Линда Черри - Хроники Ники

На улице было пустынно и тихо. Все старшие были в клубе, а для малышей уже давно прозвучал отбой. Невдалеке в сумерках мы увидели Настю и Илью. Илья тянул Настю за руку, а та сопротивлялась.

— Настя, пойдем! — строго говорил он ей, — сейчас наша песня будет.

— Я никуда с тобой не пойду. Ты урод, — гордо сказала Настя.

Он на секунду замер, а потом воскликнул:

— Что ты сказала, мелкая коза?

Он обхватил ее обеими руками, и принялся тащить в сторону клуба. Настя жалобно взвизгнула.

Ромка подбежал к Илье и крикнул:

— А ну, отстань от нее!

— Ты еще тут мне покомандуй! — взревел Илья, отпустил Настю и с силой толкнул Ромку кулаком в грудь.

Ромка чуть не упал, но вовремя поймав равновесие, схватил Илью за рукав джинсовки и процедил сквозь зубы:

— А то, что!?

Вместо ответа Илья ударил Ромку кулаком в плечо. Ромка только поморщился, и резко замахнувшись, залепил противнику в лицо свой небольшой острый кулак. Лицо Ильи исказилось злобной гримасой, и он снова стукнул Ромку, теперь уже в живот. Ромка охнул, согнулся, будто готовый сдаться, пошатнулся, сделал нетвердый шаг мимо Ильи и вдруг ударил его локтем под коленку. Илья повалился, потянув противника за собой. Завязалась настоящая драка. Парни катались по дорожке и колотили друг друга как сумасшедшие.

Мы с Настей стояли и в ужасе наблюдали за этой сценой, не зная, что делать. На наше счастье, неподалеку за живой изгородью я вдруг услышала приглушенные голоса.

— Помогите! — жалобно крикнула я неизвестно кому, — Тут дерутся! Помогите!

Через минуту из-за кустов появились двое мужчин, это были директор лагеря и повар. Увидев, что происходит, они тут же бросились к мальчишкам и принялись их разнимать.

— Илья, да что с тобой?! Ты взбесился? — кричал ему отец, — Немедленно прекрати драку!

Когда их расцепили, на обоих было страшно смотреть. Грязные, оборванные, со всклокоченными волосами и перекошенными от боли лицами они тяжело дышали и с яростью поглядывали друг на друга. У Ромки был разбит нос, несколько капель крови попали на рубашку. У Ильи свалился один напульсник и ворот футболки был разодран, было видно, как у него с каждой секундой все больше опухает подбитая губа.

— Завтра я тебя прикончу, — свирепо пробормотал Илья, — обращаясь то ли к Ромке, то ли к Насте.

— Завтра тебя здесь не будет! — строго сказал ему отец, и сильно сжав его руку, повел парня в сторону корпусов персонала.

— Это опять ты? — спросил директор, и присев перед Ромкой, глядя ему в глаза, быстро прощупал его руки и ноги, — Вот же дикий пацан! Ты как вообще? Цел?

Тот кивнул, шмыгнув носом.

— На всякий случай загляни в медпункт, — вздохнув, сказал директор.

— Мы его отведем, — сказала я.

— Хорошо, только быстро, скоро отбой, — ответил директор, а потом, засунув руки в карман брюк, быстро пошел по тропинке за Ильей и его отцом. Он даже не спросил, что случилось, кто виноват в драке, видимо хорошо знал Илью и его замашки.

— Пойдем, — сказала я Ромке, попытавшись взять его за руку.

Парень отдернул руку и отвернулся. По тому, как задрожала его спина, и как он прижал ладонь к лицу, я поняла, что он плачет. Все же день у парня выдался трудный. Я бы тоже заплакала, но после утренних рыданий у меня иссяк запас слез.

— Не трогай его, пусть успокоится, пойдем! — проговорила Настя и потянула меня в сторону нашего корпуса.

От звука ее голоса и ее прикосновения я вздрогнула. Она снова говорила со мной.

— Настя, я не врала тебе, правда! — ответила я, повинуясь ее зову.

— Я знаю. Прости меня. Он и правда придурок и бабник, — горько ответила Настя.

— А что у вас произошло?

— Пойдем, сядем на веранду я тебе сейчас расскажу, — ответила Настя.

Когда мы пришли и сели на веранде корпуса, Настя изложила мне свою историю, о том, что происходило с ней тем временем, пока мы с Ромкой терпели выговоры.

Оказалось, что перед самым ужином, Илья подозвал ее за умывальники. Там он стал ее обнимать и целовать. Сначала Насте это понравилось, но он был настойчив и она испугалась. Он предложил ей пойти в комнату в корпусе персонала. Настя сказала, что боится и не пойдет с ним. Он сказал, что тогда он ее бросит. Настя сказала, что ей все равно и хотела уйти. Но тогда он стал извиняться, сказал, что погорячился, просто очень сильно в нее влюблен. Насте это польстило, и она смягчилась. Они договорились встретиться на дискотеке, на том и разошлись.

После ужина, нарядившись и накрасившись как обычно, Настя пришла на дискотеку. Ильи очень долго не было. Настя запереживала и пошла его искать. Проходя мимо нашего корпуса, она случайно заглянула в открытое и незашторенное окно вожатской и увидела, как там Илья обжимается с Аней.

— Только представь, я на них смотрю, а они не прекращают, даже не замечают меня! — жаловалась Настя, — Короче, я зачерпнула горсть земли из вазона и швырнула им в окно. Здорово получилось, прямо на одеяло Анькиной кровати попало!

Испугавшись в следующий момент своего дерзкого поступка, она рванула в палату, забралась под кровать и ревела там минут пять, но вдруг поняла, что ей необходимо помириться со мной и попросить прощения, ведь я ее близкий человек, а она предала меня из-за какого-то бабника.

Услышав от Насти такие приятные слова, я с огромным облегчением и радостью прижала ее к себе.

— Я побежала за тобой, хотела тебя позвать, — всхлипывая, проговорила Настя, — но он поймал меня у клуба, остальное ты знаешь. Прости меня, сестра!

Я вздохнула. Конечно, я ее простила и конечно не сердилась и по-прежнему считала ее своей сестрой.

Мы обнялись и некоторое время молчали. А потом Настя вдруг затянула печальную песню — местный хит, исполняемый вожатыми под гитару почти каждую ночь, «Ах, васильки, васильки…» Скоро к ней присоединилась и я. Особенно жалобно мы тянули на два голоса предпоследний куплет:

«Утром пришли рыбаки.

Тело нашли у залива.

Оля была вся в крови

и улыбалась красиво».

***

На следующий день Ильи действительно не было в лагере. На завтраке хлеб нарезала и разносила по столам пухлая тетка в поварском колпаке, приколотом к рыжим волосам черными заколками — невидимками. Я подсела за стол к Ромке, его соседи уже убежали, и он сидел один, лениво кромсая остывший омлет алюминиевой вилкой.

— Приятного аппетита, — приветливо сказала я.

Он вяло кивнул.

— Ну, как ты?

— Нормально, что мне сделается, — улыбнулся он, — рубаху только жалко, погибла рубаха.

— А что с ней?

— Кровью заляпал. Жалко, она же типа нарядная у меня. Мать будет орать.

— Я могу отстирать, — искренне сказала я, — мне мама с собой дала порошок, на всякий случай. Он «био» — все отстирывает.

При этих словах Ромка смутился, с минуту молчал, опустив глаза, а потом, словно сбросив груз сомнений, посмотрел на меня и спросил:

— Правда, можешь?!

Я кивнула. Ромка расплылся в улыбке и сказал: «Спасибо! Ты — супер!»

После завтрака он отдал мне свою рубашку, и мы с Настей пошли стирать ее в уличном умывальнике, щедро посыпая моим чудо — порошком. Она почти вся отстиралась, и мы тщательно прополоскав и выжав ее, повесили сушиться несчастную рубаху на батарее в сушильной комнате. Когда она высохла, я попросила в вожатской утюг и отгладила Ромкину одежку так тщательно, как только могла.

«Я стираю и глажу одежду своему парню», — думала я, и моя душа пела от гордости.

Вечером Ромка уже снова красовался на дискотеке в своей чистой и наглаженной парадной рубахе. Все медленные танцы мы снова танцевали с ним вдвоем.

Смена приближалась к концу, оставалось всего несколько дней. Напоследок Настя выиграла лагерный конкурс красоты, получила красную ленту с золотой надписью «Мисс Метеор». У меня же было почетное пятое место, лента «Мисс Нежность» и охапка ромашек от Ромки. Он специально так придумал, чтобы именно ромашки! Бедные цветы были вырваны на лагерном хоздворе с корнями и сыпали землей мне на юбку. Но все это уже не приносило особой радости. История с Ильей очень расстроила Настю, она выглядела разочарованной и подавленной. Глядя на нее, я тоже захандрила и захотела домой. Было как-то тоскливо и хотелось к маме, к своим вещам, своей комнате и к магнитофону. Мы считали минуты до отъезда.

В последнюю, так называемую «Королевскую ночь», мы с Ромкой поссорились. Он прокрался в нашу спальню и вымазал нас с Настей зубной пастой. Одна из девочек услышала шорохи, проснулась и подняла тревогу. Оказалось, что у Насти паста не только на лице, но еще и в волосах и даже в ухе. Остальные девчонки мгновенно проснулись, повыскакивали из постелей, и, переговариваясь шепотом, чтобы не разбудить вожатых, схватили бедного Ромку, затащили на кровать и, держа в несколько пар рук, разрисовали его лицо помадой и тенями. Мы с Настей тоже помогали держать его. Ромка не кричал, только яростно работал локтями и изо всех сил вырывался, он знал, что если услышат вожатые и воспитатель, будет ему ужас и позор.

Несмотря на нашу дружбу, и то, что он заступался за нас перед Ильей, мною обуяла какая-то мстительная ярость. Как он мог так поступить?! Мы же с ним вроде как встречаемся, я ему рубашки стираю, а он меня пастой!?

Когда Ромка все-таки вырвался и под общий хохот выбегал из палаты, то крикнул нам всем напоследок:

— Дуры! Несчастные Курицы!

На следующий день он со мной не разговаривал. Но мне уже было все равно. Я хотела скорее оказаться дома.

Когда все расселись по автобусам, чтобы ехать в город, оказалось, что мы с ним сидим в разных машинах. За пару минут до отправления, Ромка вдруг заскочил в наш автобус, быстро пробрался к местам, где сидели мы с Настей, и, не говоря ни слова, положил мне на колени мою коробочку с блеском для губ. Ту самую, из-за которой все закрутилось. Я не успела даже ничего сказать, как он молниеносно выскочил из автобуса. Двери с шипением закрылись, водитель нажал педаль газа, и мы поехали.

Оказавшись дома, я чувствовала, как меня переполняют эмоции, с которыми я никогда прежде не сталкивалась. Это было совершенно новое ощущение, словно внутри растет пустота и поглощает привычную яркость и беззаботность окружающего мира. Я рыдала, глядя в окно, не в силах справиться с этими чувствами, и хотела обратно в лагерь. Вспоминала Ромку с его ромашками, хотела его увидеть и пойти с ним на дискотеку. Все думала, как же я могла не подойти, не поговорить, не взять у него номер телефона и адрес. Я понимала, что скорей всего, мы уже никогда с ним не увидимся.

Старенький магнитофон крутил мою любимую кассету, и я сквозь слезы еле слышно подвывала песне Булановой: «Закрыв глаза, снова вспомню, все, что было тогда. Нас судьба всего на миг свела. Но вот сгорело счастье дотла, разлука ранит сердце…»

В тот миг я твердо осознала, что навсегда потеряла свою любовь.

Еще несколько месяцев я страдала и упивалась мечтами о том, как все могло бы быть. А однажды зимой услышала по радио песню, она была, как мне представлялось, про нас с Ромкой. Особенно меня зацепили слова:

«В последнем месяце — мы pаспpощались с тобой

В последнем месяце — мы не сумели простить

В последнем месяце лета — жестокие дети

Умеют влюбляться, — не умеют любить».

Я узнала, что эту песня группы «Наутилус Помпилиус», и что эта группа исполняет рок.

И тогда рок стал моей новой страстью. Я с упорством маньяка на все карманные деньги стала скупать кассеты с записями этой группы, слушала рок и верила, что впереди меня все равно ждет любовь.

Боль, это боль, как её ты ни назови,

Это страх, там, где страх, места нет любви.

Я сказал — успокойся и рот закрой,

Вот и всё, до свидания, чёрт с тобой.

Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе

© "Агата Кристи" — "Как на войне"

Говорят, что все мои сверстники сплошь трудные подростки и бунтари. Принимают наркотики, пьют, курят, сидят по подъездам и режут вены. Еще среди них есть панки, хиппи и прочие ниферы. Но я почему-то расту хорошей, с желанием учусь, прихожу домой вовремя, никак себя не травмирую. Хотя, недавно взбунтовалась и покрасила волосы в оттенок «красное дерево» и уже два месяца отращиваю челку. И она растет довольно быстро, уже достигла носа, и слегка завиваясь, постоянно лезет в глаза. Так что мне приходится выглядывать из-за прядей волос, словно сквозь щели в заборе. Так себе «бунтарство» конечно. Моя бабушка со своими мелкими кислотно-рыжими кудряшками, в гигантских серьгах из черной яшмы и черной водолазке выглядит куда более отвязным бунтарем, да еще и помогает мне копить на гитару "Fender Stratocaster"! Она мне нужна, потому, что я решила стать рок-звездой, ну или хотя бы обычным рокером.