Сара Аллен - Хранитель персиков

Руки Уиллы непроизвольно потянулись к голове, чтобы пригладить вьющиеся, торчащие во все стороны волосы. Свои Пэкстон, как обычно, собрала в аккуратный пучок на затылке. Эта женщина всегда и во всем была безупречна.

– Бабушка не очень хорошо себя чувствует, – ответила Уилла. – Она и меня-то не помнит, не то что клуб.

– Да, я знаю. Это очень грустно, – вздохнула Пэкстон. – Но я рассчитывала поздравить миссис Джексон с твоей помощью. Передать ей через тебя подарок.

– Да, но… кажется, у меня на этот вечер уже есть планы, – пробормотала Уилла.

– О, правда? – удивилась Пэкстон.

В воздухе повисло неловкое молчание.

Его нарушило вежливое покашливание Себастиана.

– Привет, Уилла. Приятно снова с тобой увидеться. Столько лет прошло.

– Привет, Себастиан. Говорят, ты теперь вместо доктора Костово.

Себастиан Роджерс был живым доказательством того, что перевоплощение, в силу которого верила Уилла, возможно. В школе она иногда вела себя так тихо, что ровесники зачастую даже забывали о ее присутствии, но Себастиану повезло намного меньше. Уилла обладала способностью становиться невидимкой, а вот Себастиану, с его-то внешностью, такое было не под силу. Его постоянно дразнили. А теперь только посмотрите на него: дипломированный стоматолог в шикарном костюме, который наверняка стоит не меньше, чем годовое обслуживание ее джипа.

– Когда я тебя видела в последний раз, ты ходил с накрашенными глазами и в длинном лиловом пальто с погонами.

– А когда я тебя видел в последний раз, тебя арестовывали за хулиганскую выходку с пожарной сигнализацией.

– Один-один. Заходи как-нибудь в «О Натюрель» на Нэшнл-стрит – угощу тебя кофе за счет заведения.

– Может, и зайду. Ты же была пациенткой доктора Костово, ведь так? Надеюсь, ты продолжишь регулярно посещать кабинет стоматолога. Профилактика очень важна.

– А ты, я смотрю, настроен серьезно. Смерть кариесу и все такое, да?

Себастиан невозмутимо приподнял одну бровь:

– Совершенно верно.

Уилла рассмеялась и лишь сейчас заметила, что Пэкстон как-то странно на нее смотрит. Прекратив смеяться, Уилла перевела взгляд с Пэкстон на Себастиана, потом вновь на его спутницу.

– Что ж, мне пора, – сказала она наконец.

– До свидания, Уилла, – попрощался Себастиан.

А Пэкстон промолчала.

Пэкстон искоса наблюдала за Себастианом, пока они шли по коридору. Она тяжело топала на каблуках, в то время как Себастиан, в своих итальянских лоферах и с букетом гортензий в руках, двигался совершенно бесшумно.

– Не помню, чтобы в школе вы с Уиллой были особенно дружны.

– А мы и не были.

– Кажется, тебе она обрадовалась больше, чем мне.

– Это кодекс отщепенцев, – улыбнулся Себастиан. – Тебе не понять.

Пэкстон хотела спросить, что это еще за кодекс такой, но они уже стояли у бабушкиной двери.

– Ну что, леди, вы готовы к встрече с драконом?

– Нет, – честно ответила Пэкстон.

– Не бойся, я с тобой.

Себастиан положил руку ей на талию и слегка прижал к себе.

Они вошли в комнату, и Пэкстон осторожно приблизилась к кровати, на которой лежала Агата Осгуд. Пэкстон всю жизнь боялась бабушки как огня, но никому в этом не признавалась. Глядя на Агату, девушка с ужасом спрашивала себя: неужели и я когда-нибудь стану такой же?

– Бабуля Осгуд, – мягко позвала внучка. – Это я, Пэкстон. Ты спишь?

– А что – не видно? – огрызнулась Агата, не открывая глаз.

– Я сегодня с Себастианом.

Агата наконец соизволила взглянуть на посетителей:

– А, и модник здесь.

Пэкстон вздохнула, но молодой человек, улыбнувшись и подмигнув ей, ответил как ни в чем не бывало:

– Я принес вам гортензии, Агата. Вы ведь их любите.

– Это я и без тебя знаю. Только зачем вы упорно таскаете мне цветы? Мне, слепой, которая их все равно не увидит? Сколько раз я вам говорила: лучше принесите мне шоколадных конфет. Единственная осталась радость – и той лишают.

– Бабуля, но мама говорит, что сладкое тебе вредно.

– Много она понимает, твоя мама. Подай мне зубы.

– А где они? – спросила Пэкстон.

