Пенелопа Уильямсон - Хранитель мечты

Арианна уже успела усвоить, что Рейн способен держать в узде самый яростный гнев, так сказать, превращая геенну огненную в ледяную пустыню. Ледяной гнев был страшен, но до сих пор она и представить не могла, как выглядит Рейн, ревущий от ярости, Рейн с налитыми кровью глазами и сжатыми кулаками. Оказывается, это выглядело нелепо, и она расхохоталась бы, если бы не воспоминание о Сибил, уютно устроившейся в его объятиях.

Он спрыгнул с коня и понесся к ней, пыхтя, фыркая и изрыгая огонь, — точь-в-течь тот самый легендарный дракон, имя которого он носил.

— Дьявол и вся преисподняя, дьявол тебя побери! — орал он. — Что, во имя дьявола, взбрело тебе в голову?

Арианна высоко подняла подбородок и посмотрела на мужа сверху вниз, потому что знала, что он терпеть не может этот взгляд.

— Что ты здесь делаешь, муж мой? Разве твое место не рядом с прекрасной Сибил? Путь сюда не близок, и она, должно быть, успела соскучиться... успела затосковать по твоим сладостным объятиям.

— Что я здесь делаю? Нет, что ты здесь делаешь? — отпарировал Рейн (щеки его слегка покраснели, но челюсть воинственно выпятилась, и он замахал руками). — Тебе вот-вот рожать, так какого ж черта ты шляешься в одиночку по чертовым пустошам?

В какой-то мере Арианна сознавала, что долгая прогулка на этот раз не пошла ей на пользу, поскольку кожа ее покрылась испариной, она чувствовала слабость, но она стиснула зубы, намереваясь достаточно помучить мужа, прежде чем простить его.

— Разве тебе не все равно, где я и что делаю? Кто, в конце концов, я такая? Иди, люби свою Сибил.

В ответ Рейн разразился такими ругательствами, что покраснели даже ко всему привычные уши Арианны.

— Я люблю не Сибил, а тебя, тупоголовая девчонка! Я люблю тебя, слышишь?

— Это теперь ты так запел!

— Да, теперь я запел так, — подтвердил Рейн, несколько сбавив тон. — Я люблю тебя, моя маленькая женушка.

— Это не в счет.

— Что ты имеешь в виду? Как это не в счет? — завопил Рейн так громко, что она отскочила бы, если бы могла. — Интересно знать, как это может быть не в счет, черт побери!

— Потому что я почти сказала эти слова за тебя. Другое дело, если бы они вырвались прямо из глубины твоей души...

— Господи, смилуйся! — Рейн вцепился обеими руками в волосы, показывая этим жестом, что женское упрямство превысило мужское долготерпение.

Неожиданно на лице Рейна возникло очень странное выражение, одновременно рассерженное и лукавое.

— Знаю, чего ты хочешь, знаю, — сказал он, погрозив Арианне пальцем, как добродушная кабатчица прожженному выпивохе. — Что ж, будь по-твоему... все равно я знал, что рано или поздно этим кончится.

И он стянул через голову рубаху таким яростным рывком, что та вырвалась у него из рук и улетела куда-то между камнями. Тонкая сорочка отправилась в противоположную сторону. Прислонившись к одному из стоящих камней, Рейн стянул сапог с одной ноги, потом с другой и начал расстегивать пояс штанов.

Только тут Арианна, которая смотрела на него, растерянно моргая, наконец сообразила, что он раздевается догола.

Нет, не может быть, чтобы он собирался... нет, только не Рейн, не это воплощение больного самолюбия!

— Рейн, что ты делаешь?

Вместо ответа тот развязал шнурок на подштанниках и яростно их сорвал. Теперь он точно остался в чем мать родила.

— Рейн, я хочу знать, что ты задумал! — Он опустился на колени в сухо шелестящую траву и взял обе руки Арианны в свои.

— Ты всегда хотела, чтобы я встал перед тобой голым на колени, как тот болван в песне Талиазина. Я знаю, что хотела! Вот, я это сделал!

Он начал говорить как бы с бравадой, сердитой и веселой одновременно, но постепенно голос его смягчился. Арианне еще ни разу не приходилось видеть на лице мужа такого выражения: на нем была сейчас не просто нежность, а сама душа, раскрытая до последних тайников. Она знала, какими темными и жадными могут быть его глаза, но никогда прежде не видела такого откровенного, незащищенного их взгляда.

— Я люблю тебя, Арианна, жена моя, жизнь моя! Cariad.. любимая. Я буду любить тебя до последних своих дней.

Он стоял на коленях, и любовь его, душа его были не только в протянутых руках, но и в лице, во всем теле. Это, конечно, было нелепо, романтически глупо, но Арианна была тронута до слез. Господи Боже, как же она любила этого человека!

