Она обращалась к каждому ангелу, который защищал Тома на войне, и, сделав это, почувствовала, что простила Бена. Мадлен была права, когда говорила, что копить в себе гнев означает наполнить саму себя ядом, который и заставил Бена ее предать. «Ты выше этого. Ты добрее, щедрее и способна помнить все хорошее о Бене с детства», – сказала Мадлен.

Томми понял, что кусок меловой гальки, который он нашел, оставляет следы на дорожке, и начал сосредоточенно рисовать линии. Иди сунула руку в карман, чтобы найти платок, и улыбнулась куску красной материи, который был аккуратно сложен посередине. Вот он. Вот ее знак. Ангелы ответили ей. Она посмотрела на Томми.

– Папа скоро придет, – прошептала она, в этот момент абсолютно убежденная, что это и есть правда, за которую она будет держаться.

Иди вытерла глаза и посмотрела на кусок ткани в форме сердца. Она носила его с собой по привычке, а сейчас почему-то засунула его под мягкий мех своей перчатки, чтобы чувствовать ткань на своей ладони. И сжала свою миниатюрную руку в кулак.

«Давай, Том. Найди нас», – взмолилась она.

* * *

В салоне Мадлен ответила на телефонный звонок.

– О, здравствуйте, господин Фитч. Да, я вас помню. Вы меня помните?

– Как я могу забыть такую прекрасную даму, как вы, мадемуазель Делакруа?

Она улыбнулась.

– Чем могу помочь вам, господин Фитч?

– Я перезваниванию по просьбе Иди. Я был в отъезде, и мне понадобилось несколько дней, чтобы связаться с ней. К сожалению, я был завален работой.

– Боюсь, что вы не застали ее, мистер Фитч. У нее встреча в городе, и она, вероятно, сегодня уже не вернется.

– Ах, как жаль. Ну, чтобы спасти нас всех от еще одного раунда телефонных звонков, не могли бы вы ей кое-что передать?

– С удовольствием.

– Спасибо. Мой помощник Элтон упомянул, что Иди спрашивала об одном из наших уважаемых клиентов.

– Да, господин Фитч. Послушайте, простите Иден. В последнее время у нее очень много переживаний, она потеряла много дорогих ей людей, в том числе своего мужа…

– Боже мой, мисс Делакруа. Когда она потеряла мужа?

– Он не умер, господин Фитч. Он потерялся, пропал без вести.

– Но я видел Бенджамина Леви всего несколько дней назад!

– Господин Леви вовсе не ее муж. Ее мужа зовут Том.

Молчание показалось Мадлен третьим лицом на проводе, настолько оно было осязаемым.

Фитч наконец откашлялся.

– Ну, хорошо… Я просто предположил…

– Легче иногда не проходить через это еще раз. Иден – моя семья, и меня иногда беспокоят ее крестовые походы в поисках пропавшего мужа. Он был солдатом, вернувшимся с войны, и в последний раз его видели недалеко от Севил-роу.

– А… – вздохнул Фитч. – Теперь я все понимаю. О, бедная, милая Иди. Не знаю, что и сказать, и, хотя я обычно не называю имен, в данном случае я нарушу собственное правило, если это поможет принести ей покой. Человека, о котором она спрашивала, зовут Алекс Уинтер. Он…

– Подождите, – прервала его Мадлен. – Вы говорите об Алексе Уинтере, промышленнике, не так ли?

– Э… – Фитч неожиданно занял оборонительную позицию. – Вы его знаете?

– Мы встречались, – сказала она, и ее сердце забилось как набат. – Он жених… ну, то есть был женихом одной из клиенток нашего салона.

– Боже мой, как тесен мир, не правда ли? – воскликнул Фитч. – Ну, вот мы все и выяснили, мисс Делакруа.

– Спасибо, господин Фитч, за вашу любезность. Я передам Иден.

Мадлен повесила трубку и несколько секунд потрясенно смотрела на нее. В ее голове стояла звенящая пустота, в которой эхом отдавались слова Фитча. «Алекс Уинтер не может быть Томом нашей Иди».

* * *

Иди бросила взгляд на статую Ганса Слоуна, ирландского филантропа, врача и ботаника, который передал свой дом и прилегающую территорию в собственность Общества аптекарей, чтобы основать Аптекарский сад, второй старейший ботанический сад в Великобритании. Фоном статуе Слоуна служил небольшой лес – тисы и ели, вязы и дубы. Теперь деревья стояли по большей части голые, и сэр Ганс смотрел на нее несколько мрачно со своего одинокого постамента, но она почувствовала улыбку, скрытую под его мрачным выражением, и ей казалось, что он одобряет ее сделку.

