Дон Микелетто улыбнулся, протянул руку Жоану, и его дружеский жест притупил бдительность книготорговца. Он лишь удивился, с какой легкостью валенсиец согласился с его доводами. Жоан тоже улыбнулся Микелю, и когда в свою очередь протянул ему руку, то получил в лицо удар такой силы, что отлетел к книжным полкам.

– Я не буду трогать ее, если она не станет вмешиваться не в свое дело, – сказал Микель. – Иди и скажи ей это. А тебя я не боюсь.

С этими словами он совершенно спокойно вытер платком кровь и вышел из салона, закрыв за собой дверь. Затем, попрощавшись с Паоло и подмастерьем, капитан покинул книжную лавку. Жоан не стал ничего предпринимать. В какой-то степени боль от удара придала ему новых сил. Он понимал позицию Микеля Корельи, которого все еще продолжал считать своим другом, и в то же время чувствовал, что капитан прекрасно осознал, что ему хотели сказать. Тот факт, что Жоан ударил Микеля дважды, а он его – один, ничего не менял, учитывая зависимое положение, на которое жаловалась Анна, но ему все равно было приятно, что он выступил на защиту жены. Впрочем, как и то, что Микель не остался в долгу. Они были квиты.

– Что с вашим лицом? – спросила Анна вечером. Красный след от удара наливался фиолетовым.

– Ничего, просто споткнулся и упал.


Лукреция была безутешна и настаивала на своем до тех пор, пока ее отец, раздосадованный случившимся и страдая от невыносимой боли, испытываемой его дочерью, а также от того, что был не в состоянии утешить ее, позволил ей покинуть Ватикан. Через двенадцать дней после смерти мужа Лукреция Борджиа вместе с сыном и под охраной шестисот рыцарей направилась в Непи, где временно должна была стать губернатором крепости и поселения. Там, вдали от своей семьи, она будет пребывать в трауре, в то время как Санча по-прежнему находилась под надзором в Ватикане.

Анна получила письмо от папской дочери в самый день ее отъезда. Лукреция писала, что ее сердце разбито, что ей очень жаль, что им не удастся увидеться перед отъездом и что больше никогда в жизни она не позволит, чтобы семья не считалась с ее чувствами и использовала ее как разменную монету в политических играх.

– Я тоже хочу уехать из этого проклятого города, – сказала Анна Жоану. – Уехать и никогда больше не возвращаться сюда.

Жоан слушал жену в скорбном молчании: уже несколько дней он ощущал печаль, ярость и безутешное горе своей супруги. Он ничего не сказал в ответ, но той ночью записал в своем дневнике: «Да. Но куда?»

75

Когда Анна увидела незнакомого человека, заходившего в лавку, ее прошиб озноб. Он был тепло одет, а под его широким дорожным беретом бросалась в глаза черная маска, закрывавшая бо́льшую часть лица – именно ту, которую так или иначе скрывала его густая борода. Создавалось впечатление, что он прибыл издалека: запечатанный пакет в его руке свидетельствовал о том, что это был посыльный, а маска – что его присутствие в Риме не должно было стать достоянием общественности. Супруга книготорговца домыслила недостающее и невольно вздрогнула.

– Господин Жоан Серра де Льяфранк? – спросил незнакомец, даже не поздоровавшись. Было очевидно, что известия, которые он принес, не терпели отлагательства.

– Его сейчас нет, – соврала Анна, которая на тот момент находилась на нижнем этаже лавки лишь в компании с одним из подмастерьев.

Посыльный с досадой взмахнул рукой.

– Могу я вам чем-то помочь? – осведомилась Анна. – Я его жена.

– Да, я знаю, – ответил посыльный по-валенсийски. – У меня исключительно срочное послание от Микеля Корельи.

Опасения Анны подтвердились. Дон Микелетто! На дворе стоял декабрь, прошло почти два с половиной года с момента убийства Альфонсо Арагонского, но она ничего не забыла. В ночных кошмарах женщина время от времени видела труп супруга Лукреции и ватиканского капитана, ударом сбившего ее с ног, чтобы потом затянуть веревку на шее. К счастью, победы и завоевания новых земель Цезарем Борджиа, который, помимо титула герцога де Валентинуа, теперь носил и титул герцога Романьи, держали его вдали от Рима. В течение какого-то времени Микель даже исполнял обязанности губернатора одного из завоеванных городов; он был несколько раз ранен и в результате пушечного выстрела чуть не лишился руки. Но к разочарованию Анны, Корелья выжил.