– Там же, где и всегда, – на столе, – раздраженно отозвалась Агата и села в постели. – Могла бы уже и запомнить. И с какой стати ты здесь? Сегодня не твоя очередь.

– Мне нужно рассказать тебе кое-что удивительное о «Хозяйке Голубого хребта», – ответила Пэкстон, оглядывая прикроватный столик.

– В «Хозяйке Голубого хребта» нет ничего удивительного. Держитесь от этого дома подальше. Там водятся призраки. И дай мне зубы.

Пэкстон потихоньку начинала паниковать.

– Но их здесь нет.

– Ну конечно.

Агата сбросила с себя одеяло, вскочила с кровати и оттолкнула внучку в сторону. Ощупав поверх-ность стола, она разинула беззубый рот и закричала:

– Мои зубы украли! Воры! Подлые воры!

– Поставлю-ка я цветы в воду, – сказал Себастиан.

Взяв с комода вазу из уотефордского хрусталя, он направился в ванную. А через несколько секунд выглянул оттуда и окликнул Пэкстон:

– Милая!

Девушка в этот момент стояла на коленях и, пока бабуля вопила, искала под кроватью ее зубы. Она подняла голову: Себастиан едва сдерживался от смеха. Пэкстон нравилось, что придирки Агаты ему совершенно безразличны; что он по своей воле помогает ей и от него не нужно скрывать, какая ужас-ная у нее бабушка. И пусть Себастиану известен самый большой ее секрет, а их отношения никогда не перерастут в нечто большее – она согласна и на то, чтобы все оставалось так, как сейчас.

– Кажется, я нашел Агатины зубы, – сказал Себастиан.

Агата Осгуд сидела на стуле и, поджав губы, нервно теребила кардиган, подобранный в тон платья. Точнее, она полагала, что попала в тон. Макулярная дегенерация почти полностью лишила ее зрения, но она без труда ориентировалась в комнате. Мебель была мягкой и удобной, а на обивке, как Агате однажды сказали, красовались голубые гортензии. При ярком солнечном свете она почти их различала. В комнате даже стоял маленький холодильник, который ее семейство регулярно набивало вкусностями. Агату, любившую хорошо поесть, это радовало, пусть ей и не давали достаточно шоколада. В целом она считала это место вполне сносным. На деле же это был самый лучший и, соответственно, самый дорогой дом престарелых в округе, но Агату деньги не волновали. Когда их слишком много, они становятся чем-то вроде пыли – вечно перемещаются с места на место, но руками ты их не трогаешь.

Она-то думала, что к ней прислушиваются. Думала, ее мнение для всех – закон. Родные всегда давали ей это понять, когда приходили навестить. Теперь же Агате стало ясно, что она потеряла бдительность. Ее, как и прочих, убаюкало это место, внушив, что весь мир сжался и поместился в этих стенах, вне которых больше ничего нет. Но ошеломительная правда такова, что мир за окном по-прежнему существует – и даже без ее участия.

Неужели ее сын с женой действительно купили «Хозяйку Голубого хребта»? Столько лет было потрачено на то, чтобы распустить слухи про призраков, отпугнуть от «Хозяйки» всех и каждого, а потом смотреть, как особняк разваливается, год за годом ожидая, когда он исчезнет с лица земли, а вместе с ним и то, что там произошло. И вот, пожалуйста, все труды пошли прахом.

А тут еще Пэкстон со своим юбилеем. Чего только ни делала Агата, чтобы заставить девчонку передумать: говорила мерзости, которых на самом деле не имела в виду, угрожала, хотя была бессильна исполнить свои угрозы, – все без толку. Теперь клуб возглавляла ее собственная внучка, и Агата как никогда остро ощущала недостаток былой власти.

Глупышки, да они ни малейшего понятия не имеют о том, что вообще собрались праздновать. Им совершенно невдомек, что семьдесят пять лет назад Агата и еще несколько девушек создали Женский общественный клуб для того, чтобы объединиться перед лицом опасности, ведь защитить их было некому. Но со временем их благородное создание превратилось в гадкого уродца, которого богатые дамы использовали для того, чтобы хвастаться размером подаяний. И допустила это сама Агата. Похоже, вся ее жизнь – это расплата за те давние события, которым она позволила случиться.

И празднование юбилея клуба в «Хозяйке» не простое совпадение. Совпадений вообще не бывает. Это судьба. Какая жестокая ирония, если задуматься, ведь то, что произошло в том доме, и заставило их основать свой клуб. Тайное всегда становится явным, как ни пытайся запрятать его поглубже. Именно этого всегда и боялась Джорджи.

