Он ненавидел Жоана с тех пор, как тот оказал ему сопротивление, будучи сопляком, когда они оба были подмастерьями – учениками переплетчика в книжной лавке семьи Корро. Немногие отважились противостоять ему на протяжении всей его жизни, особенно после того, как он стал занимать важные должности в такой организации, как инквизиция. Все его враги плохо кончили, а Жоан был единственным, кто еще не пополнил его коллекцию жертв, и к нему он питал наибольшую ненависть.

Когда Жоана приговорили к галерам, Фелип подумал, что с ним покончено. А потом, узнав, что тот вернулся из Италии героем, с хорошим положением в обществе, ощутил дикое бешенство, которое не давало ему ни минуты покоя. Ярость достигла своего апогея, когда Жоан снова бросил ему вызов, причем в открытую. Фелип решил медленно, но верно оказывать давление на Жоана и его семью, он хотел держать их в страхе. В сильном страхе. Играть с ним как кошка с мышкой. И наслаждался тем, как со временем его враг становился все менее высокомерным. Инквизиция внушала ужас, и Жоан, будучи человеческим существом, должен был испытывать страх. Однако во всякой игре наступал конец: кошка должна была покончить с мышкой. В этой игре приманкой была Анна. Тем не менее Фелип должен был признать, что Жоан сильно удивил его, даже вызвал восхищение своей попыткой спасти ее таким отважным способом.

Сидя в седле, он с высоты наблюдал за печальным шествием книготорговца и его жены, одетых в санбенито и высокие остроконечные колпаки, связанных веревкой, босых и с погасшей свечой в руках. Какое же удовольствие доставит ему вид его злейшего врага, корчащегося в языках пламени и слышащего предсмертные крики своей жены, к которым, вне всякого сомнения, присоединятся его собственные! А потом наступит тишина, и Фелип с наслаждением вдохнет аромат горелой плоти.


Жоан шел позади Анны, лаская взглядом ее спину. Несмотря на то что в тюрьме остригли ее длинные волосы, из-под колпака выбивалось несколько иссиня-черных локонов. Под грубым желтым санбенито с красными крестами он различал движение бедер своей супруги. Она похудела, но он все еще желал ее и представлял себе теперь уже невозможное счастье снова любить ее как женщину.

Через некоторое время они добрались до неприютного места под названием Эль Каньет, где возвышался каменный крест Ла Льякуна. Место для казней находилось недалеко от моря и было окружено огромными, заросшими тростником лужами, над которыми вились тучи москитов. Повсюду витал тошнотворный запах от разлагающегося городского мусора, сброшенного там. Около креста по обычаю возвели возвышение из нескольких ступеней, откуда должны были бросить в костер тела казненных. Место костра представляло собой дощатый настил, вокруг которого были разложены дрова, а в центре стояли два столба, к которым привяжут Жоана и Анну. Солдаты сложили около них принесенный ими хворост.

Процессия остановилась на сухой части болота – с противоположной морю стороны. Монахи-доминиканцы с опущенными на лицо капюшонами встали слева и продолжили нараспев читать свои молитвы, священнослужители и представители власти – в центре, а войска – справа. Впервые с того момента, как новая инквизиция развернула свою деятельность в Барселоне, публичное сожжение на костре совершалось при отсутствии публики, не считая разве что каких-нибудь крестьян из близлежащей деревни и солдат, переносивших хворост. Губернатору удалось запереть в городе как тех, кто был завсегдатаем подобных зрелищ, так и тех, кто подобно Элоям категорически выступал против казни.

– Анна, – позвал Жоан жену, как только шествие остановилось, – сама мысль о том, что вы будете мучиться в языках пламени, невыносима. Я в последний раз умоляю вас принять покаяние и вернуться в лоно Церкви. Может быть, нам будет оказана милость в виде удушения до того, как нас бросят в костер.

Она посмотрела на него выразительным взглядом.

– Я предпочитаю умереть достойно, Жоан. Мне очень жаль, но вы хорошо знаете меня. Кроме того, нас приговорили к сожжению живыми. Я думаю, что, даже если мы унизимся, нам все равно не предоставят эту милость. Вы хотите дать этому негодяю Фелипу возможность насладиться своим последним триумфом?

Жоан вздохнул и обнял ее. Он бесчисленное количество раз пытался переубедить жену во время их бесед в тюрьме через щель в стене. Это была последняя попытка. То, что их ждало, было чудовищно, но он тоже не хотел умолять о снисхождении своего врага.

Когда все было готово, инквизитор вместе с Фелипом подошел к осужденным, чтобы предоставить им последнюю возможность покаяться. Один за другим люди соглашались.

