Дейзи произнесла эти имена с таким заговорщицким видом, как будто приезд этих людей имел какое-то особое значение.

— Да? — сказала я, надеясь услышать что-нибудь еще.

— Хотя, по правде говоря, — продолжала Дейзи, — как считает миссис Полгри, сэру Томасу не по гостям разъезжать надо, а в постели лежать смирнехонько.

— А что, он болен?

— Да ему уж давно за семьдесят перевалило, и сердце у него слабое. Миссис Полгри говорит, что с таким сердцем можно когда угодно раз — и все, и помогать не надо! Не то чтобы…

Она вдруг остановилась и стрельнула в меня веселыми глазами. Мне не терпелось услышать продолжение, но просить ее о нем мне было не к лицу. К моему разочарованию, взгляд Дейзи погас, и она совсем другим уже тоном сказала:

— Ну, она-то — совсем другая птица.

— Кто — она?

— Да леди Треслин, конечно! Видели бы вы ее сейчас! Декольте аж досюда, а на плечах — такие цветы, умрешь! Уж она-то красавица из красавиц, и видно, что она только дожидается…

— Видимо, она моложе своего мужа?

Дейзи захихикала.

— Говорят, между ними сорок лет разницы, а ей бы хотелось притвориться, что и все пятьдесят.

— Мне кажется, она тебе не нравится.

— Мне-то? Ну так что ж, мне не нравится, а кое-кому нравится!

Сказав это, Дейзи разразилась чуть не истерическим смехом, и, глядя на ее обтянутую тесным платьем фигуру и слыша этот вульгарный хохот, я снова устыдилась того, что выслушивала сплетни служанки, и холодно сказала ей:

— Мне бы очень хотелось получить горячую воду, Дейзи.

Дейзи сразу словно проглотила свой смех и быстро вышла, оставив меня обдумывать ту картину, которая теперь уже довольно четко вырисовывалась в моей голове.

Уже умывшись и переодевшись на ночь, я все думала о том, что происходит в гостиной, из окна которой теперь доносились звуки шопеновского вальса. Его мелодия заставила меня на минуту забыть о том, кто я, и словно вынесла меня из моей скромной спальни, перенеся туда, где я так мечтала оказаться — в просторную гостиную, украшенную цветами, где я увидела себя такой, какой я хотела бы быть: красивой, остроумной, способной завоевать любовь своего избранника…

Меня поразила эта нелепая фантазия, возникшая в моем воображении под музыку Шопена. Какое отношение все это — гостиные, вальсы, цветы — имеет ко мне, простой гувернантке?

Я подошла к окну. Прекрасная теплая погода стояла уже так давно, что я была уверена, вот-вот она уступит место осенней сырости и туманам, а также сильным ветрам с юго-запада, которые, как выражался о них Тэпперти, были «кое-что».

Я чувствовала запах моря и слышала мягкий плеск волн в Меллинской бухте.

И вдруг я увидела свет в темной части дома, где никого не могло быть в этот час, и у меня побежали мурашки по спине. Я знала, что осветившееся вдруг окно принадлежало комнате, смежной с той, куда Элвиан привела меня тогда за амазонкой. Это было окно спальни ее матери.

Наружные шторы на окне были опущены, чего я раньше никогда не замечала. Я была уверена, что несколько часов назад они были подняты, так как, в силу появившейся у меня с некоторых пор привычки, я взглянула на эти окна, когда перед этим подходила к окну.

Шторы были из какого-то тонкого материала, поэтому через них был совершенно ясно виден свет, горящий в комнате. Это был слабый свет, но в его реальности сомневаться не приходилось. К тому же я видела, что источник света передвигается по комнате, как будто кто-то ходит по ней со свечой в руке.

Я стояла у окна, не в силах оторвать взгляда от этой таинственной и жутковатой картины, как вдруг за шторой появился силуэт. Это был силуэт женщины.

— Это Элис, — произнес рядом со мной чей-то голос, и я поняла, что сама невольно сказала это вслух.

«Боже мой, я брежу, — подумала я. — Мне все это кажется».

И тут я снова увидела силуэт женщины, стоящей за шторой. Я вцепилась дрожащими пальцами в кромку подоконника и, не отрываясь, смотрела на мелькавший огонек. Я уже готова была позвать Китти или Дейзи или самой броситься к миссис Полгри, но мысль о том, как глупо я буду выглядеть в их глазах со своими страхами и фантазиями, отрезвила меня. Я не двинулась с места, продолжая наблюдать за мерцающим за шторой светом.