Иди тихо вздохнула и посмотрела на свои наручные часы. Было ровно одиннадцать, и куранты соседней церкви пробили час. Уинтер должен был появиться с минуты на минуту. Она встала, убрала носовой платок, поправила пальто и понадеялась, что глаза у нее не покраснели. Она ущипнула себя за щеки и прикусила губы, чтобы придать им яркости.

Она наклонилась, чтобы завязать шарф вокруг шеи Томми, и улыбнулась, когда он помчался наутек – быстрее, чем когда-либо – на своих крошечных ножках, не обращая внимания на холод, поскольку очень хотел догнать голубя. Иди посмотрела на главный южный вход, но услышала шаги по гравию у себя за спиной и обернулась.

Все в ее жизни в тот миг остановилось, включая ее сердце, она была в этом уверена. Она попыталась сглотнуть, но в горле вдруг пересохло, а рот свело судорогой, но, несмотря на это, у нее вырвался странный, почти животный всхлип.

– Иди… – сказал мужчина до боли знакомым голосом и освободил ее от немоты. Внезапно она снова могла двигаться и уже не дрожала, а тряслась, стуча зубами.

Дрожащее тело Иди, сжавшись, словно от боли, потянулось ему навстречу. Через пару шагов длинные руки, о которых она мечтала столько наполненных рыданиями бессонных ночей, обняли ее и оторвали от земли. Вероятно, ему показалось, что она сейчас упадет. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле, что ее держат на руках, как ребенка в общественном месте, но ей было все равно. Потому что Том был здесь. Том нашел ее, и даже если он не выглядел как Том, он говорил его голосом, прижимая ее к своей широкой груди…

– Иди, – прошептал он опять, усадив ее на ближайшую скамейку.

Она все еще не могла говорить. Не могла произнести его имя, не могла сказать ни слова, чтобы передать хоть малую толику чувств, захлестнувших ее. Она посмотрела на Томми, который пинал опавшие листья неподалеку, а затем повернулась, чтобы взглянуть на его отца, все еще не веря своим залитым слезами глазам. Ей пришлось прикоснуться к его щеке, чтобы убедиться, что она не спит. На щеке был синяк.

– Больно? – прошептала она.

– Я рад этому. Благодаря этому я знаю, что это не сон.

– Это правда ты? – всхлипнула она.

Он кивнул.

– Я потерялся, Иди, – тихо сказал он, и его голос надломился от горя.

– Но ты нашел дорогу обратно ко мне.

Том обнял ее. Они сидели неподвижно и молча в течение нескольких секунд, которые показались Иди вечностью.

Внезапно она встрепенулась. Она слышала, как Томми говорит сам с собой, спрятавшись за статуей.

– Подожди… – Она запнулась и отстранилась. – Как ты узнал, где меня найти? Как ты смог…

– Погоди, Иди… Я все объясню.

Она смотрела на него встревоженными, широко раскрытыми глазами, разом впитывая черты его гладко выбритого лица, которое было именно таким красивым, как описывала Мадлен… и тут она все поняла. В тот же миг она отметила его дорогой костюм с Севил-роу, явно творение «Андерсон и Шеппард», на котором, без сомнения, красовалось имя Персиваля Фитча. Все ее случайные подозрения и надежды сошлись в одной безумной мысли, и ее рука дрожала, когда она показала на него пальцем и задала вопрос, не веря собственным словам.

– Ты Алекс Уинтер? – проговорила она тихим голосом, наполненным удивлением и отчаянием одновременно.

Он кивнул.

– Я могу объяснить.

Она вывернулась из его рук и, пошатнувшись, схватилась за спинку скамьи, потому что ноги не держали ее.

– Ты собирался жениться на Пен? – Ее обычно хрипловатый голос звучал неестественно высоко.

– Иди… Я расскажу тебе все, но начиная с конца, я только вчера вечером вспомнил, кто я, когда твой друг, Бен Леви, встретился со мной.

– Бен? Ты виделся с Беном?

Он кивнул и указал рукой на свой посиневший глаз.

– Это одна из вещей, которые он, по его мнению, был мне должен, – начал он сухо. – Он заполнил пробелы в моей памяти, которые возникли, когда меня сбило такси на Севил-роу. Видишь ли, моя дорогая, когда эта часть памяти вернулась, я забыл о жизни с тобой.

Она проглотила очередное рыдание.

– Выслушай все, а затем можешь меня осуждать, но сначала… – Он внезапно остановился, и его внимание полностью переключилось на Томми, который подошел и гордо протянул ему два желудя. Он в изумлении посмотрел сначала на мальчика, который уронил свою добычу ему на колени, а затем – на Иди. – Наш сын? – Его голос дрожал.

