(Что ты делаешь! Остановись! Не навязывайся! Скоро домой!). Я неуверенно освободила пойманную в плен руку и отступила на шаг, боясь поднять на Тома глаза, наполненные желанием.

Несколько минут мы молчали, пытаясь вспомнить тему внезапно прерванного неловким страстным порывом разговора. Наконец, над моим ухом раздался хриплый, смущенный голос человека, пытающегося изо всех сил взять себя в руки. Он, сделав невероятное усилие, и продолжил как ни в чем не бывало

— Да, Гай — искуситель… Именно так, вечный искуситель, неисправимый ловелас, дамский угодник, неподражаемый Казанова, вожделенный грешник, кумир девичьих грез… Букет, собранный из первородных грехов и ангельской благодетели. Отважный канатоходец над гранью Света и Тьмы… Это все он. Кстати, впоследствии выяснился вообще невероятный факт — Гай оказался моим очень дальним родственником по материнской линии. В его древе есть ветвь от семьи Мортон. Представляешь?

Невероятно…

Я не находила слов… Сегодня поистине день откровений!! Еще раз убеждаюсь, что пути твои неисповедимы…


Просека кончилась, мы вышли на круглую полянку в окружении сосен. В центре ее возвышалась небольшая часовенка с узкими стрельчатыми мозаичными окнами. Крест, венчающий ее острый шпиль ярко сверкал на осеннем солнце.

Должна сказать, что во время моего первого пребывания в Торнбери, я ни разу не была здесь и не посещала ни часовню ни небольшое кладбище, расположенное вокруг фамильного склепа семьи Коллинз. Слава Богу, не было для этого ни повода, ни желания. Хотя узкий шпиль, увенчанный крестом, проглядывающий сквозь деревья, я прекрасно помнила, он был виден из окна моей комнаты. Часовня действительно находилась в получасе ходьбы от дома, позади него в противоположной стороне от парка, среди соснового леса. Здание церквушки, с висящим на двери внушительным замком, было небольшое, можно даже сказать миниатюрное. В нескольких метрах от нее стоял приземистый мавзолей, украшенный тяжелыми дорийскими колонами и сидящими по бокам от входа ангелами с преклоненными мечами. Томас оставил меня на минуту у входа, подойдя к часовне, он достал из тайника ключ, и вернувшись открыл им скрипучую тяжелую дверь склепа. Оттуда резко пахнуло сыростью и тленом, и я невольно пожалела о решении помянуть умерших. С ужасом, взглянув в темноту, в которую по собственной воле захотела вступить, я тяжело и прерывисто вздохнула. Томас рассмеялся и взяв меня под руку, решительно повел к приступке, ведущей вниз.

— Элена, я тебя не узнаю! Не надо бояться мертвых, живые намного опаснее, идем!

Уцепившись за руку Томаса, затаив дыхание я вошла в прохладный сумрак склепа и на некоторое мгновение потеряла возможность видеть. Не отпуская меня, Томас нашел выключатель, и зажег тусклый желтоватый свет. Я огляделась, мы находились в небольшом овальном помещении, украшенном мраморными статуями Богоматери, скорбящих ангелов и лавровыми венками, которые уже сами превратились в прах. Сильный запах плесени, свежей землей и церковного масла щекотал нос. Мы словно попали в другой мир, безмолвный, холодный, как преддверье самой преисподние. Видно, что здесь давно не было посетителей. Вниз, в холодную неизвестную темноту уходили каменные ступеньки. Я в нерешительности остановилась, смогу ли я спуститься и встретиться с призраками прошлого? Томас подтолкнул меня

— Смелее! Ты же сама этого хотела.

Происходящее явно доставляло ему удовольствие.

Крепко держась за теплую руку своего храбрящегося спутника, я зажмурила глаза и сделала первый, нерешительный шаг вниз. Ступеньки еле виднелись в тусклом свете ламп, закрепленных над самым потолком узкого коридора, поэтому приходилось быть очень осторожной. Томас поддерживал меня и подбадривал по своему.

— Знаешь, я был здесь последний раз лишь после похорон дедушки, шесть лет назад, ничего не должно измениться, покойные как известно отличаются постоянством, местожительства не меняют, так что надеюсь я быстро найду захоронение сэра Фитцджеральда…

Интересно, он так шутит, потому что сам боится или..? — думала я, привыкая к тусклому освещению. Лестница закончилась.

