Джен Хадсон - Храбрая леди

Сахарная Энн сидела на сундуке в пустой передней; в одной руке она держала бутылочку с настойкой опия, в другой — бутылку бренди, пытаясь решить, какой выход ей избрать из нынешнего положения — забыться навсегда или на время.

Она не думала о письме, которое пришло недавно: знакомых в Новом Орлеане у нее не было, да и почерк на конверте оставил ее совершенно равнодушной. К тому же у нее полно других забот и переживаний, куда более важных, чем какое-то письмо.

Она знала, что возле дома ее караулит остроносый мужчина из агентства Пинкертона. Ну почему бы этим детективам не поверить ей? Не важно, что они нашли какой-то глупый документ в офисе Эдварда; она на самом деле не имела никакого понятия, где он сейчас. Абсолютно никакого.

Чей-то голос с заднего двора позвал ее.

— Здесь я, — ответила она, вставая и направляясь на зов.

Беатрис Ралстон, ее соседка и самая близкая подруга во всем Чикаго, вошла в переднюю.

— О, Энн, я только что вернулась из Коннектикута. Все забрали? Все вынесли?

— Все: дом, мебель, ну то, что не украл Эдвард. Мне остались несколько сундуков с одеждой и кое-какие личные подарки. — С рыданиями молодая женщина упала в объятия подруги. — О Беа, никогда в жизни я никому не радовалась так, как тебе сейчас. Милостивый Боже, я совершенно потеряна, одинока и просто не знаю, куда мне обратиться. Я превратилась в парию для друзей. Кажется, нет ни единой души, которая не считала бы меня сообщницей Эдварда, участницей его махинаций с акциями железной дороги. Они думают, что из-за меня потеряли свои деньги.

Сахарная Энн ожидала слов успокоения от подруги, но Беатрис, вместо того чтобы утешить ее, высвободилась из объятий.

— Я уверена, ты найдешь выход. Ты всегда отличалась находчивостью. Даже в школе-интернате ты выкручивалась из любой ситуации без всякой посторонней помощи. Разве у тебя нет родственников в Техасе или еще где-нибудь?

Прохладный тон Беатрис удивил Сахарную Энн.

— У меня есть двоюродная сестра в Галвестоне, но я ничего не слышала о ней уже много лет… Может быть, сейчас ее даже нет в живых. Я надеялась, что, возможно, ты…

— Боюсь, ты ожидаешь от меня чересчур многого. Уже тем, что сейчас прокралась к тебе, я бросила вызов Роберту. Ты не можешь ждать от меня помощи. Он запрещает мне иметь с тобой дело и даже разговаривать.

Сахарная Энн ошеломленно смотрела во все глаза на ту, которую считала своей истинной подругой.

— Запрещает?

Щеки Беатрис заалели, она отвела глаза.

— Надеюсь, Роберт не думает, что я участвовала в махинациях Эдварда?

Беатрис не ответила, и Сахарная Энн почувствовала, как сердце ее оборвалось.

— Или ты считаешь, что я обманула своих собственных друзей, обворовала вкладчиков?

— Что чувствуем мы с Робертом, не важно, не в этом дело. Роберт — президент банка, и он заявляет, что наша репутация должна быть безупречной. Очень многие люди полагают, что ты заодно с Эдвардом; по мнению Роберта, агентство Пинкертона подозревает…

— Роберт говорит! Роберт считает! А ты-то сама что думаешь?

Чем дольше Беатрис молчала, тем больше ярость охватывала Сахарную Энн.

— Разве ты не помнишь, что я была в бреду, лежала в постели с ужасной лихорадкой, а Эдвард, жалкий негодяй, за которого я, идиотка, вышла замуж, не только украл все мое наследство, но и очистил сейф, забрал шкатулку с драгоценностями, мои меха, картины, серебро — все, что только смог унести, и уехал среди ночи со своей любовницей? Чего он не забрал тогда, то теперь унесли кредиторы. У меня нет ничего, но я не виновата ни в чем, если только в том, что я самая большая дура из всех дур на свете.

Беатрис старательно изучала свои пальцы.

— Прости, — прошептала она, потом повернулась и исчезла из дома через задний вход, как и вошла.

Сахарная Энн внезапно поняла, что ее последняя надежда испарилась. Она цеплялась за соломинку, надеясь на возвращение Беатрис, в полной уверенности, что та поможет ей в столь тяжелые времена. Теперь она осознавала всю безнадежность своего положения и то, как относится к ней подруга сейчас, в момент, когда новость о растрате Эдварда дошла до нее из Чикаго. Беатрис уезжала из города в Коннектикут ухаживать за тяжелобольной матерью. Энн готова была поставить на последнюю пару шелковых чулок, что у матушки Беа не было ничего серьезнее насморка.

