– Даже и не надейся, что он забыл или простил тебя, – вновь обратился к нему Льюис. – И не думай, что он не узнал тебя по прошествии десяти лет. Он делает вид, будто ты его не интересуешь, только для того, чтобы ты расслабился. Будь осторожен, друг мой.

«Еще одно предупреждение», – записал Жоан в своем дневнике той ночью.

103

Парнишка, прибежавший к ним во время обеда, задыхаясь, сообщил о прибытии галеры из Неаполя. Братья возбужденно переглянулись и немедленно отправились в порт. Стоял светлый день конца апреля, и через пробоину в стене Жоан увидел галеру, мягко покачивавшуюся на волнах вместе с другими судами, – ту, о которой он так долго мечтал, а затем и нескольких человек, ожидавших на берегу, пока лодки разгрузят корабль.

И среди них была Анна: ее иссиня-черные локоны выбивались из-под шапочки. Заметив Жоана, она улыбнулась, и на ее щеках появились так любимые им ямочки. На руках она держала маленькую Катерину, которой вот-вот должно было исполниться десять месяцев и которая с улыбкой посмотрела на него своими зелеными глазами, так похожими на глаза ее матери. У Жоана дрогнуло сердце – его дочь была само очарование.

– Посмотрите, а вот и папа! – сказала Анна детям, игравшим на песке.

Восьмилетний Рамон и Томас, которому исполнилось почти шесть, радостно закричали, увидев Жоана, и бросились к нему. Анна счастливо наблюдала за тем, как Жоан обнимал и целовал детей. После этого супруги слились в сладком и нежном объятии, о котором столько мечтали. Крошка Катерина также являлась частью этого объятия. Жоан и Анна в молчании проживали эту непередаваемую радость от долгожданной встречи. Тем временем Габриэль, жестикулируя и стараясь словами передать свой восторг, прижимал к себе Марию и Эулалию. Прошло восемь лет с того времени, когда они мельком встретились в Генуе после освобождения женщин из рабства. И с тех пор они не виделись. Когда все успокоились, Мария представила Габриэлю своего мужа. Педро протянул руку шурину, и тот ответил ему крепким пожатием, а потом они обнялись. После этого наступил черед объятий для детей Марии – Андреу, которому исполнилось девятнадцать лет и который уже стал мастером в типографии, и шестнадцатилетнего Марти, ученика переплетчика. Оба собирались работать в новой книжной лавке так же, как они работали в римской. И наконец, Габриэль познакомился с Исабель – дочкой Педро и Марии, которой было пять лет, а также с Рамоном и Томасом.

– Насколько же увеличилась наша семья всего за один день! – радостно воскликнул он, оглядывая всех родственников.

Таможенные формальности заняли достаточно много времени, но это было уже неважно: им надо было о стольком поговорить! После завершения таможенной волокиты процессия в составе всей семьи, сопровождаемая носильщиками, направилась на улицу Тальерс. Гильдия пушечных дел мастеров предоставила вновь прибывшим кров в разных домах, и Элой, патриарх семьи, пригласил своих гостей на великолепный ужин. Все много смеялись, а гитара Педро Хуглара объединила старых и малых, которые с удовольствием пели. Когда шумное веселье достигло своего апогея, Жоан взял Анну за руку и вывел на улицу, довольно пустынную в эти часы. Обняв жену, Жоан прошептал:

– Как же я счастлив!

Анна прижалась к нему, ответив, что и она счастлива. Очень-очень.

На следующий день рано утром Жоан отвел Анну в книжную лавку. Они долгое время осматривали ее снаружи, а затем, поздоровавшись с работниками, с которыми Жоан был уже хорошо знаком, поскольку частенько заходил в лавку, осмотрели внутренние помещения.

– Лучшего расположения найти невозможно, – повторил Жоан, когда чуть позже они гуляли по улицам, вдыхая аромат цветущих апельсиновых деревьев, которые в большом количестве росли на площадях и во двориках, – то был запах весны. – Эта книжная лавка – одна из самых больших в Барселоне, хотя в ней нет салона, похожего на наш в Риме. Нет здесь и типографии, но за месяц мы сможем переделать ее на наш вкус. Что вы думаете на этот счет?

– Она замечательная, – ответила Анна с улыбкой. – Не теряйте времени, покупайте ее.

Однако Жоан уловил в голосе супруги некую нотку, свидетельствующую об обратном: то было разочарование.