Она сквозь слезы кивнула.

– Скажи привет, Томми, – выдавила она из себя, не в силах больше сдерживать рыдания. – Это папа.

– Па, – сказал Томми, улыбаясь.

Иди видела, как Алекс Уинтер полными счастливых слез глазами смотрит на маленького мальчика, который зевнул и потянулся руками к матери.

Она подняла его, смущенно глядя на мужа, чувствуя, что ее накрыла волна противоречивых чувств – от радости до неверия и благодарности, что все наконец выяснилось… до облегчения. Он был рядом. Ей не нужно больше быть сильной. Она не будет засыпать в слезах и, просыпаясь на следующий безрадостный день одна, искать источник сил и радости в Томми. И Иди сама заплакала, видя, что человек, которого она любит, переживший столько ужасов и отчаяния, не может сдержать слез при виде своего сына.

Она смотрела, как он вытер дрожащей рукой мокрые глаза.

– Прости меня. Я скорблю о Пен, но, Иди, это еще и самый счастливый момент в моей жизни. Можно? – Иди кивнула, и человек, которого она любила, протянул руки к Томми. Она смотрела с чувством всепоглощающей любви, как сын позволил отцу впервые взять себя на руки.

– Не хочешь поздороваться, Томми? – Она смеялась и плакала одновременно. – Так же, как ты целуешь маму, когда я прихожу домой? – И Томми в своей излюбленной манере впечатал влажный поцелуй в нос своего отца и улыбнулся ему так радостно, что вся мрачность зимы мгновенно была забыта.

– Томми, – прошептал Алекс и крепко обнял мальчика. – Вот что мои сны говорили мне, Иди, – сказал он приглушенным голосом, обнимая ребенка. – Найти вас обоих. – Он обнял Иди, и так они и сидели, пока Томми не начал рваться на свободу.

Иди рассмеялась.

– Он хочет пойти к пруду. Мы можем поговорить там.

Они шли в странно уютной тишине, пока Томми то шагал, то несся со всех ног к своему любимому месту. И пока Томми шептался с рыбами, Иди сидела и слушала Алекса Уинтера, не замечая ни холода, ни редких прохожих. За тот час она прожила обе их жизни, начиная с 1920 года, и заплакала в самом печальном месте, узнав, как Пенелопа Обри-Финч наконец обрела того, кого любила с самого детства. Иди взяла его за руку, когда он тихим голосом стал рассказывать ей о прошлой ночи.

– Так она знала обо мне?

Он кивнул, горестно опустив голову.

– Думаю, что где-то в глубине души Пен всегда знала, что есть кто-то еще.

Иди вспомнила, как отметила странную тоску Пен во время разговора с ней всего несколько дней назад.

– Она так сильно тебя любила, – только и смогла сказать она.

Он испустил долгий, медленный вздох.

– Да. Я ее подвел. Все дело в том, что я ощущал себя каким-то призраком. Я жил как Алекс Уинтер, я был в его теле, но душой – нет. Знаешь ли ты, Иди, что я чувствовал себя по-настоящему живым, только когда пытался найти владелицу этого? – Он сунул руку в карман и вытащил красный носовой платок.

Иди тихо ахнула.

– Я носил его с собой всегда – смотрел на него каждый день, надеясь, что он подскажет, где тебя искать. Я знал, что кто-то меня ждет. Я искал тебя вслепую. Я чувствовал тебя. – Он придвинулся к ней. – Иди, я могу сказать, что я никогда не любил другую женщину так, как я люблю тебя. – Он снова опустил голову. – Мне стыдно за то, что произошло. Я скорблю о Пен, но я бы сделал ее несчастной, Иди, потому что я любил тебя даже тогда, когда моя память украла тебя у меня. Я любил тебя во сне – я слышал стук твоих каблуков, чувствовал запах твоих духов и почти, но не совсем мог коснуться твоей кожи, твоих волос. Твои волосы! Мне нравится, кстати, – сказал он, беспомощно улыбнувшись, и она тихо рассмеялась сквозь слезы, вспомнив эту улыбку и понимая, что она тоже, должно быть, сильно изменилась.

– Будь снова моей женой, Иден Валентайн… Даже можешь называть меня Том, если хочешь. Я всегда любил это имя – так звали моего отца.

Иди улыбнулась сквозь слезы и шмыгнула носом.

– Нет, теперь это имя Томми. Алекс, – сказала она, пробуя его на языке. – Я рада, что ты нашел свое имя.

– Если ты отвергнешь меня, я приму это как должное, но я хочу, чтобы ты знала, что я никогда больше не женюсь, потому что для меня никого и никогда не будет существовать, кроме тебя. – Он погладил темную головку Томми.