Через некоторое время он погас, но я еще долго стояла у окна, вглядываясь в темноту. В гостиной по-прежнему играли вальсы Шопена, а я стояла на своем посту, пока не замерзла, но больше ничего уже не увидела.

Когда я легла в постель и после долгих стараний мне наконец удалось уснуть, мне приснилось, что в мою комнату входит женщина в черной амазонке с голубыми манжетами и говорит мне: «Меня не было в том поезде, мисс Ли. Подумайте, где я. Вы должны найти меня».

Даже сквозь сон я слышала шепот волн в бухте, а проснувшись, сразу подошла к окну и посмотрела в него. Уже почти совсем рассвело, и мне были хорошо видны окна комнат, чуть больше года назад принадлежавших Элис. Наружная штора спальни была поднята. Я отчетливо видела красивые занавеси из голубого бархата, висящие на окне.

* * *

Прошло около недели, прежде чем я наконец увидела Линду Треслин. Было начало седьмого. Мы с Элвиан отложили свои книги и пошли в конюшню взглянуть на Баттеркап, которая в этот день растянула сухожилие. У нее уже побывал ветеринар, который поставил ей припарки. Элвиан была по-настоящему огорчена, и меня это радовало, как и любое другое проявление ее добрых чувств.

— Не волнуйтесь, мисс Элвиан, — успокаивал ее Джо Тэпперти, — и недели не пройдет, как Баттеркап поправится, вот увидите! Джим Бонд — лучший лошадиный доктор во всем свете, уж вы мне поверьте.

Элвиан воспряла духом, и я сказала ей, что завтра она будет ездить на Черном Принце. Она обрадовалась, так как знала, что Черный Принц — серьезная лошадь, которой она должна будет показать все свое умение, и я с удовольствием отметила, что она совершенно избавилась от своего панического страха перед лошадьми.

Мы вышли из конюшни, и я взглянула на часы.

— У нас есть полчаса. Хочешь погулять по саду?

К моему удивлению она сказала, что хочет, и мы пошли по аллее.

Плато, на котором стоял Маунт Меллин, было примерно в милю шириной. Склон, спускавшийся к морю, был довольно крутой, но по нему было проложено несколько зигзагообразных дорожек, которые облегчали спуск. Садовники трудились здесь на совесть, и результатом их усилий и выдумки был действительно прекрасный парк, засаженный великим множеством разнообразных цветущих кустарников. В нескольких местах были устроены увитые зеленью беседки, окруженные высокими кустами роз. Даже теперь, в начале осени, воздух был наполнен их нежным ароматом.

Сидя в такой беседке, можно было любоваться морем, а позади нее открывался величественный вид на дом — эту громаду из серого гранита, стоящую на плоской вершине холма, словно неприступная крепость.

Мы спустились по одной из благоухающих розами дорожек, ведущих к морю, и оказались на уровне беседки, в которой неожиданно для нас обеих увидели двоих людей. Первой их заметила Элвиан, а затем и я, обернувшись на ее невольный возглас, увидела их. Они сидели, почти прижавшись друг к другу, на скамейке под увитым розами сводом беседки. У нее были темные, почти черные волосы, и она была невероятно хороша собой, с правильными, четко вылепленными чертами лица. Ее прическу покрывал прозрачный газовый шарф, усыпанный блестками. Мне пришло в голову, что она была похожа на персонаж из «Сна в летнюю ночь» — может быть, даже на Титанию, хотя я всегда представляла ее себе светловолосой. У нее был тот тип красоты, который притягивает к себе взгляды, как магнит иголки. На нее просто нельзя было не смотреть, хотелось вам этого или нет, ей просто нельзя было не восхищаться. Ее светло-лиловое платье из какого-то легкого материала, похожего на шифон, было заколото у ворота большой бриллиантовой брошкой.

Первым заговорил Коннан.

— Надо же, — сказал он, — вот и моя дочь со своей гувернанткой. Итак, мисс Ли, вы с Элвиан решили подышать воздухом?

— Да, сегодня замечательный вечер, — ответила я, пытаясь взять Элвиан за руку, чтобы уйти, но она вырвалась и подбежала к скамейке.

— Можно я посижу с тобой и леди Треслин, папа? — спросила она.

— Ты гуляешь с мисс Ли, не так ли? Тебе не кажется, что вы должны продолжить прогулку вместе, как вы ее начали?

— Да, — ответила я за нее. — Пойдем, Элвиан.

Коннан повернулся к леди Треслин.

— Нам невероятно повезло, что мы нашли мисс Ли. Она… достойна всяческого восхищения.

— Идеальная гувернантка в наше время? Надеюсь, что вы не преувеличиваете, Коннан, — сказала леди Треслин.