Она догадывалась о содержании этого срочного сообщения, которое валенсиец посылал ее мужу. Положение каталонцев нельзя было назвать блестящим. Достигнув зенита своей славы после завоевания Романьи и подчинив Флоренцию и прочие небольшие государства, которые платили ему дань в обмен на защиту, Цезарь Борджиа столкнулся с восстанием своих кондотьеров – итальянских генералов, командовавших его войсками. К ним присоединились некоторые из каталонских изменников. Цезарь был обложен со всех сторон. В книжной лавке обсуждали возможность того, что Орсини снова стояли за этим заговором и что на этот раз у них были все шансы выиграть. Если Цезаря Борджиа убьют или возьмут в плен, следующее восстание произойдет уже в Риме. А вследствие этого падет власть Папы. И все развалится как карточный домик.

Анна смотрела на письмо в руках гонца. Вне всякого сомнения, Микель Корелья, рисковавший жизнью вместе со своим господином, обращается к ее мужу с просьбой прибыть ему на выручку. Оставалось совсем немного времени до Рождества, и Анна была уверена, что Жоан, как верный слуга, отправится хоть на край света, чтобы прийти на помощь этому убийце. Печальным станет это Рождество, потому что Жоан Серра – муж, отец, брат и сын – уже никогда, возможно, не вернется. Анна почувствовала, как от тоски у нее внутри все сжалось в твердый комок, но справилась с собой.

– Я передам ему сообщение, как только он вернется, – сказала она гонцу, протягивая руку.

Тот немного поколебался, но в конце концов отдал ей запечатанный сургучом пакет. Анна вздрогнула, почувствовав, как он обжег ей руки.

– Спасибо, – ответил мужчина, который, похоже, очень спешил. Наверняка он должен был вручить еще не одно послание. – Это очень срочно. Ответ необходим уже сегодня. Послезавтра я должен снова отправиться в путь.

– Куда мы можем доставить ответ?

– В гвардейский корпус Ватикана. На имя Висента Маулля.

Когда человек покинул лавку, Анна внимательно разглядела послание и узнала сургучную печать дона Микелетто. Она пошла в малый салон, спрятала письмо среди книг и после этого направилась в мастерскую, где находился ее супруг.

Там она его и нашла; Жоан держал в руках книгу, которую показывал своему зятю Педро и Паоло. Она медленно приближалась, чтобы не прерывать разговор мужчин, и в то же время разглядывала своего супруга, который в свои тридцать лет продолжал походить на крупное животное из семейства кошачьих. Она любила этого упрямого мужчину, и все последние годы, несмотря на возникавшие разногласия по поводу дона Микелетто и каталонцев, они были очень счастливы. Она боялась, что ее супруг может погибнуть, и меньше всего ей хотелось, чтобы он откликнулся на призыв о помощи, присланный убийцей.

– Поздравляю вас, Педро, – говорил Жоан. – Печать этого тиража библий просто великолепна, и то же самое я должен сказать относительно переплета.

– Мне очень приятно, что вы так считаете, Жоан, – ответил Педро с улыбкой. – Ребята стараются.

– Да, да, вы правы, – поддержал Паоло. – Весь тираж очень высокого качества. Однако у меня кровь стынет в жилах каждый раз, когда кто-то из кардиналов или епископов листает какую-либо из наших книг… Мне не страшно, что они могут обнаружить дефекты производства, но я боюсь, что они обнаружат, что книга, которую они держат в руках, запрещенная.

– Запрещенная или неразрешенная – это не одно и то же, – заметил Жоан, улыбнувшись.

– В данном случае это одно и то же, – возразил римлянин. – Вспомните буллу, изданную Александром VI. В ней говорится, что под угрозой предания анафеме запрещается печатать книги без предварительного разрешения епископа, который должен заранее ознакомиться с ней. Если выяснится, что мы не подчиняемся, то нас могут посадить в тюрьму или сделать что-нибудь похуже.

– Эта булла в точности повторяет ту, что издал его предшественник, – ответил Жоан. – Вне всякого сомнения, курия оказала давление на него. Папа либерален. В начале года он сказал послу Феррары, что Рим – свободный город и что каждый может говорить и писать о том, что ему хочется. И что он знает о том, что в его адрес говорят много нелицеприятного, но его это не волнует.

– Да, и защищает иудеев и крещеных евреев, бежавших из Испании, позволяет Копернику преподавать в университете Сапиенцы и утверждать, что земля и планеты вращаются вокруг Солнца, несмотря на то что в Библии говорится обратное, а также смеется над сатирическими поэмами и памфлетами, направленными против него, – добавил Педро.

– Он говорит о том, что можно думать и писать, но не печатать, – уточнил Паоло. – Кроме того, он, может быть, и терпимо относится ко всему этому, но его сын Цезарь – нет.

– Именно, – вступила в разговор Анна. – Цезарь приказал казнить в этом году одного венецианца за то, что тот перевел памфлет, направленный против него. А в прошлом году отрезал язык и руку другому по схожей причине. Папа оправдывает Цезаря, объясняя, что его сын еще слишком молод и не научился прощать оскорбления.

– Я говорю о том, что мы слишком рискуем, – продолжал Паоло. – Нам следует быть более осмотрительными.

– Вы знаете наш образ мыслей, Паоло, и находитесь здесь именно потому, что думаете так же, как и мы, – сказал ему Жоан. – Так что не волнуйтесь, я беру на себя весь риск. К счастью, здесь нет инквизиции, а те, кто мог бы выполнять ее функции, – наши друзья.

– Надеюсь, что вы отдаете себе отчет в том, что делаете, Жоан, – заключил Паоло и вернулся в лавку.

Анна знала, что эта дискуссия была не первой и заканчивалась всегда одинаково. Педро отошел, чтобы проследить за печатавшимися страницами, и супруги остались вдвоем. Жоан улыбнулся ей, и она задумалась о том, что же делать с посланием.

– Вы меня искали? – спросил он.

– Нет, я только хотела посмотреть, чем вы занимаетесь. – Внутри все похолодело, едва она представила, как Жоан отправляется на войну в эти холодные и неприятные дни.

Анна вернулась в малый салон, достала письмо и, не замеченная мужем, поднялась в спальню, где, закрывшись на ключ, дрожащими руками вскрыла сургуч, чтобы прочитать документ.

«Ты мне нужен в Фано не позднее 30 декабря», – говорилось в этом письме, подписанном Микелем Корельей.

Это краткое послание было на самом деле откровенным приказом. Приказом, который оторвал бы ее супруга от семьи и бросил перед самым Рождеством на разбитые дороги, по которым ему пришлось бы идти под дождем и снегом, а затем преодолеть Апеннины, чтобы добраться до берегов Адриатического моря, где, возможно, его ожидает смерть. Как смеет дон Микелетто подобным образом относиться к ее мужу? Анна, охваченная страхом и яростью, глубоко вдохнула и взяла бумагу.

«Мне очень жаль, дон Микель, – написала она. – Семейные дела, а также проблемы со здоровьем не позволяют мне прибыть к вам. Да благословит вас Господь».

Она подделала подпись Жоана, подождала, пока чернила высохнут, сложила листок вдвое, сунула его в тонкий пергамент, тоже сложенный вдвое, и залила сургучом, на котором выдавила фирменный знак своего мужа, изображавший раскрытую книгу. Сверху она написала имя посланца. После этого, постаравшись, чтобы Жоан ни о чем не узнал, отправила подмастерья в Ватикан с указанием передать письмо в гвардейский корпус.

Анна знала, что рано или поздно Жоан узнает о ее обмане. И когда это произойдет, он страшно рассердится, но будет уже слишком поздно. Она предпочитала видеть его раздосадованным рядом с собой, чем мертвым на далеком ледяном поле боя.

76

Тем самым вечером, когда Анна спустилась в лавку после обеда, обеспокоенная мыслями о возможных последствиях ее поступка в связи с отосланным накануне поддельным ответом, Жоан прервал разговор, который вел с Педро, чтобы сообщить ей новость:

– Похоже, ваша подруга Санча Арагонская решила продолжать скандал, даже будучи заключенной в замке Сант-Анджело.

– И что произошло на сей раз?

Обвиненная в разжигании скандала, княгиня де Сквиллаче уже долгое время находилась в заключении по приказу своего свекра Александра VI.

– Она выглядывает в окно замка, кокетничает и предлагает себя понравившимся солдатам, – продолжал Жоан. – Боюсь, что все это закончится для нее подземельем. Папа уже достаточное время закрывал глаза на ее постоянные измены, и не сегодня-завтра его терпение лопнет.

– Он закрыл Санчу в замке не из‑за ее поведения, – заявила Анна.

– А из‑за чего же? – спросил Педро.

– Потому что ее дядя уже не является королем Неаполя и Санча перестала иметь стратегическую ценность, – ответила Анна. – Прав был Иннико д’Авалос, когда предупреждал нас о том, что время Арагонской династии в Неаполе подходит к концу. Папа, потворствуя Франции и Испании, низложил дядю Санчи; французы поделили королевство с испанцами, и оба бросились на его завоевание огнем и кровью.