– Своими действиями мы не совершили никакого греха ни против Бога, ни против людей, – сказала им Анна, когда до нее дошла очередь, но чуть раньше, чем инквизитор успел предложить ей милость. – Наша совесть чиста.

– Именно так, – подтвердил Жоан. – Мы исповедуемся, но каяться не будем.

Епископ Тортосы посмотрел в глаза Жоану, потом перевел взгляд на Анну, однако ничего не сказал и ушел, чтобы дать указания судебному приставу. Фелип тоже ничего не сказал, но оглядел Жоана с высокомерной улыбкой. Книготорговец даже не изменился в лице: его перестал волновать этот тип.

Осужденные стояли перед кострищем. Одного за другим солдаты отводили в сторону, где их ждал священник, палач и его помощник, одетые во все черное и в масках, скрывавших лица. Священник в последний раз исповедовал осужденных, и они, покаявшись перед Церковью и получив прощение, становились чистыми перед инквизицией. Затем осужденные вставали на колени, палач снимал с их шеи толстую веревку, чтобы тут же надеть более тонкую, свернуть ее жгутом и изо всех сил сдавить. Человек падал, а палач продолжал свое дело, чтобы удостовериться в смерти жертвы. После этого безжизненное тело было готово для того, чтобы бросить его в огонь, и солдаты складывали их рядом с чучелами из пакли, которые олицетворяли тех, кому удалось бежать, в ожидании момента, когда костер достаточно разгорится и можно будет бросить их в огонь.

После исповеди Жоан и Анна посмотрели друг другу прямо в глаза. Жоан взялся рукой за веревку, которая все еще оставалась на ее шее: он должен был убить Анну прежде, чем их привяжут к столбу, когда уже будет поздно.

– Я не позволю, чтобы вы погибли в огне, Анна, – сказал он, и глаза его наполнились слезами. – Я должен это сделать – лишить вас жизни прямо сейчас.

– Не делайте этого, Жоан. – Она ласково смотрела на него, сдерживая рвавшееся наружу рыдание.

– Примите смерть из моих рук, и вы сможете избежать неимоверного страдания.

– Нет, Жоан. Я буду с вами до последнего вздоха. Не хочу оставлять вас одного.

Жоан посмотрел на нее с нежностью. Его ужасала мысль о том, что ждало его супругу, но он был не в состоянии ничего сделать против ее воли и знал, что, даже если бы она сама попросила его положить конец своей жизни, он не смог бы этого сделать. Они приговаривались к сожжению на костре.

– Бог мой, я не могу! – воскликнул он и выпустил веревку из рук, чтобы обнять жену. Слезы катились по его щекам. – Мне не хватает мужества. Простите меня.

– Я люблю вас, Жоан, – нежно произнесла Анна, наслаждаясь теплом его тела.

Это было их последнее объятие.


Монахи затянули Miserere mei, Deus – Помилуй мя, Господи, а супруги в это время мечтали о том, чтобы их объятие не прерывалось никогда. Но на самом деле оно было таким коротким! Солдаты силой оторвали их друг от друга, чтобы повести к костру. Супруги вынуждены были подчиниться, оказав лишь слабое сопротивление, и, выпрямившись, с гордо поднятой головой направились навстречу судьбе. Солдаты передали их в руки палача и его помощника, которые в свою очередь препроводили их на помост.

– Привяжите нас к одному и тому же столбу, прошу вас, – тихо сказал Жоан палачу.

Человек ничего не ответил, и книготорговец заметил странный блеск в его глазах, глядевших из-под маски. В этих глазах была смерть.

Этот тип собственными руками только что умертвил троих мужчин и четырех женщин, и хотя Жоан знал, что палач обладал некоторой свободой действий в отношении приведения приговора в исполнение, сомневался, что тот сжалится.

– Пожалуйста, сделайте так, чтобы наши руки соприкасались, – снова заговорил Жоан. – Пожалуйста.

Палач едва заметно кивнул в знак согласия, и Жоан облегченно вздохнул.

– Спасибо, – сказал он палачу. – Да благословит вас Господь.

Они будут вместе до последней секунды. Он очень боялся, что их привяжут к столбам, находящимся друг против друга, и он будет видеть, как языки пламени пожирают его супругу.


