Мэри Бэлоу - Хранимые ангелами

После этого она шла еще с полчаса. Снег валил все сильнее, устилал все вокруг толстым слоем, она проваливалась в него, находить дорогу становилось все труднее. И не было никаких живых изгородей, которые помогли бы ей хоть как-то сориентироваться. И почти ничего не было видно. Сначала ей казалось, что она видит на несколько ярдов вперед. Затем поняла, что только на несколько шагов. Все вокруг нее было белым и до ужаса неразличимым.

О, да, ей становилось все более жутко. Что же делать? Казалось, ничего не оставалось, кроме как продолжать идти вперед и надеяться, что она не потеряет дорогу. Она не могла припомнить, чтобы снегопад, который ничего не предвещало, начинался когда-нибудь так неожиданно. Или чтобы так быстро намело столько снега.

А затем, как раз тогда, когда испуг начал перерастать в панический страх, она увидела свет. Или то, что на мгновение показалось светом, вспыхнувшим сквозь ослепительную белизну снега и мрак серого дня. Затем все исчезло, и она в панике подумала о миражах в пустыне – но где она вообще могла слышать о них?

А потом это снова появилось там же. И она поняла, что это был не свет, а человеческая фигура – объемистая фигура женщины в серой шляпе, целиком укутанной в серый плащ. Каким же образом абсолютно серая фигура на мгновение показалась похожей на свет лампы? Но этот вопрос она задала себе намного позже. В тот момент она могла только рыдать от облегчения, хотя вовсе не была уверена в том, что женщина не заблудилась и не испугана так же, как и она.

По крайней мере, она была человеком. По крайней мере, ушло жуткое чувство беспомощности и одиночества.

– Я подумала, что здесь кто-то есть, – голос женщины успокаивал, и он вовсе не был испуганным или растерянным. Она поцокала языком. – Вам бы лучше зайти внутрь, милочка. Там тепло. И чайник вскипел. Я приготовлю вам чашку хорошего чая.

Внезапно Джун увидела позади этой женщины темно-серую массу постройки – маленького домика с соломенной крышей. Женщина взяла ее за руку и решительно повела к нему. Самый великолепный особняк, который она когда-либо посещала, не выглядел в глазах Джун более желанным.

– Ах, – сказала она, когда они зашли внутрь, и женщина в сером плотно закрыла за ними дверь. – Ах, благодарю вас. Но как Вы узнали, что я была там? Я легко могла пройти мимо. Я могла вообще не увидеть ваш дом. Мне страшно подумать, что это могло случиться.

Домик выглядел уютнее всех домов, которые она когда-либо видела, хотя мог целиком поместиться в спальне, ожидавшей ее в Хэммонд-Парке. Большую часть его занимала комната, служившая одновременно и кухней, и гостиной. Из нее был вход в другую комнату, по-видимому, спальню. В очаге бойко потрескивал огонь, чайник над ним весело пел свою песенку.

Было так тепло и уютно, что Джун от радости почему-то хотелось заплакать. Что она и сделала, к своему величайшему смущению.

– Ну что вы, милочка, – сказала женщина в сером. Она подошла к Джун и, стоя перед ней, начала развязывать ленты ее капора и расстегивать пуговицы на плаще так, словно Джун была ребенком и не умела делать это сама. – Теперь вы в безопасности. Теперь все будет хорошо. Ваши блуждания закончились.

Она чувствовала себя в безопасности. Она чувствовала себя счастливой, несмотря на отдаленное и смутное беспокойство о Бене и Молли, и о том, что подумают ее родственники в Хэммонде.

Женщина в сером сняла свой плащ и шляпу, обнаружив опрятное, но немодное платье из серой шерсти и золотистые с сединой волосы, собранные в аккуратный узел на затылке. Она была полной и неприметной, ей могло быть сколь угодно от сорока до шестидесяти, хотя морщин на ее лице не было. Джун, которую лишь совсем недавно отпустил страх от испытанного почти смертельного приключения, подумала, что это, наверное, самое красивое лицо, которое она когда-либо видела.

– Благодарю вас, – глупо повторила она снова. А затем оказалась сидящей возле очага в кресле, в котором чувствовала себя удобнее, чем в любом другом, в котором когда-либо сидела. В руке у нее была чашка чая, а на тарелке, стоявшей на подлокотнике, ломоть хлеба с маслом.

– Ох, – она на миг прикрыла глаза, – я никогда не пила такого вкусного чая.

Полная леди, стоявшая перед очагом, довольно улыбнулась.

