Его раздражало, что она назвала его Томми, но, если он убедит Иди вернуться, он найдет способ убедить ее называть его вторым именем. Дэниел был евреем. Дэниел Леви, по его мнению, звучало красиво. Но пока Бен ничего не требовал. Он знал, что сначала необходимо восстановить доверие Иди, затем их дружбу, чтобы она начала полагаться на него, смеяться вместе с ним. Затем он должен будет поддержать ее начинания, показать ей, что он стал другим человеком, хотя он ненавидел ее современные идеи и желание обеспечивать себя самостоятельно, да еще и ухаживая за ребенком.

Он упорно трудился, чтобы пройти все испытания, которые ее французская подруга устраивала для него. Мадлен теперь относилась к нему благосклоннее, смирившись с тем, что он снова вошел в жизнь Иди. Мадлен не ревновала ее к нему, но она защищала Иди. Главное, что Мадлен никогда не встречалась с Томом, никогда не подпадала под его обаяние, не знала о его привлекательности, которые отняли Иди у него.

Он откинулся на спинку стула, глядя на улыбающееся лицо Уинтера.

– Это ты, Том? – пробормотал он незнакомцу. Радость на лице Уинтера выглядела достаточно искренней, но Бену казалось, что за ней прячется призрак. Если Алекс Уинтер был Томом Валентайном, то он, очевидно, не думал об Иди, иначе был бы сейчас рядом с ней. Так что же случилось? Ни один человек в здравом уме не бросил бы Иден Валентайн. Если Уинтер был Томом, то он ее просто забыл.

Бен негромко усмехнулся. О, он был уже совсем близко. Иди снова стала больше чем просто другом. Она принимала его знаки внимания, позволяла ему брать себя за руку, обнимать себя так, как обычно друзья не обнимаются. Вскоре он наберется храбрости, поцелует Иди и объявит о своей любви. Но все это пойдет прахом, если она хотя бы заподозрит, что Том нашелся.

Будущее Иди выглядело болезненно ярким, если она полностью отпустит Тома, и именно здесь Бен в нерешительности запнулся. Он хотел, чтобы свадебный салон помог Иди забыть о боли, но не до такой степени, чтобы она почувствовала чрезмерную уверенность в себе и отклонила предложение Бена. Он понял, что загнал себя в ловушку, потому что в душе презирал ее растущую независимость, но вынужден был поощрять ее, если хотел вернуть Иди. Более того, ему придется умолчать о том, что он знает, что Том жив, иначе он нарушит закон, женившись на Иди… если та ответит согласием.

Он зарычал, разрывая страницу газеты, которую, сам того не заметив, сжал так сильно, что костяшки пальцев побелели. Зазвонил телефон.

– Да! – рявкнул он.

– Простите, господин Леви, но я подумала, что вы захотите принять звонок от мисс Валентайн. Она звонит из Парижа.

– Да… Да, конечно, – сказал он, моргая от смущения. – Спасибо. – Он ждал, прислушиваясь к недолгой тишине, а затем серии щелчков.

– Соединяю, – сказала помощница, и он услышал последний щелчок.

– Привет, Иди. – Он чувствовал себя разбитым. Она как будто чувствовала, что он плетет интригу. Он отбросил газету, словно боясь, что она может увидеть ее и разгадать его планы.

– О, Бен, привет! – послышался ее низкий голос с новой бодрой ноткой. – Извини. Надеюсь, не отрываю тебя от дел.

Он сглотнул.

– Нет-нет… правда, нет. Э, ты звучишь так, словно звонишь со дна океана.

– Я знаю… еще и ужасное эхо. Я ненадолго, просто хотела сообщить, что мы благополучно добрались.

И все?

– О… хорошо. Отлично. Я беспокоился. Ты знаешь, что я никогда не перестаю думать о вас с Томми, Иди.

– Знаю, Бен. Это очень мило с твоей стороны.

– Как там мой малыш? – Он затаил дыхание. Не перебарщивает ли он?

– Прекрасно. За всю дорогу ни разу не закапризничал. Здесь прохладно, но просто великолепно. Дождя нет. Но мы почти опоздали на поезд. Пришлось бежать со всех ног, чтобы успеть.

– В самом деле? Не успели прихватить каких-нибудь газет или журналов в дорогу? – От вздрогнул от того, как очевидно это прозвучало.

– Не успели прихватить ничего, кроме наших шляп, чтобы не улетели на бегу. Надеюсь, нет новостей, о которых стоит беспокоиться?

– Нет, Иди. – Он облегченно вдохнул. – Все очень скучно, и ничего похожего на то веселье, которое ждет тебя в Париже. Надеюсь, вы отлично проведете время.

– Спасибо, Бен. Ну, мне пора. Мадлен ждет – мы в квартире на Левом берегу и идем вечером на Монпарнас. Ее знакомая посидит с Томми. Прекрасная пожилая женщина, которая живет по соседству.

– Может быть, в один прекрасный день ты покажешь мне свой Париж. – «В наш медовый месяц», – добавил он про себя.

– Au revoir, Бен. – Он представил, как она улыбается, произнося его имя.

– Не шали, – пошутил он.

– Никогда. Увидимся через несколько дней.

– Приглашаю тебя на ужин, когда вы вернетесь. Убедись, что Мадлен присмотрит за Томми.

– Ловлю тебя на слове. Пора идти.

Он услышал щелчок, и связь оборвалась. Бен нашел оправдание в своем сердце, что то, чего Иди не знает, она не обязана узнать именно от него. Восстановив уверенность в себе, он рискнул сделать еще один звонок.

С колотящимся сердцем Бен снова взял трубку и попросил помощницу соединить его с новым номером. Он нервно ждал, пока телефон не зазвенел, напугав его.

– Да?

– Офис мистера Уинтера на линии.

– Спасибо. – Он ждал, во рту пересохло.

– Здравствуйте, господин Леви, это секретарь Алекса Уинтера.

Он знал, что его секретарша упомянула название его адвокатской конторы. Секретаршу Уинтера не должно быть слишком трудно обойти.

Бен откашлялся.

– Могу я поговорить с мистером Уинтером? Это… по личному делу.

– Подождите минутку, пожалуйста.

– Конечно.

«Дыши», – сказал он себе, пока ждал и слушал странные щелчки, гудки и далекие отзвуки голосов с параллельных телефонных линий.

– Сейчас соединю вас, господин Леви, – сказала она неожиданно громко.

– Здравствуйте, это Алекс Уинтер, – раздался знакомый голос. Бен почувствовал, что у него ком встал в горле. Никаких сомнений не оставалось. Это Том.

– Господин Уинтер. Это, кхм… Бенджамин Леви, – разборчиво произнес он свое имя и прислушался к реакции. Он сообщил название своей конторы. Уинтер слушал, не перебивая. – Мне кажется, мой отец был знаком с вашим отцом, и так как мой старик не в самом лучшем здравии, – солгал он, – я подумал, что мне следует от его имени передать соболезнования нашей семьи в связи с вашей потерей.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал Уинтер, хотя Бен услышал нотку раздражения в его голосе. – Вы опоздали на целый год, господин Леви. – Это прозвучало как предостережение.

Нужно было быстро что-то придумать.

– Да, простите, что напомнил об этом. Дело в том, что его имя всплыло в разговоре, и мой отец выразил сожаление, что в свое время не передал соболезнования. Я… почувствовал, что должен сделать это за него. Простите меня за звонок, мистер Уинтер, возможно, мне следовало лучше написать вам. – Уинтер на другом конце провода ничего не ответил, и Бен облизал губы. Напряженная тишина нарушалась только щелчками и помехами на линии. – Я не хотел бередить вашу рану, но другая причина моего звонка заключается в том, чтобы выразить желание моей фирмы предложить свою юридическую помощь, если она вам когда-либо понадобится, – сказал он, ступив на знакомую территорию продажи услуг своей конторы. – Наши отцы были знакомы задолго до войны, и я подумал, что было бы правильно постараться сохранить эту связь в следующем поколении. Никакого давления, разумеется. Полагаю, что у вас есть консультанты, господин Уинтер, но если вам когда-нибудь понадобится беспристрастная юридическая консультация, милости прошу, обращайтесь. – Он тихо выдохнул, радуясь, что довольно хорошо сманеврировал на этой опасной территории.

– Благодарю, – ответил Уинтер, его голос зазвучал более доброжелательно. – Сожалею, что я не узнаю вашу фамилию. Я… ну, дело в том, что я уезжал на войну, а затем довольно поздно вернулся к семье.

– Конечно, – сказал Бен. – Желаю вам всяческих успехов в руководстве «Уинтер и Ко».

– Еще раз благодарю. До свидания, господин Леви.

– До свидания, господин Уинтер. – «Скатертью дорога, Том». Бен позволил себе самодовольную улыбку и отхлебнул чая, не обращая внимания на то, что он был таким же холодным, как сейчас его сердце.

* * *

Их первый день в Париже пролетел так быстро, что его можно было описать только как вихрь цветов, звуков, видов и вкусов. Томми по понятным причинам был измучен и теперь спал под бдительным присмотром старой подруги Мадлен мадам Шарлотты.