Анна в последний раз окинула взглядом Жоана, когда их разделили. Несмотря на то что они были женаты уже много лет, она очень скучала по этому мужчине. Последние недели заточения были особенно тяжелыми, но он по-прежнему оставался красивым. Его борода и волосы, всегда ухоженные, сейчас были растрепаны, он был бледен из‑за того, что провел много времени в темноте, но его глаза все также напоминали глаза огромной, мощной кошки, уверенной в себе. Это ощущение подчеркивали его густые брови и слегка сплющенный нос. Несмотря на то что они прожили вместе тридцать лет, она продолжала очень сильно любить его. Палач привязал ее лицом к морю, совершенная голубая линия которого прекрасно просматривалась через тростник в тот вечер начала лета. Она чувствовала спиной жесткость столба, но, когда палач закончил свое дело, Анна поняла, что он оставил ей достаточно свободы, чтобы она могла нащупать руки своего супруга. Когда их руки встретились – сначала одна, а потом другая по обеим сторонам толстого столба, – она испытала радостное облегчение. Анна чувствовала тепло Жоана и ласку его рук.

Как много она хотела ему сказать! Ничего нового – все то же, о чем они говорили через «исповедальню», щель в стене, позволявшую им общаться на протяжении всего времени заключения. Она хотела снова поблагодарить его за все – за детей, за эти счастливо прожитые годы, за его любовь. И больше всего – за то мужество, с которым он попытался освободить и спасти ее. Она знала, что Жоан умирал за нее, и осознание этого наполняло ее щемящей грустью. Какой же счастливой чувствовала она себя в тот момент, когда они вместе бежали по темным улицам Барселоны и, глядя на ночное море, думали, что смогут спастись от инквизиции! Жоан молчал, ей тоже не хотелось ничего говорить. Они все сказали друг другу! И супруги позволили своим рукам вести немой диалог, лаская друг друга: это упоительное прикосновение было красноречивее любого слова.

С высоты помоста Жоан, привязанный к столбу спиной к жене, смотрел на тех, кто ждал момента, когда они начнут гореть, и вспомнил жуткую сцену гибели супругов Корро. Его гибель будет еще более страшной. Она будет такой, как у Франсины, разве что их рты не закрывал намордник. На этот раз не было зрителей – только церковники, солдаты и представители городских властей.

Он знал, что Фелип не приказал надеть на них намордники, потому что ему было все равно, что они могут кричать. Наоборот, он хотел слышать их крики, и Жоан молился, чтобы Господь дал ему достаточно сил и он смог подавить крики боли. Рыжий сидел верхом на своей лошади на некотором расстоянии от них и смотрел в их сторону с улыбкой, наслаждаясь своей окончательной победой. Жоан какое-то время выдерживал его взгляд, а потом отвел глаза. Он не хотел тратить последние мгновения своей жизни на этого убийцу. Он посмотрел на тела казненных и четыре чучела из пакли, сложенных на ступенях и подготовленных к тому, чтобы их бросили в костер, и подумал, что к тому моменту его собственное тело уже будет гореть в огне. Он закрыл глаза и сосредоточил все внимание на теплом пожатии рук жены.

Со своего места инквизитор отдал приказ, помощник передал палачу факел, и тот пошел с ним вдоль наваленного вокруг хвороста, поджигая пучки соломы и небольшие сухие ветки, разложенные в определенных местах, чтобы костер занялся быстро. Монахи снова завели речитативом свои заунывные песнопения. Супруги Серра почувствовали запах дыма и, хотя еще и не так близко, жар от огня.

132

Анна вдыхала запах горевшего дерева, слышала потрескивание огня и чувствовала, как капельки пота скатываются по ее вискам.

– Все быстро закончится, – сказала она своему супругу. – Вместе мы отойдем к лучшей жизни.

– Я люблю вас, – прошептал Жоан, и она ответила, что тоже любит его. Сердце ее болезненно сжалось.

Жоан с силой стиснул руки своей супруги и стал вполголоса читать «Отче наш». Анна присоединилась к молитве. Она не знала, что послужило причиной выступивших на ее лице капель пота – все увеличивающийся жар или растущая тревога. Про себя она молилась, чтобы они задохнулись от дыма раньше, чем огонь доберется до них. Руки Анны тоже стали мокрыми от пота, и она чуть сильнее сжала руки мужа, получив от него ответное пожатие. Вот-вот пламя поглотит их – всего несколько мгновений отделяют их от смерти. Жар все возрастал, становилось трудно дышать. Она постаралась вызвать в памяти лица своих детей, заполнить мозг воспоминаниями о счастливых моментах, прожитых вместе, но у нее ничего не получалось: жуткая тоска заполняла все ее существо. Очень скоро она почувствует, как огонь коснется ее тела, она уже почти ощущала его приближение, – и тогда наступит жуткая боль. Она говорила себе, что не будет кричать, что постарается взять себя в руки, – ей не хотелось, чтобы Жоан слышал ее крики.