Мне стало ужасно неловко — я почувствовала себя лошадью, выставленной на обозрение покупателя, обсуждающего с владельцем ее достоинства. К тому же я была уверена, что он прекрасно понимал, что я должна была испытывать в этот момент, и наслаждался ситуацией. Иногда, как в этот момент, он казался мне по-настоящему неприятным человеком.

— Мне кажется, нам пора возвращаться, — сказала я холодно. — Мы просто вышли ненадолго прогуляться перед тем, как Элвиан ляжет спать. Идем, Элвиан, — добавила я, крепко взяв ее за руку.

— Но я хочу остаться и поговорить с тобой, папа!

— Но ты же видишь, что я занят. Как-нибудь в другой раз, детка.

— Нет, — сказала она, — сейчас… это очень важно.

— Это не может быть уж настолько важно. Давай обсудим это завтра.

— Нет… нет… сейчас! — в ее голосе зазвучали истерические нотки. Я никогда раньше не слышала, чтобы она так яростно противоречила ему.

Леди Треслин пробормотала, ни к кому не обращаясь:

— Я вижу, что Элвиан — очень упрямая особа.

— Мисс Ли разберется с этим, — ответил ей Коннан ТреМеллин холодно.

— Ну, разумеется. Идеальная гувернантка… — насмешка, прозвучавшая в ее голосе, меня так разозлила, что я грубо схватила Элвиан за руку и почти потащила ее за собой по дорожке.

Всю дорогу до дома Элвиан всхлипывала, но не проронила ни слова. И только, когда мы вошли в холл, она вдруг сказала:

— Я ненавижу ее! Вы ведь знаете, мисс Ли, что она хочет стать моей мамой?

Я промолчала, потому что боялась, что нас может кто-нибудь услышать. Когда же мы оказались в ее комнате, я закрыла дверь и сказала:

— Что за странные вещи ты говоришь! Как она может хотеть стать твоей мамой, если у нее есть муж?

— Он скоро умрет.

— Откуда ты можешь это знать?

— Все говорят, что они просто дожидаются, когда это случится.

Меня очень огорчило, что до ушей Элвиан доносятся эти циничные сплетни, и я решила поговорить об этом с миссис Полгри. Они должны думать, что говорить в присутствии девочки. Наверняка это Дейзи или Китти, или, может, Джо Тэпперти или его жена?

— Она все время здесь, — продолжала Элвиан. — Я не позволю ей занять мамино место. Никому не позволю.

— Не слишком ли ты переживаешь из-за этих нелепых фантазий? Я бы просила тебя никогда больше не передавать мне подобных сплетен. Они бросают тень на твоего отца.

Как всегда, упоминание об ее отце сыграло свою роль. Она задумалась, как будто переваривая мои слова. «Как же она любит его! — подумала я. — Бедная маленькая Элвиан, несчастный одинокий ребенок!»

Всего полчаса назад я жалела самое себя, стоя в прекрасном саду под насмешками этой красивой женщины, сидящей в беседке. Я говорила себе тогда: «Это несправедливо! Почему у одного человека есть все, а у других ничего нет? Может, и я была бы красивой в шифоне и бриллиантах. Пусть не такой красивой, как леди Треслин, но уж, конечно, я бы выглядела лучше, чем в моем бумажном платье, украшенном лишь скромной бирюзовой брошкой, что досталась мне от бабушки».

Но теперь я и думать забыла о жалости к себе и жалела только Элвиан, которой так не хватало любви и тепла.

* * *

Я уложила Элвиан спать и пошла к себе. Настроение у меня было подавленное. Я все время думала о Коннане ТреМеллине, сидящем в беседке с леди Треслин, пытаясь угадать, о чем они там разговаривали и, может, разговаривают до сих пор. Друг о друге? Конечно же, мы с Элвиан помешали им, нарушив их уединение. Что это могло быть, если не флирт! Мне была неприятна мысль о том, что Коннан ТреМеллин не гнушался интрижкой с женщиной, у которой был законный муж.

Я подошла к окну и, облокотившись на подоконник, стала смотреть в сад. Еще не совсем стемнело, но солнце уже скрылось за деревьями, и начинали сгущаться сумерки. Я взглянула на то окно, в котором я несколько дней назад увидела женский силуэт. Штора, как обычно, была поднята, и мне были видны голубые занавеси. Я пристально смотрела на них, как будто ожидая чего-то. Чего я ждала, я сама не знала. Может, я надеялась — и боялась, — увидеть в окне лицо или зовущий взмах руки? При свете дня мои фантазии казались мне смешными, но вечером, когда темнело, они приобретали пугающую осязаемость.