– Вы же понимаете, что эта книжная лавка никогда не будет такой, как та, которой мы владели в Риме, – сказал он с грустью. Жоан разделял чувства Анны.

– Никогда ни одна книжная лавка не сможет сравниться с той, что мы имели в Риме, – ответила Анна решительно. – В ней не будет многого, чем мы располагали в Риме, но мы превратим ее в процветающее предприятие, она станет нашим домом, и в ней будут подрастать наши дети. Здесь мы будем счастливы. И только это имеет значение.

– Да, но княгини, послы, высокородные аристократы и кардиналы вряд ли станут частыми гостями нашей книжной лавки, – продолжал Жоан. – Все сложится по-другому.

– Да, я знаю, Жоан, – ровным голосом произнесла Анна и погладила его по щеке, чтобы успокоить. – Рим – единственный в своем роде город, это центр мира. Мы должны быть реалистами: в Барселоне нет даже королевского двора. Однако Рим уже не является частью нашей жизни, и, хотя вы употребили все свои силы на борьбу за нашу римскую лавку, оставаться там стало невозможно. Поэтому раз и навсегда забудьте о послах, высокородных аристократах и кардиналах.

– Прав оказался Иннико д’Авалос. Испания превратилась в империю. Достаточно вспомнить Неаполь, заморские владения… Барселона, в которой когда-то располагался королевский двор, стала второсортным городом.

– Несмотря на это, нас ждет большая работа. И Констанца д’Авалос считает, что наша деятельность в Барселоне будет иметь еще большее значение и станет еще более ценной, чем в Риме.

– Констанца д’Авалос? А что думает ее брат?

– Иннико д’Авалос умер от чумы вскоре после вашего отбытия в Испанию. Это произошло во время осады редута семьи Анжу по приказу Великого Капитана.

– Я ничего не знал. – Известие вызвало в Жоане одновременно чувство печали и ощущение того, что он осиротел. Он глубоко уважал неаполитанского аристократа и видел в его острове на Средиземноморье возможное для своей семьи убежище, если бы обстоятельства сложились неблагоприятным образом. – Мне очень жаль. Никто из тех, кого я знаю, не был способен с такой точностью, как он, предсказывать развитие политических событий. Иннико не только оказался прав относительно падения Неаполитанского королевства, но и также относительно победы Испании и исчезновения каталонцев. Это был исключительный человек, который всегда оказывал нам поддержку. Неоценим также его вклад в защиту искусства и свободы.

– Констанца продолжает его дело, – продолжила Анна. – Прежде чем передать острова Испании, Иннико договорился с адмиралом Виламари, что титул губернатора Искьи и Прочиды будет наследственным. Король Фернандо согласился, и теперь сестра Иннико Констанца занимает пост губернатора. Она же отчитывается о своей деятельности в этом качестве непосредственно перед королем, не будучи обязанной извещать Великого Капитана, который правит Неаполем.

– Не столь часто можно встретить женщину, в руках которой сосредоточилась бы такая власть, – тихо сказал Жоан. – Я рад за нее, но искренне сожалею о смерти ее брата. Я практически не знаком с Констанцей, и мои отношения с ней даже близко не были такими дружескими, как с Иннико д’Авалосом.

– Не переживайте по этому поводу. Мои отношения с ней абсолютно отличаются от ваших, и мы по-прежнему имеем могущественного друга на Искье, который всегда поддержит нас в случае необходимости.

За разговором они незаметно дошли до конца бульвара Лас Рамблас и продолжили путь вдоль крепостных стен, протянувшихся параллельно морю, пока не остановились у места, где они были разрушены и где открывался вид на морской берег.

– Я видел Фелипа, – сообщил Жоан.

Анна прекрасно помнила этого убийцу, который пытался приставать к ней и угрожал ей, когда они были подростками. Она не забыла ни его крупную фигуру, ни рыжие волосы, ни неприятный запах пота, ни жестокое выражение его маленьких глаз.

– Я прочитала об этом в вашем письме.

– Сейчас он дознаватель инквизиции, и это превращает его в исключительно могущественного человека. Я считаю, что нам следует подумать о том, чтобы переехать жить в другой город.

– Если мы будем вести себя осторожно, нам ничего не угрожает, – ответила Анна. – Об этом мы тоже говорили с Констанцей, Педро и Марией. Вы прекрасно знаете, что мы условились о том, что ваша сестра и Педро помогут нам наладить дела в барселонской книжной лавке, а после этого вместе с детьми откроют свою собственную в каком-либо другом городе. Мы, а также Констанца с острова Искья в свою очередь поможем им, если в этом появится необходимость. Таким образом, если в Барселоне возникнут сложности, мы сможем печатать наиболее радикальные книги в других городах и распространять их оттуда же.