– Я – Джун Николс, – сказала виконтесса. – Я ехала в Хэммонд-Парк на празднование Рождества, когда у моей кареты сломалась ось. А потом пошел снег. И вот теперь я навязала вам свою компанию, а моя семья будет волноваться. И моего кучера и горничную тоже застигнет снегопад.

Ее спасительница наклонилась к ней и ласково погладила по плечу.

– Элси Паркс, – представилась она. – Вам не о чем беспокоиться, милочка. Те двое будут в безопасности. И никто не будет волноваться. Все будет хорошо.

Разумеется, в этих словах не было никакого смысла. Откуда госпожа Паркс могла знать, что Бен и Молли не затеряются в снегу? И откуда она могла знать, что в Хэммонде не будут волноваться, если видели, что началась метель, а она не приехала? И все же Джун почувствовала себя странным образом успокоенной. Она расслабилась. Полностью.

Это было такое спокойное место. Самое спокойное место на свете. Она снова улыбнулась и поднесла чашку к губам.

– Благодарю вас, – еще раз повторила она.

Виконт вдруг понял, что думает о том, где Джун проводила Рождество в те годы, когда в Хэммонд приезжал он. У нее не было никого, кроме отца. И, конечно, всей его семьи, принявшей Джун как родную, когда ее отец женился на его тетке.

Где она проводит Рождество в этом году? На этот раз был ее черед посещать Хэммонд, но у нее оказались другие планы, и в Хэммонд следовало приехать ему. Так написала его бабушка, но не сообщила, каковы эти планы.

У нее были друзья. Он иногда слышал о ней, хотя не видел более пяти лет. Вначале он ожидал, что через его поверенного, который занимался ее делами, она попросит выделить средства на маленькое домашнее хозяйство, чтобы спокойно жить одной. Он беспокоился о ней. Ей в то время было только двадцать. Но этого так и не случилось.

Он был рад, что у нее были друзья. Он был рад, что у нее была своя жизнь.

Он задавался вопросом, были ли у нее любовники. Но никогда не было ни малейшего намека на скандал.

Сейчас ей только двадцать два. Столько же, сколько было ему, когда он женился на ней. Тогда она была ребенком, красивым невинным ребенком. Ему казалось, что именно в этом он нуждался после ужасов войны. Он жаждал молодости, невинности, красоты и спокойствия. И поэтому, когда все это ему предложили, он завладел этим и невольно уничтожил меньше, чем за три месяца. О да, меньше. Она оставалась с ним всего три месяца прежде, чем сбежать и вернуться к своему отцу. Но все было разрушено еще до этого.

Он не поехал за ней, чтобы вернуть назад, даже несмотря на то, что ее отец и мачеха – его дядя и тетя – выполнили свой долг и сообщили ему, что она у них.

С тех пор он ее не видел.

И твердо сказал себе, что не испытывает ни малейшего желания видеть снова. Ему было жаль, что он не может каким-либо образом освободить ее, но это было невозможно. Никаких причин для аннулирования брака не было, а развод он вообще не рассматривал, даже если бы имел доказательства ее неверности. Его собственная неверность основанием для развода являться не могла.

Самое лучшее, что он мог сделать для нее, это держаться подальше. Держаться подальше от ее жизни. И для него самого так тоже было лучше. Каждый раз, когда он думал о Джун, чувство вины лишало его покоя. Порой он испытывал к ней ненависть, что заставляло его чувствовать себя еще более виноватым.

Несмотря на зиму, он ехал в Хэммонд-Парк на парном двухколесном фаэтоне. Ему не нравилось сидеть запертым в карете, да и погода уже почти неделю была не по сезону устойчивой и теплой. Карета с его камердинером и багажом должна была прибыть позже.

Ни с того ни с сего ему стало зябко и он поглубже натянул свою бобровую шапку и поплотнее запахнул пальто с многочисленными пелеринами. Внезапно что-то холодное и влажное опустилось ему на лицо и отвлекло от мрачных мыслей о печальном состоянии его брака. С некоторым удивлением он понял, что это был снег. И увидел, как эти белые крапинки испестрили его пальто и каштановые крупы его лошадей.

Снег?

Он посмотрел вверх и вокруг себя и с некоторым изумлением заметил, что незаметно для него небо затянулось тяжелыми тучами, и неожиданно потемнело, несмотря на то, что была середина дня.

Какого дьявола погода так быстро испортилась?

Он прикинул, что все еще находится в шести-семи милях от Хэммонда. И если хочет добраться туда, пока еще можно видеть дорогу и снегопад не сделал поездку опасной, то должен ехать быстрее. Он надеялся, что остальные члены семьи и гости уже добрались.

