Я быстро подошла к ней и сказала:

— Послушай, Джилли, я вернусь. Меня не будет всего несколько дней.

— Она не вернулась!

Итак, мы опять пришли к тому, с чего начали. Я поняла, что ничего узнать от нее в этот момент мне не удастся. Она подняла ко мне лицо. В ее глазах было по-настоящему трагическое выражение.

Мне стало ясно, что моя забота о ней значила для нее даже больше, чем я предполагала, и что мне не удастся объяснить ей, что мое отсутствие будет временным. Элис была добра по отношению к ней, и Элис покинула ее. Небольшой, но трагический жизненный опыт девочки говорил ей, что дорогие ей люди покидают ее навсегда. Ни во что другое она просто не могла поверить.

Несколько дней, неделя в восприятии Джилли, наверное, были равносильны году в жизни других людей. Нет, сказала я себе, я не могу ее оставить. Пусть Коннан будет недоволен, но я объясню ему, почему я должна была взять ее с собой. Миссис Полгри же я могу сказать, что хозяин велел привезти обоих детей, и ей это будет приятно. Она вполне доверяла мне свою внучку, признавая, что мое вмешательство в жизнь последней сделало ее счастливее.

— Джилли, — сказала я. — Я уезжаю на несколько дней. Элвиан и ты поедешь вместе со мной. — Я поцеловала ее и повторила: — Ты едешь со мной. Тебе же хочется этого, правда?

Несколько секунд она не отвечала, пытаясь осознать то, что я сказала, а затем она опять крепко закрыла глаза и кивнула. На ее лице была улыбка, которая тронула меня больше всяких слов.

Ради того, чтобы доставить радость этому несчастному ребенку, я готова была рискнуть вызвать неудовольствие Коннана.

* * *

На следующий день мы отправились в дорогу, и все обитатели дома вышли нас проводить. Я сидела в коляске вместе с двумя девочками, а на козлах торжественно восседал Билли в фамильной ливрее ТреМеллинов.

Настроение у всех нас было в равной степени приподнятое. Элвиан щебетала всю дорогу, а Джилли молча, но со счастливой улыбкой, сидела, прижавшись ко мне. Билли, как и Элвиан, был очень разговорчив и не замолкал ни на минуту. Когда мы проезжали через один перекресток, он вдруг перекрестился и произнес молитву — за бедную потерянную душу похороненного там самоубийцы, как он объяснил мне.

— Не то чтобы молитвой ему поможешь, — сказал он. — Ведь те, кто так умер, вовек не успокоятся. Это как те, кого убили, или еще что — они ведь в могилах-то не лежат, а так и бродят по свету, ни себе, ни живым покоя не дают.

— Что за чепуха! — сказала я раздраженно.

— Те, кто ничего в этом не смыслят, обзывают мудрость чепухой, — отпарировал обиженный Билли.

— Похоже, у некоторых людей чересчур богатое воображение.

Обе девочки с напряженным интересом смотрели на меня, и я поспешила сменить тему.

— Смотрите, — сказала я, когда мы проезжали одинокий коттедж с пчелиными ульями в саду, — чем это закрыты ульи?

— Черный креп, — мрачно пояснил Билли. — Это означает смерть в семье. Пчелы очень обижаются, если им не сообщить об этом и не дать разделить с людьми траур по покойному.

Час от часу не легче! Я была рада, когда мы наконец прибыли на станцию.

В Пензансе нас встретила другая карета, и мы отправились в Пенландстоу, как называлось имение Коннана, доставшееся ему от Элис. Уже темнело, когда мы въехали в ворота, и я увидела впереди очертания дома. У дверей стоял человек с фонарем в руке, который при нашем приближении крикнул кому-то:

— Это они! Беги и скажи хозяину. Он велел дать ему знать, как только приедут.

Карета остановилась, и мы сошли на землю. Дети едва стояли на ногах. Я взяла их за руки и в этот момент увидела Коннана, стоящего рядом со мной. В темноте я не могла разобрать выражение его лица, но почему-то была уверена, что он рад меня видеть.

— Я уже начал волноваться, — сказал он. — Я представлял себе всякие ужасы и жалел, что сам не поехал за вами.

Я была поражена этими словами и подумала, что он, должно быть, имел в виду Элвиан, но уж никак не меня.

Но он смотрел на меня и улыбался мне, словно не замечая детей.

— Дети… — начала я.

Он наконец улыбнулся и Элвиан.