– Я верю в нашу миссию, Анна, – сказал Жоан, взяв ее руки в свои и глядя ей в глаза, – но вы и наша семья – это главное для меня. Я не хочу подвергать вас опасности, и мне не нужна свобода, если вас не будет рядом.

Она нежно обняла его, и они стояли некоторое время на берегу моря, прижавшись друг к другу и прислушиваясь к шуму волн.

– В этой жизни мы во всем зависим от Провидения, – тихо произнесла Анна чуть позже. – Нам не дано знать нашу судьбу, а жить без риска невозможно. Но, независимо от этого, мы можем жить в соответствии с нашими убеждениями. Покупайте эту книжную лавку. Здесь у нас есть друзья и семья, и я уверена, что мы будем счастливы в Барселоне так же, как в Риме.

– Ваши слова да Богу в уши.

Жоан разомкнул объятие, чтобы посмотреть в глаза жене. Она нежно улыбнулась ему, и он поцеловал ее.

104

На следующий день сделка была заключена, и книжная лавка перешла в собственность семьи Серра. Жоан, который в ожидании прибытия своей семьи работал над проектом перестройки, продемонстрировал планы, разложив их на столе в мастерской Элоя.

– Такой будет новая книжная лавка Серра, – сказал он, с гордостью расправив грудь.

Анна уже была знакома с некоторыми деталями перепланировки по письмам, которые Жоан присылал в Италию, а также обсуждала их с Педро и Марией, которые высказали свои соображения. Понадобилась еще пара дней, чтобы прийти к окончательному соглашению. После этого были наняты рабочие и книжная лавка закрылась на ремонт, который велся также и в соседнем с лавкой доме, снятом семьей Серра. В лавке по-прежнему сохранялись два входа – один с улицы Эспесьерс, а другой с улицы Парадиз; в помещении планировалось обустроить внутренний салон, похожий на тот, что был в римской лавке. На нижнем этаже, как и в Риме, должны были находиться мастерская и типография, а подвал предназначался для склада. На верхнем этаже располагались комнаты для всей семьи, которые распределялись между ее членами так же, как и в римском доме. На самом верху, на последнем этаже, был обустроен скрипториум с двумя столами для переписчиков; все остальное пространство предназначалось для складского помещения.

Жоан пригласил Абдуллу жить вместе с ними и работать в скрипториуме, переписывая тексты и переводы.

– Я уже очень стар, Жоан, – ответил мусульманин. – Мое зрение часто подводит меня, а рука подрагивает. Я мало чем смогу помочь тебе.

– Я совершенно противоположного мнения, учитель. Возможно, ваши зрение и твердость руки уже не те, что раньше. Но вы-то сами не изменились. Научите наших детей тому, чему в свое время научили меня.

– Мы, старики, становимся ворчливыми. Боюсь, мне уже станет не хватать необходимого терпения.

– Я только прошу вас продолжать работать в скрипториуме так же, как вы работаете у Бартомеу. Я дам вам подмастерье в помощь. Вся остальная молодежь нашей семьи днем будет работать в книжной лавке или ходить в школу, а перед ужином подниматься к вам в скрипториум.

– Чему, по вашему мнению, я должен научить их?

– Рассказывайте им о книгах, о свободе, о других странах, о разных языках и наречиях, о жизни… Научите их писать вашим потрясающим каллиграфическим почерком. Поведайте им о том, что вам пришлось пережить. Обо всем, чем вы когда-то поделились со мной.

Старик задумался.

– Ты был особенным, Жоан. Лучшим из моих учеников.

– Вы помните, как рассказывали мне, что книги, как и люди, имеют тело и душу?

Абдулла утвердительно кивнул.

– Я и сейчас так думаю. И под душой понимаю как эмоции, так и интеллект.

– Так вот, дети – это книги с чистыми листами, книги, которые еще только предстоит написать. Напишите книги наших детей своим великолепным каллиграфическим почерком. Помогите им выковать твердый и достойный характер, передайте им вашу мудрость.

Мусульманин сложил руки как для молитвы, закрыл глаза и долгое время молчал. Жоан не торопил его. Он хорошо знал своего учителя.

– Вам прекрасно известно, что я раб Бартомеу. И я не могу самолично принимать столь важные решения.