Она открыла рот, чтобы высказать это, но из него вырвался только крик. Она начала оседать, и Рейн подхватил ее, осторожно опустив туда, где трава была мягче и гуще.

— Арианна!

— Ребенок, Рейн, — еле слышно прошептала она, пронзенная болью жесточайшей схватки, быстро перешедшей в потугу. — ...Ох... он сейчас родится!

— О, Господи... о, дьявол!

Рейн начал было подниматься, но сел снова. Схватился за волосы. Вскочил, забегал, сел.

— Только не паникуй! Нет никаких причин для паники! — закричал он голосом человека на грани истерики.

Он коснулся щеки Арианны трясущейся рукой, вскочил и забегал между камнями в поисках разбросанных предметов одежды. У него был такой нелепый, такой забавный вид, что Арианна невольно хихикнула вопреки болям от участившихся потуг.

Услышав сдавленный смех, Рейн вернулся и присел рядом, зачем-то держа в охапке свою одежду. Он тяжело дышал и, успокаивая Арианну, старался говорить размеренно, не торопясь, но было видно, что это дается ему с трудом, что он испуган по-настоящему, почти до отчаяния (такого, должно быть, с ним не случалось за всю взрослую жизнь). До этого Арианна думала, что невозможно любить сильнее, но теперь любила его еще больше.

— Моя маленькая женушка, мне придется оставить тебя одну буквально на несколько минут. Я только съезжу в замок и вернусь с подводой...

Он держался таким молодцом и был с ней так мил, что Арианна отдала бы все, лишь бы не подвергать его испытанию, которое предстояло им обоим. Но, увы...

Боль вгрызлась в тело и рванула плоть острыми кровожадными зубами. Арианна схватила Рейна за руку и тоже рванула его, почти опрокинув на себя.

— Рейн, у нас нет времени! Ребенок уже пошел!

Несколько секунд он смотрел на нее круглыми от ужаса глазами, потом перевел взгляд на раскачивающийся огромный живот.

— О, милосердный, добрейший Иисус! О, Господь всепрощающий... о дьявол! Арианна, клянусь, ты нарочно это делаешь! — Казалось, это умозаключение вернуло ему силы, и он решительно завернул на талию подол ее платья. — Боже Милостивый, заступи и спаси! Уже видно ее голову!

— Не ее... а его... — прошептала Арианна, тяжело дыша. — Что ты за упрямец... это будет мальчик, говорю тебе!

— Господи, да она лысая как коленка! Лысая, как столетний старик!

— Это он, черт тебя возьми! Ты все врешь! У него, конечно, черные как... как вороново крыло волосы, а глаза серые, как дым костра...

— По-моему, остальное тоже выходит, хотя, точно не знаю... да тужься ты!

Арианна с усилием приподнялась, и смогла увидеть лишь, что Рейн протянул руки куда-то между ее ног.

— Арианна, ради Бога! Будешь ты тужиться или нет?

— Я тужусь, разрази тебя гром!

— Значит, тужься сильнее! Я же не могу один все сделать!

Арианна собралась всю свою волю в кулак и поднатужилась. Она поднатужилась так сильно, что ей показалось: она вот-вот вывернется наизнанку. Однако при этом ее переполняла обида на мужа: хорошенькое дело — кричать на женщину, когда та рожает!

— Он говорит: «Тужься сильнее!» — ворчала она сквозь стиснутые зубы. — Посмотрела бы я, как ты, нормандец, поднатужился бы на моем месте!..

В этот момент ребенок выскользнул наружу стремительно, как из катапульты. Арианна услышала возмущенный писк и рокочущий, бархатный, облегченный смех мужчины. Она лежала, глядя в синее июньское небо, и улыбалась. Если в первый раз она чувствовала себя опустошенной и измученной после родов, то теперь испытывала пьянящий восторг.

Чуть позже она повернулась. Рейн держал новорожденного в руках. Малютка выглядел красным да к тому же сморщенным, как старый бобовый стручок, забытый на огороде. И все же она уже чувствовала всеобъемлющую любовь, которую испытывает каждая мать, когда впервые видит свое новорожденное дитя.

Она заметила, что муж ведет себя на редкость умело и расторопно. Он ловко перерезал пуповину кинжалом и обтер ребенка своей сорочкой. Арианна начала посмеиваться, сначала тихо, потом все громче и, наконец, расхохоталась в полный голос.

— Что, черт возьми, тут смешного? — возмутился Рейн, которого ее непочтительный смех вывел из торжественной сосредоточенности.

— Не что, а кто. Ты, муж мой. Если так пойдет дальше, женский пол начнет обращаться не к матери Беатрисе, а к тебе. Ох, и славная из тебя получится повитуха, Рейн! Ты хоть заметил, что ты все еще голый?