— Ты — жалкая трусиха! — вопила она вслед Беатрис. — Ты стыдишься, что была моей подругой!

Возбужденная собственным гневом, Сахарная Энн вернулась обратно в комнату, где на сундуке стояли бутылки с опием и бренди.

— Черт побери! — не унималась она. — Будь проклято твое коварное сердце, Эдвард Аллен Херндон! — Схватив бутылку бренди, она швырнула ее в стену. Бутылка разбилась вдребезги; жидкость выплеснулась и стала медленно стекать по обоям. — Черт бы побрал и тебя, дедушка Джейкоб, за то, что ты заставил меня выйти замуж за обманщика, вора и жалкого ублюдка! — Бутылка с настойкой опия отправилась следом. — И будь проклято все мое семейство за то, что умерло и оставило меня одну! Проклятие! Проклятие! Проклятие!

Она упала на колени, уткнулась лицом в ладони и заплакала.

Через несколько минут раздался стук дверного молоточка в переднюю дверь. Стук разносился по всему пустому дому, и Сахарная Энн резко встала на ноги.

Размазывая слезы по щекам, она шагнула к двери, готовясь высказать детективу все, что о нем думает. Но то был не детектив; перед ней стоял брат миссис Чапмэн, Альфред. Если бы не Кора Чапмэн, ее прежняя домоправительница, то Сахарная Энн оказалась бы в еще более ужасном и затруднительном положении. Сердобольная миссис Чапмэн, которая теперь управляла пансионом другого своего брата, приняла Сахарную Энн к себе как постоялицу. По крайней мере у нее есть еда и постель на какое-то время.

Альфред снял кепку.

— Мэм, Кора сказала, что надо привезти сундуки.

— Да, спасибо. — Сахарная Энн отошла в сторону и впустила его в дом. — Вот эти три и один в комнате.

Она терпеливо ждала, пока Альфред загрузит сундуки в свой пустой пивной фургон. Когда он предложил ей руку и помог сесть на место кучера, она поблагодарила его так любезно, словно он был прекраснейшим из всех джентльменов на Прерия-авеню и Мичиган-авеню.

«Рано или поздно, несмотря ни на что, я найду тебя, Эдвард Херндон, и заставлю заплатить за все, что ты сделал!»

Она сидела, высоко подняв голову, а пивной фургон катился вниз по Гранд-бульвар. Сахарная Энн покидала чикагское общество.

Октябрь 1885 года

О нет! Пожалуйста, нет!

Ее сердце неистово колотилось. Энн Спайсер Херндон — нет, не Херндон, в ее памяти должно стереться это презренное имя — присела у корзин, сложенных возле далласского депо. Дыхание было частым, изо рта вырывались облачка пара и улетали в дождливый холодный серый рассвет.

Поезд, готовясь остановиться, зашипел и выпустил длинный шлейф пара, который повис низко над землей. Колеса, скрытые туманом, подползли к платформе, к тому укромному месту, где она ожидала поезда. В маленькой кожаной сумке лежало все самое необходимое, включая остатки денег, билет, письма. Ручка сумки была надежно обмотана вокруг запястья, обтянутого черной кожаной перчаткой. Сахарная Энн судорожно сжимала воротник черного пальто; в другой руке она держала тяжелый гобеленовый чемодан и зонтик с ручкой из черного дерева.

Это наверняка человек из агентства Пинкертона, она видела его в ресторане рядом с депо. Она была уверена. У него такая же отвисшая челюсть, тот же острый нос и торчащий кадык, как у одного из людей, которые беспокоили ее все эти недели. Он казался ей самым настоящим пронырой в очках в золотой оправе.

Как мог этот человек догнать ее здесь? Она была слишком осторожна и взяла с собой лишь самое необходимое, оставив остальные вещи в сундуках у миссис Чапмэн, чтобы отправить их по морю к миссис Ла Вин, бабушкиной родственнице, в Галвестон. Сахарная Энн с большой осмотрительностью провела лишний день в Сент-Луисе и еще один в Далласе, надеясь, что любой, кто, возможно, преследует ее, подумает, что один из этих городов и является ее конечной целью.