Но казалось, что не только неожиданная смена погоды, но и сама судьба – все против него. Полчаса спустя его лошади проваливались в глубокий снег почти по колено, и ему пришлось спрыгнуть с высокого сиденья и вести их в поводу из опасения, что они поскользнутся и покалечатся. Снег укрыл все вокруг белым покрывалом, уже в нескольких шагах трудно было что-то различить. Дороги не было видно и он больше не был уверен, что находится на ней. Он даже не был уверен, что выбрал правильное направление.

Черт побери, подумал он. Заблудился практически в нескольких милях от дома его бабушки и дедушки. Хотя он знал, что может кружить до бесконечности. Но, конечно, он должен продолжать идти. Нельзя останавливаться и сдаваться. При одной мысли об этом он почувствовал укол страха.

Он никогда не видел ничего подобного. Проклятье, и откуда что взялось?

А затем, именно тогда, когда он, по меньшей мере, дюжину раз пробормотал своим лошадям что-то бодрое, чего сам отнюдь не чувствовал, ему показалось, что он видит вспышку света.

Свет в середине дня? Он напряг глаза, пытаясь снова найти его. А почему бы и нет? Для любого, имеющего лампу, вполне разумно зажечь ее в такой день. Но свет исчез. На миг он почувствовал что-то очень похожее на панику.

А затем увидел какие-то очертания, что-то маленькое и серое, показавшееся там, где он видел свет. Облегчение, которое он при этом испытал, было таким сильным, будто все вокруг озарилось солнцем, поскольку это оказались очертания человека. Ведь только что мир казался ему огромным и странно безлюдным. Он увидел, что это мальчик, невысокий паренек, одетый в теплую и удобную серую одежду, волосы и лицо которого почти скрывались под огромной кепкой. И настолько странно было обнаружить эту маленькую фигурку среди разгулявшейся непогоды, что это ошеломило Эллиота Николсона, виконта Гаррета. Намного позже его осенило, что еще более странным было то, что, на первый взгляд, эта фигурка и была тем самым светом, который он видел.

– Эй, парень, – спросил он. – Ты потерялся?

Так или иначе, но забота о чьей-то безопасности, кроме собственной, вызвала у него прилив сил. Но мальчик посмотрел на него, слегка запрокинув голову, чтобы хоть что-то увидеть из-под нелепой кепки, и усмехнулся нахально и весело.

– Я-то нет, – ответил он. – А вот вы, приятель, да. Впрочем, теперь уже нет. Вас нашли. Следуйте за мной.

Эллиот вдруг осознал, что позади мальчика заметны очертания чего-то большого и еще более серого – какое-то строение. Когда он привел к нему храпящих лошадей, то увидел крытый соломой дом. Но паренек сначала направил его к сараю возле дома, достаточно большому, чтобы разместить лошадей. В нем хранился большой запас свежей соломы и сена, хотя не было никаких признаков других животных. Какое это было облегчение – попасть из снегопада в укрытие. Огромное облегчение. И только тогда, когда он с помощью мальчика обихаживал лошадей, он осознал, насколько был бы близок к гибели через час-другой, если бы его никто не нашел.

– Что ты делал снаружи в такую погоду? – спросил он мальчугана. – Ты услышал, как я иду?

Мальчик дерзко и снисходительно усмехнулся. Эллиот прикинул, что парнишке, должно быть, лет восемь. У него были морковно-рыжие волосы и гармонировавшие с ними веснушки. Его уши торчали по бокам головы, как две ручки от чашки. Все это стало заметно, когда он снял кепку и повесил ее на гвоздь в сарае.

– Я знал, что вы пришли, – сказал он. – Теперь, приятель, вы в безопасности. Теперь все будет хорошо.

Эллиот перестал замечать его потешную внешность. Ребенок говорил как мать, успокаивающая своего испуганного ребенка. Ладно, он действительно был напуган. Возможно, мальчуган спас ему жизнь.

– Заходите в дом, – сказал мальчик, когда они закончили дела. – И выпейте чашку чая. Хотя я не думаю, что вы очень любите чай.

Эллиот усмехнулся.

– Сейчас чай покажется мне напитком богов.

Когда он вошел в дом, его мгновенно охватило ощущение чего-то маленького, теплого, уютного и необычайное чувство покоя. Это был всего лишь скромный коттедж, а комната – кухней и гостиной одновременно, с самой простой и практичной мебелью, с земляным полом, покрытым несколькими домоткаными ковриками. В очаге горел огонь, распространяя тепло и озаряя всю комнату веселым светом.