Мадам Шарлотта была похожа на толстую наседку, но при этом отлично чувствовала стиль и без тени смущения носила красное в шестьдесят. К ней на несколько недель приехала внучка, Джульетта, двенадцатилетняя девочка была очарована Томми, ей понравилось играть с ним и терпеливо кормить его ужином.

Иди наблюдала, как ее новые знакомые возятся с малышом, пока наконец в восемь он благополучно не уснул, и она почувствовала, что готова уйти.

– Alors, кыш! – фыркнула Шарлотта, махнув Иди и Мадлен рукой, унизанной кольцами с драгоценными камнями.

– Скажи ей, что мы вернемся не позднее десяти тридцати.

Мадлен недовольно толкнула ее в бок, но все же перевела.

– Oui, je comprends, – сказала женщина, кивнув.

Иди обняла мадам Шарлотту, послала воздушный поцелуй Джульетте и позволила Мадлен вывести себя из квартиры на верхнем этаже с видом на Ру-де-Рен в прохладную парижскую ночь. Иди посмотрела на высокое песочного цвета Тонкое здание Османа[4] на левом берегу, где расположен Монпарнас и богема круглые сутки шляется там по барам и кафе. Ее восхищали его элегантные тонкие металлические балконы, обрамляющие снизу высокие декоративные окна и украшающие бледно-желтые стены. На улицах было много людей, и все, казалось, наслаждались прогулкой. Хотя в Лондоне движение на улицах тоже было оживленным, люди просто перемещались из пункта А в пункт В. Париж же двигался в своем неспешном темпе, словно жители понимали, что красоту этого города нельзя портить спешкой. Она довольно вздохнула, глядя на сверкающие фонари, отбрасывающие свет на окна первых этажей и широкий бульвар, на который вышли они с Мадлен. Иди заметила, что американцы, которых легко было выделить, чувствовали себя среди французов на удивление непринужденно, и поймала себя на том, что улыбается, услышав разные акценты английского так далеко от дома.

– Американцы, особенно нищие поэты и писатели, любят Париж, – заметила Мадлен, почувствовав ее интерес. – Я хочу отвести тебя сегодня в «Бобино». – Она подняла бровь. – Очень в тему, как говорите вы, англичане. – Иди рассмеялась, чувствуя, как у нее поднимается настроение. Париж – это была гениальная идея. – Но сначала, – продолжала Мадлен, – я знаю отличный бар, – и заговорщицки улыбнулась.

– В Париже все так и дышит стилем, – восхищалась Иди в «Ла Клозери Де Лила», после того как Кики закончила петь, размахивая измазанной в шоколаде вилкой перед подругой. Было почти десять вечера и холодно, но весна и то, что они были за границей, придавали им сил. Девушки сидели снаружи, не обращая внимания на холод, спиной к окнам кафе, глядя на проходящих мимо парижан, потягивая черный кофе и наслаждаясь пирожными, с которыми, по мнению Иди, все остальные пирожные и рядом не стояли. – Ну вот хоть посмотри на это. Всего-навсего шоколадный торт, но парижане вознесли его до какого-то космического уровня. Я едва решаюсь есть этот изысканный водоворот хрупкого шоколада. Представь, какое требуется мастерство, чтобы вылепить из него скрипичный ключ? Даже крем другой на вкус.

– Взбитые сливки, – ответила подруга, улыбаясь и зажигая тонкую длинную сигарету.

– Золотые и серебряные листья на одном торте! – воскликнула Иди, снова взмахнув рукой. – Как ты могла отсюда уехать?

– Возможно, если бы ты столкнулась с тем, с чем столкнулась я, то поняла бы, как легко мне было все это бросить. Хотя я скучаю по Парижу… теперь, вернувшись сюда и глядя на него твоими глазами. – Она увидела, что выражение лица ее спутницы изменилось. – Нет, Иден, не волнуйся, тебе не придется возвращаться в Лондон одной. Мой дом теперь там, и у нас с тобой большие совместные планы.

– Мы действительно собираемся сделать это, да? – спросила Иди, отправляя в рот последний кусочек вкуснейшего шоколадного торта.

– Мы собираемся открыть «Валентайн», и ты удовлетворишь все запросы сливок лондонского общества… балы, помолвки, свадьбы и все остальное. Ты придумаешь и сошьешь все, что только нужно современной женщине.

– А если мою одежду будешь демонстрировать ты, никто не сможет пройти мимо моего салона.

– Давай-ка выпьем за это. Я хотела бы поднять с тобой по бокалу La Fee Verte, но он был запрещен почти десять лет назад, потому что оказался слишком опасен. Я пробовала его, это любопытный напиток.

– Что это значит?

– Зеленая фея. Абсент. Опасно высокое содержание спирта: говорили, что он может вызывать галлюцинации и влиять на поведение.