— Здравствуй, папа, — сказала она, — я так рада тебя видеть!

Он положил руку ей на плечо, а она чуть не умоляюще смотрела на него, словно прося его поцеловать ее. Но это, видимо, было слишком для него.

Он сказал ей:

— Я тоже рад, что ты приехала, Элвиан. Тебе здесь понравится.

Я подтолкнула вперед Джилли, чтобы он наконец ее увидел.

— Это еще что?.. — начал он, и я поспешила объяснить:

— Мы не могли оставить Джилли. Вы же помните, что вы разрешили мне заниматься с ней.

Мгновение он колебался, как бы не зная, как реагировать. Потом посмотрел на меня и рассмеялся. И в этот момент я поняла, что он был так рад меня видеть, что ему было все равно, кого я привезла с собой, главное, что я приехала сама.

* * *

В течение двух последующих недель мне казалось, что реальная жизнь с ее неразрешимыми сложностями осталась где-то позади и что я живу в каком-то волшебном, созданном мною самою мире, где всякое мое желание должно непременно исполняться.

С того момента, как я вошла в этот дом, со мной обращались не как с гувернанткой, а как с полноправной гостьей. Мне была предоставлена очаровательная комната по соседству со спальней Элвиан, и, когда я попросила, чтобы Джилли поселили рядом со мной, эта просьба была выполнена без малейших возражений.

У меня была просторная спальня с широкими низкими подоконниками, на которых лежали красные бархатные подушки, и с такими же занавесями на окнах. Полог кровати был сделан из вышитого шелка, а на полу лежал большой темно-красный ковер, из-за которого казалось, что в комнате было бы тепло и без яркого огня, пылающего в камине.

Мои саквояжи были принесены в спальню, и одна из горничных взялась распаковывать мои вещи, в то время как я стояла у камина, глядя на синеватые языки пламени, лижущие сложенные в нем дрова.

Разложив мои вещи на кровати, горничная сделала реверанс и попросила разрешения повесить их в шкаф. Так не обращаются с гувернанткой, подумала я. Китти и Дейзи, при всем их дружелюбии, никогда не предлагали мне свои услуги с таким почтительным рвением.

Я поблагодарила горничную и сказала, что сама уберу вещи в шкаф, но что мне понадобится вода для умывания.

— В конце коридора есть ванная комната, мисс. Если позволите, я покажу вам ее и принесу воду туда.

Я пошла за ней и увидела комнату, в которой было две ванны — одна большая, а другая сидячая.

— Мисс Элис устроила здесь эту ванну незадолго до того, как она обручилась и уехала, — сказала горничная, напомнив мне о том, что я находилась в доме, где прошла юность Элис.

Умывшись с дороги и переодевшись в свое бледно-лиловое платье, я заглянула по очереди к обеим девочкам, мирно спавшим в своих комнатах. Я вернулась к себе, и в этот момент появилась та же горничная и сказала, что мистер ТреМеллин просил меня присоединиться к нему в библиотеке.

— Мне очень приятно видеть вас, мисс Ли, — сказал он, когда я вошла туда.

— Вы, должно быть, очень рады приезду дочери, — ответила я.

— Я сказал, что мне очень приятно видеть вас, мисс Ли, и именно это я и имел в виду.

— Вы очень любезны. Я привезла с собой некоторые из учебников Элвиан…

— Давайте устроим им небольшие каникулы. Конечно, заниматься они должны, но ведь не все же время?

— Я согласна, что по случаю нашего пребывания здесь, время занятий можно сократить.

Он подошел ко мне ближе.

— Мисс Ли, вы восхитительны.

Я отступила на шаг назад, онемев от неожиданности.

— Я рад, что вы приехали так быстро, — сказал он.

— Я следовала вашим указаниям.

— Я не имел в виду указывать вам, мисс Ли. Я только просил вас.

— Но… — начала я, не зная, что сказать дальше, так как Коннан был совсем не похож на того человека, которого я знала. Он и нравился мне таким, и пугал меня, потому что я не понимала, как себя вести.

— Я был рад возможности сбежать. Думаю, что и вы тоже, мисс Ли.

— Сбежать… от чего?

— От похоронной атмосферы. Я ненавижу ее. Она угнетает меня.

— Вы имеете в виду смерть сэра Томаса. Но…

— Я знаю, он всего лишь сосед. Но, тем не менее, его смерть меня подавляет. Мне не терпелось уехать, и я счастлив, что вы последовали за мной… С Элвиан и Джилли.

— Я надеюсь, вы не рассердились на меня за то, что я привезла Джилли. Она была бы так несчастна, если бы я оставила ее.

И тут он сказал то, от чего у меня закружилась голова:

— Я ее понимаю…

— Детям, наверное, надо немного поесть, — сказала я быстро, стараясь овладеть собой. — Они очень устали и сейчас спят, но, мне кажется, что их все-таки надо покормить на ночь. Они не ели почти весь день.

Он махнул рукой.

— Прикажите им подать, что вы считаете нужным, а потом мы с вами вместе поужинаем.

— Элвиан ведь обычно ужинает с вами?

— Сегодня она слишком утомлена для этого. Ей надо раньше лечь спать, так что мы с вами будем ужинать вдвоем.

Итак, я распорядилась об ужине для детей, пожелала им спокойной ночи и потом ужинала с Коннаном в комнате, которая в доме была известна как зимняя гостиная. Пламя свечей придавало ей уютный и какой-то таинственный вид, и я повторяла себе, что происходящее не может быть реальностью — это сон, от которого я должна быть готова проснуться в любой момент.

От молчаливости Коннана не осталось и следа — он оживленно рассказывал мне о доме, который по его словам был построен в форме буквы «Е» в честь королевы Елизаветы I. Он даже набросал на салфетке чертеж дома, объяснив расположение комнат.

Я сказала ему, что дом мне уже успел понравиться, хотя я еще почти ничего не видела, и добавила, что ему очень повезло, что он оказался владельцем двух таких прекрасных домов.

— Каменные стены не делают человека счастливым, мисс Ли. Важно, какой жизнью живет человек в этих стенах.

— И все же, — настаивала я, — совсем нелишне сознавать, что жизнь проходит в обстановке красоты и уюта.

— Я согласен. И я не могу не сказать вам, как я рад, что вы находите оба моих дома красивыми и уютными.

После ужина он предложил вернуться в библиотеку и сыграть в шахматы. Я с удовольствием согласилась.

Мы сидели в этой прекрасной комнате с резным потолком и пушистым ковром на полу, освещенной лампами, чьи абажуры были сделаны из искусно расписанного китайского фарфора. Я чувствовала себя счастливее, чем когда-либо.

Он расставил на доске фигуры из слоновой кости, и мы начали игру.

Мы играли молча, но наше молчание не было напряженным. В нем были покой и умиротворение, которые с тех пор навсегда были связаны в моей памяти с этой комнатой.

В какой-то момент я оторвала взгляд от доски и, посмотрев на Коннана, встретилась с его глазами. В них была непонятная мне задумчивость, словно он внимательно изучал меня. Он позвал меня сюда с какой-то целью, пришло в голову мне. Но с какой? Я вдруг почувствовала легкую тревогу, но она улетучилась так же быстро, как и появилась.

Обдумав ход, я передвинула свою фигуру, и Коннан сказал:

— А-а, мисс Ли, дорогая моя мисс Ли, мне кажется, вы попались в мою ловушку.

— Не может быть! — воскликнула я.

Он сделал ход слоном, и мой король оказался под угрозой. Я совершенно забыла про этого слона.

— Боюсь, что это… Нет, пока не мат. Шах, мисс Ли.

Я поняла, что отвлекшись на минуту от игры, я оказалась на грани проигрыша, который с каждым следующим ходом становился все более очевидным.

Наконец, смеющийся и в то же время ласковый голос Коннана произнес:

— Мат, мисс Ли.

Я сидела, уставившись на доску. Он сказал:

— Это было не очень честно с моей стороны, мисс Ли. Я воспользовался вашей усталостью с дороги.

— Нет, — сказала я быстро, — я подозреваю, что вы играете лучше меня.

— А я подозреваю, мисс Ли, — ответил он, — что мы с вами прекрасно подходим друг другу.

Вскоре после окончания игры я пожелала ему спокойной ночи и пошла к себе.

Я легла в постель, но уснуть не могла. Я была слишком счастлива. Я перебирала в памяти минуту за минутой весь сегодняшний вечер и повторяла слова, сказанные Коннаном напоследок: «Мы с вами прекрасно подходим друг другу».

* * *

Следующий день был столь же приятным и полным неожиданностей, как и первый вечер. Утром я позанималась с детьми, а после ланча Коннан повез нас на прогулку. Он повез нас вдоль берега, и мы увидели поднимающуюся из воды скалу Святого Михаила.