Вспомнив убогие комнатенки, из которых она только что уехала, где пахло коровами и капустой, где ползали бог знает какие паразиты, Сахарная Энн задрожала. Если бы она не оказалась в столь отчаянном финансовом положении, то никогда и ни за что не переступила бы порог подобного заведения. Главные обитатели тамошних мест — громкоголосые и грубые люди, в основном мужчины; даже придвинув умывальник в двери, Сахарная Энн не могла всю ночь сомкнуть глаз от страха.

Отчего бы этим чертовым пинкертонам не оставить ее в покое? Почему они гонятся за ней? Почему не верят, когда она говорит, что понятия не имеет, где деньги?

Подняв вдовью вуаль, чтобы лучше видеть, Сахарная Энн оглядела грубый настил. Скосив глаза, она вглядывалась в туман и наблюдала за пассажирами, направляющимися к поезду. Очкастого проныры не было среди них. Возможно, ей всего-навсего померещилась его физиономия. Снова спрятавшись за корзины, она вздохнула с некоторым облегчением. Если бы только ей попасть в Галвестон незамеченной, Триста Ла Вин, ее последняя оставшаяся в живых родственница, наверняка помогла бы ей. Несмотря на то что она испытывала крайне неприятное чувство, признавая собственное поражение, Сахарная Энн отчаянно нуждалась в помощи. Кроме всего прочего, она была совершенно без сил, чтобы бежать дальше.

В животе заурчало, и это значило, что она слишком проголодалась. Вчера Сахарная Энн не обедала, чтобы иметь возможность хорошенько подкрепиться перед отъездом.

На другой стороне грубо сколоченной платформы вспыхнула спичка. Сахарная Энн застыла, потом быстро повернулась на свет.

— Вам помочь, мэм?

Протяжная речь, характерная для обитателей техасской глубинки, успокаивала слух. Все в нем — от ботинок до широкополой, надвинутой на глаза черной шляпы — было большое, темное и угрожающее.

Мужчина подошел слишком близко, чрезмерно близко, и поднес спичку к тонкой сигаре. Свет пламени осветил его лицо, точнее, то, что можно было успеть разглядеть на этом лице: густые черные усы, редкую бороду, спутанную и в полном беспорядке — похоже, она не встречалась с бритвой в течение недели или даже больше.

— Мэм, так вам нужна помощь? — Сощурив светлые глаза, незнакомец погасил спичку и отбросил в сторону.

Сахарная Энн приосанилась и спросила как можно увереннее:

— А почему вы решили, что мне нужна какая-то помощь, сэр?

— Да потому что вы прятались за этими корзинами, как загнанный в угол кролик. А моя работа — замечать все такое. — Он приподнял шляпу. — Уэбб Маккуиллан, мэм. Капитан. Техасский рейнджер. — Он сдвинул шляпу и расстегнул пальто, чтобы показать серебряную звезду на своем жилете.

Сахарная Энн не знала, то ли ей запаниковать, то ли, напротив, вздохнуть с облегчением. Каждый знал о грубости техасских рейнджеров. По крайней мере он не детектив из агентства Пинкертона, но каков закон в Техасе? Этот капитан должен будет предупредить агентов? Вряд ли. Она так далеко от Чикаго.

— Капитан Маккуиллан. — Сахарная Энн быстро кивнула: — Сэр, причина… моей осторожности заключается в том, что джентльмен подозрительного вида, как мне показалось, следует за мной, и я забеспокоилась. Но, похоже, я увернулась от него. А теперь извините, мне пора на поезд.

— Я прослежу за вашей безопасностью во время посадки, мэм. — Высокий рейнджер перекинул потрепанные седельные сумки через плечо, подхватил чемодан и предложил Сахарной Энн руку.

Быстро выдернув у него свою сумочку, она поняла, что ей ничего не остается, как принять галантное предложение, — в том случае, если тип, которого она заметила, на самом деле человек Пинкертона, ей не следует скандалить и привлекать к себе излишнее внимание.

По дороге к поезду, идущему в Хьюстон, она не проронила ни слова и остановилась, лишь когда они дошли до ступенек вагона.

— Большое спасибо, сэр. А сейчас давайте мне мой чемодан.

— Я внесу его в вагон, мэм. Он на самом деле тяжелый.

Все еще сомневаясь, не устроить ли ей сцену, Сахарная Энн подобрала юбки и вошла в вагон. Он был больше чем наполовину полон, но она легко нашла место, прислонила зонтик к стене, потом осторожно села, опустила сумку рядом с собой и приготовилась к дальней дороге. Ей предстояло ехать целый день. Рейнджер убрал чемодан от ее ног, потом бросил рядом с ним седельные сумки. Когда он уселся напротив, Сахарная Энн пробормотала: