. Хотя это ничто по сравнению с теми приемами, что у нас здесь бывали раньше. Но сейчас уж год прошел после смерти хозяйки, так что хозяин снова начнет принимать гостей. Так миссис Полгри говорит.

— А кто сегодня в гостях?

— А-а, во-первых, конечно, мисс Селестина и мистер Питер.

— Это я поняла — я видела их карету. — В моем голосе было возбуждение, из-за которого мне стало стыдно. Чем я лучше сплетницы-служанки!

— Да, но я вам скажу, кто еще приехал.

— Так кто же?

— Сэр Томас и леди Треслин.