Он ответил не сразу. Старательно спеленав ребенка в рубаху, он положил его на сгиб руки и легонько покачал. Только тогда он посмотрел на Арианну.

— Мы оба только что были голыми, я и мой сын.

Арианна приготовила язвительную реплику, но не успела отпустить ее: усмешка на ее лице снова превратилась в гримасу боли.

— Рейн, происходит что-то странное!

— Ничего странного, — заверил тот с самым авторитетным видом. — Это выходит послед.

— Муж мой, не забывай, что я уже однажды рожала и немного разбираюсь, что к чему... ox! — Она закусила губу, пережидая потугу, не менее сильную, чем раньше. — Мне кажется, у меня будет еще один ребенок.

Лицо мужа исчезло из поля ее зрения, нырнув вниз. Когда оно появилось снова, на нем было удивительно довольное выражение.

— А ведь ты права. Давай-ка тужься снова!

— Убирайся к дьяволу, нормандец! — ответила Арианна, скрипя зубами.

Но она начала тужиться, и тужиться как следует. Пятью минутами позже она подарила мужу еще одного ребенка — на этот раз девочку.

Младенцы росли и крепли.

Как-то в разгар августа, в послеобеденное время, лорд и леди Руддлан, держась за руки, украдкой проскользнули в спальню. Впрочем, многие видели, как они исчезли там, многие снисходительно покачали головами, думая: «Уж эти двое! Ну и влюблены же они друг в друга... просто до безумия, иначе не скажешь!»

Пока Рейн наливал в кубки вино, Арианна подошла к окну и выглянула наружу. По двору важно шествовал пасечник, закутанный с головы до ног в сетчатую ткань и чем-то похожий на прокаженного. Дымокуры, подвешенные на ремне, были закинуты за спину, и Арианна подумала: «К утренним булочкам подадут свежий мед — вот вкуснота-то!» Она улыбнулась. Рейн тоже любил мед. Вообще говоря, мед был его любимейшим лакомством.

Она повернулась от окна, собираясь порадовать мужа доброй вестью, но заметила, что тот сыплет в один из кубков коричневый порошок из кожаного мешочка. Почувствовав ее взгляд, он отскочил от стола и спрятал руку с мешочком за спину, как воришка, пойманный с поличным. Щеки его покрылись бурым румянцем.

— Что это у тебя в руке? — спросила Арианна, устремляясь к нему.

— Ничего.

Арианна попробовала дотянуться до загадочного мешочка, но у Рейна была слишком широкая грудь, и ему легко удавалось держать руку за пределами досягаемости. Арианна бросилась влево, метнулась вправо... и после обманного маневра (или после того, как Рейн счел за лучшее уступить) поймала его за запястье.

— Ага, значит, что-то здесь все-таки есть. И что же это? Что ты тайком подсыпал мне в вино? — Она начала разжимать его кулак. — Сейчас же признавайся, уж не хочешь ли ты отравить меня, нормандец!

Это обвинение заставило Рейна разжать руку.

— Это всего-навсего любовное зелье, — сказал он, и румянец на его щеках стал гуще.

— Ах, любовное зе-елье! — протянула Арианна воркующим голосом и сунула нос в мешочек. — Значит, ты не мне подсыпал его... хм. В чем дело, муж мой? Неужели в последнее время я слишком часто пользуюсь известной частью твоего тела? Неужели эта часть больше не работает без помощи колдовства?

— Мне просто было любопытно! — теперь Рейн вспыхнул как маков цвет, к большому удовольствию Арианны. — Талиазин дал мне этот чертов порошок в ночь Люгназы, когда мы встретились у камней мейхирион, помнишь? В то время ты отказывалась выполнять супружеские обязанности, и я подумал... любовное зелье поможет сломить твое упрямство.

— Милорд, ваша память оставляет желать лучшего! Я бы не сказала, что ломать нужно было мое упрямство. По-моему, это вы, милорд, не желали выполнять супружеские обязанности. А что касается оруженосца, то он просто интриган!

— Но ты ведь не откажешься попробовать? — спросил Рейн с усмешкой. — Разве тебе самой не любопытно, как эта штука действует? Предлагаю нам обоим выпить понемногу.

Он поднял кубок, для верности помешал в нем пальцем и поднес к губам Арианны. Голос его стал низким, убеждающим.

— Сначала ты.

Арианна вцепилась в его руку, заставив убрать кубок подальше от своих губ. Она заглянула внутрь, ожидая увидеть там пульсирующий свет и белый клубящийся туман, но увидела только обычное вино с грязновато-коричневой пеной, разбежавшейся по краям. Впрочем, этого было недостаточно, чтобы убедить ее. Она не намерена была верить такому проходимцу, такому плуту, как Талиазин, и поражалась доверчивости мужа.