Агата встала и направилась на пост медсестер, считая шаги. Подойдя поближе, услышала голос медсестры, которая заходила к ней утром. Какая молоденькая. Ну совсем юная – ей бы еще в скакалку с подружками прыгать, а не работать. И почему это девочкам так не терпится вырасти? Неужто они не понимают, что детство – это пора волшебства и, взрослея, мы несем невосполнимую утрату.

– Здравствуйте, миссис Осгуд.

Медсестра очень старалась, чтобы ее голос звучал приветливо, но получалось неважно. И Агата понимала, что сама была в этом виновата. В какой-то момент – лет десять назад или около того – она внезапно осознала, что если постоянно изливать желчь на окружающих, то чувствуешь себе лучше. Это обслуга спрятала ее зубы в ванной, где их нашел модник, никаких сомнений. Небось решили отомстить старухе.

– Чем я могу вам помочь?

– Если мне понадобится твоя помощь, я так и скажу, – отрезала Агата и прошаркала мимо.

Ощупывая сухими сморщенными пальцами стену и считая двери, она добралась до третьего коридора. Когда Хэм, сын Джорджи, обратился к ней, чтобы устроить мать в этот дом престарелых, Агата дала ему денег не раздумывая. Больше всего на свете она хотела помочь Джорджи и загладить свою вину за то, что однажды, когда подруге было очень плохо, она отвернулась от нее – и поэтому все изменилось самым роковым образом… Агата ревностно следила за лечением Джорджи, но навещала ее редко. Приходи она чаще, Джорджи бы этого не одобрила. «Ты по одну сторону, я – по другую. Ничего не попишешь», – сказала бы она.

Открыв дверь в комнату подруги, Агата смогла различить лишь большое темное пятно, окаймленное светом утреннего солнца, – словно черная дыра, угрожающая поглотить ее.

За свою долгую жизнь Агате довелось многое потерять, но ничто не оплакивала она так горестно, как былую дружбу. Она тосковала по утраченному зрению, по мужу, по отцу с матерью – но подруги детства были важны для нее ничуть не меньше. Если бы только они были живы! Она бы сражалась за них до последнего вздоха. Но, увы, Агата слишком поздно спохватилась. Никого из них уже не осталось, кроме Джорджи, которую с этим миром связывает лишь тоненькая сияющая ниточка.

Агата подошла к подруге и села рядом.

– Ну, вот и началось, – прошептала она.

Джорджи – милая, невинная Джорджи – повернулась к ней и сказала:

– Персик.

Агата нащупала руку Джорджи и крепко ее сжала.

– Да, – ответила она. – Он все еще там.

Но надолго ли?

Колин сидел в дальнем углу магазина «О Натюрель» и потягивал капучино, задумчиво глядя в окно на поток машин. На Нэшнл-стрит, ведущей прямиком в заповедник, их всегда хватало. Эта часть города представляла собой отдельный, совершенно особенный мирок – сумбурный и как будто ненастоящий. Последний раз Колин был здесь давным-давно, но с тех пор почти ничего не изменилось, включая и привычки местных жителей: они по-прежнему редко появлялись на Нэшнл-стрит, сетуя, что из-за туристов тут яблоку негде упасть. От выстроившихся длинными рядами кирпичных домов веяло стариной, но под их крышами располагались современные магазины, большинство которых держали приезжие.

Все-таки он по-прежнему связан с этими местами, пусть и одними лишь воспоминаниями. Благодаря своей работе он уже объездил полмира. Задача ландшафтного архитектора не в том, чтобы превращать города в неотличимых друг от друга близнецов; наоборот, он должен уловить и выразить в новом облике любого города его самобытный характер. И в этой области Колин был одним из лучших. Он занимался как раз тем, чего ему больше всего хотелось: путешествовал с места на место, знакомясь с обычаями разных стран и нигде надолго не задерживаясь. А потом вдруг, повинуясь обиженному тону матери, – или, как сейчас, просьбе сестры, которая впервые в жизни попросила о помощи, – возвращался сюда и не мог отделаться от странного ощущения, будто ноги наливаются тяжестью и он погружается в землю, опутываемый корневой системой родного города. А ему этого очень не хотелось – не хотелось становиться прежним Колином, напоминавшим дерево с подстриженной на чужой вкус кроной.

От размышлений его отвлек звон дверного колокольчика.

Уилла Джексон только что переступила порог магазина. На ней были джинсы, из-под которых выглядывали черные ковбойские сапоги, и черный топ, открывающий плечи. Вьющиеся золотисто-каштановые волосы непослушным облаком колыхались над головой. В школе она всегда заплетала их в небрежную косу. Может, конечно, и не всегда, просто Колин помнил ее именно с длинной косой.