Теперь мы стояли в просторном прямоугольном помещении, видимо уже глубоко под землей, потому что я ощущала по истине могильный холод, и пожалела, что одета довольно легко. По периметру зала возвышались многочисленные склепы, украшенные мраморными венкам, вазонами и статуями колено приклоненных плачущих ангелов. На каждой каменной гробнице были выгравированы имена упокоенных, совершенно мне неизвестные. Я искала глазами Его имя, но не видела. Томас нерешительно потянул меня в сторону

— По — моему он здесь, пойдем. Да, я угадал!

В самом дальнем углу у небольшой статуи скорбящей Богоматери возвышалась каменная гробница с выгравированными на ней словами

- ' Моя любовь навеки с тобой', Его именем и датами рождения и ухода. 1775 — 1845

В глазах невольно потемнело, мне стало не по себе, сейчас только мраморная плита отделяет меня от тела моего возлюбленного, скорее от того, что от него осталось за двести лет. Дрожащими от волненья руками я дотронулась до холодного камня, понимая, что пришло время окончательно проститься с потерянной любовью, с моим любимым хозяином. Томас оставался за спиной, готовый в любой момент прийти на помощь.

Не знаю, сколько времени я простояла, прислонившись к могильной плите, гладя ее и вспоминая самые приятные мгновения нашей короткой любовной истории, пока не почувствовала, что желанный вечный холод стал сковывать мое тело, неожиданно подступила приятная слабость, и появилось непреодолимое желание хоть на мгновение прилечь на дорогое сердцу надгробие, чтобы немного отдохнуть…. Показалось, он тихо зовет к себе и мне нужно и хочется идти…..

Я невольно зашаталась, но сильные руки Томаса успели подхватить меня.

Он решительно оттащил меня от плиты, шепча на ухо:

— Все — уходим! Здесь нельзя слишком долго находиться, от нехватки кислорода, мы оба можем потерять сознание.

Я словно очнулась от кошмара и с ужасом поняла, что еще немного, и упала бы без чувств. Стараясь более не смотреть по сторонам, я обняла Томаса и как можно сильнее прижалась к его теплому живому телу, стараясь согреться и отогнать от себя наведенный морок, он крепко сжал мои плечи и мы быстро начали поднимаясь наверх, к жизни, к солнечному свету, навсегда покидая мир скорби. Будучи уже в безопасности, я присела на освященную солнцем скамейку у входа в склеп и стараясь дышать как можно глубже, постепенно согрелась и пришла в себя. Томас, молча стоявший рядом, внимательно следил за моим состоянием. Потом, не справившись с волнением, достал сигареты и закурил.

Да, он был прав, это очень тяжелое темное место! Надо уходить отсюда как можно скорее! Моего любимого здесь уже давно нет…


Пятница, послезавтра я буду дома. Воспоминания о вчерашнем дне, проведенном с Томом, мягко и нежно согрели мне душу, стоило открыть глаза после пробуждения. Я помнила каждое мгновение минувшего дня, каждое слово, сказанное им, каждый его жест. Его теплые объятия, неудавшийся поцелуй, нежный взгляд, когда он желал мне спокойной ночи…неужели?? Все складывалось прекрасно, именно так, как я мечтала — мы не потеряем друг друга, Томас хочет остаться в моей жизни, я ему не безразлична, и возможно… нет… я не буду даже думать об этом, иначе моя глазливость сыграет свою мерзкую роль. Я взглянула в окно и улыбнулась, погода великолепная, небо ясное, солнце вновь сияет над парком, почему бы совершить короткую вылазку на велосипеде? Я бодро поднялась с кровати, и заранее переодевшись в легкую удобную одежду для прогулки спустилась в гостиную с трепетной надеждой, что сейчас встречу его вновь.


Завтракала я в одиночестве, это было немного странно, потому что именно в это время — Томас и его гости так же подтягивались, чтобы немного перекусить. Мне хотелось спросить у прислуги, поел ли уже хозяин, но я постеснялась. Ничего страшного, увижу его после велосипедной прогулки, ближе к обеду.

Я поднялась к себе в комнату, чтобы захватить мобильный телефон, как услышала тихий, но требовательный стук в дверь. Не дождавшись разрешения, в мою спальню тихо проскользнула Мари Энн. Я изумленно на нее посмотрела, удивившись бесцеремонности поведения, но полагаю дело, по которому я стала ей нужна, не требовало соблюдения необходимых приличий.

Лишь дойдя до середины комнаты, Мари сделала вид, что смутилась и потупила глаза в пол

— Элен, доброе утро, извините, что так нагло вторгаюсь в вашу комнату, но дело не терпит отлагательств… нам надо серьезно поговорить. Вам не кажется?

Я оторопела и в полном замешательстве посмотрела на нее. Что она имеет сказать?

— Конечно, Мари Энн, ничего страшного, я немного отложу свою прогулку и выслушаю Вас со всем вниманием. О чем нам надо поговорить? Пожалуйста, присядьте.

Я указала ей на кресло у камина напротив моего.

Мари Энн послушно села, но сразу же вскочила и начала нервно ходить по комнате, ломая руки. Мое удивление росло с каждой минутой.

— Не знаю, как правильно начать, чтобы не обидеть Вас, Элен (что же, уже отличное начало). Но Вы должны понять меня, я очень на это рассчитываю.

— Мари, я прошу Вас успокоиться и сесть. Просто мне очень сложно сосредоточиться, чтобы понять Вас, когда Вы бегаете по комнате туда сюда. Пожалуйста.

Девушка опять села в предложенное ранее кресло на самый его край, и неожиданно замолчала, в нерешительности теребя кольцо на безымянном пальце.

Я терпеливо ждала, стараясь понять, она искренна или вновь разыгрывает передо мной фарс?

Но то, что услышала потом, никак не вписывалось в мои предположения и было совершенно неожиданно.

— Элен, скажу коротко и ясно. Прекратите наконец разрушать мою семью. — выпалила Мари Энн, быстро и требовательно взглянув на меня.

Я решительно ничего не понимала.

— Какую семью?

— Нашу семью с Томом. Прекратите разрушать нашу семью, — повторила она с еще большей убедительностью.

Я не сводила с нее удивленных глаз.

Девушка решила закрепить свой успех.

— Элен, послушайте! У нас есть ребенок, Том его отец. Это девочка, ей всего полгода, вот посмотрите — какой ангел, ее зовут Лизи. — и Мари Энн моментально неизвестно откуда достала фотографии. Я невольно протянула к ним руки.

Со снимков на меня смотрела улыбающаяся голубоглазая малышка в кружевном чепчике. Улыбка сильно напоминала Тома, но лицом девочка больше походила на Мари Энн.

Я задрожала, и скрестив локти, постаралась как можно скорее прийти в себя. В горле застрял горький колючий ком, а ненавистные предательские слезы уже защипали в носу.

(Черт! Черт! Черт!).

Девушка невозмутимо продолжала.

— Томас мне все рассказал, я знаю, что у Вас то же есть уже взрослая дочь. И как мать Вы должны меня понять, кто как не Вы знаете, как тяжело ребенку быть без отца. В прошлом году…

(Кто, как не вы…?? Откуда, ты можешь знать это? Мои мысли унесли меня прочь. Да, я прекрасно понимаю, как тяжело малышке без отца. Разрушить семью это тоже самое, что убить чью то любовь, одного или несколько человек, не имеет значения. Кара за это последует неминуемо. Убить любовь для меня теперь означает — уничтожить, чей то мир, чью то вселенную. Больше я на такое не пойду, никогда, я поклялась, я расквиталась за свой прошлый грех, искупила его. Это стоило четырех лет 'строгого режима и ежедневной профилактики', пока образ моего прошлого друга превратился из всеобъемлющего, затмевающего солнце, в маленькую незаметную глазу песчинку, пылинку на моих туфлях. Не сотвори себе кумира, великая заповедь, которую я нарушила и заплатила за это, поклявшись в дальнейшем не искушать Божье терпение…)

— Если бы Вы только знали, как нам хорошо было позапрошлым летом в Лигуриии, как мы любили друг друга, каждый вечер на песке, когда солнце падало в море… Мисс, Вы меня совершенно не слушаете?

Я через силу улыбнулась и автоматически повторила

— Нет, Мари, я слышу, как Вы любили друг друга, каждый раз когда садилось солнце…

— Да, мисс, извините за интимные подробности, но я это говорю, чтобы Вы поняли, как нам хорошо было вместе. Это было самое счастливое время для меня и Томми… Мы занимались любовью все ночи напролет… Лизи — плод нашей страстной любви…

У меня запульсировала в голове кровь, и желудок непроизвольно сжался, превозмогая подступающую тошноту, я подняла голову к потолку и постаралась глубоко и равномерно дышать. Постепенно дурнота миновала, я вернулась к непрекращающемуся щебетанию словоохотливой Мари. Меня до смерти утомили детали их отношений, и я сдерживалась из последних сил, чтобы не сорваться, произнесла, чеканя каждое слово:.

— Ну хорошо, Мари, спасибо за подробный рассказ, а чем позвольте, я разрушаю Вашу семью? Если уж быть до конца честной, то Томас ни разу мне не говорил, что женат…